Дымятся над землею облака

* * *

 

Мы поэты… А, значит, нам так и надо!

Не впервой терять, что с лихвой имеем,

Истекая жгучим змеиным ядом,

А отнюдь не сладкозвучным елеем.

 

Мы поэты… И место наше в буфете.

Не на сцене и даже не на галерке.

Не в борделе, тем паче не в госсовете,

Где прозаседались тузы-шестерки.

 

Хоть буфетчица не похожа на музу,

Но зато без всякого промедленья,

Видя в каждом потенциального мужа,

Нам плеснет в бокал сто грамм вдохновенья.

 

…Мы пощады у Господа не просили,

Хоть и падали перед Ним на колени.

Мы влюблялись, вскрывали вены, тусили,

Предаваясь самой изысканной лени.

 

Да не только Лене! Светлане, Кате…

Ну, а пуще — Вере, Любви, Надежде…

Мы, поэты, всегда приходим некстати.

Поименно — другие. По сути — те же.

 

Пусть поэзия — площадная девка —

Откликается на любое имя.

Но при этом помнит с тайной издевкой,

Что от веку зовут ее — Магдалина.

 

ПАМЯТИ МИТРОПОЛИТА

ИОАННА СНЫЧЕВА

 

Ваши пальцы пахнут зыбким ладаном.

Наши пальцы — крепким никотином…

С этим, право, что-то делать надо бы —

С этим неизбывным русским сплином.

 

С этим, право, что-то делать надо же,

А не делать вид, что так и надо…

Зябкий свет осеннего Приладожья

Не пророчит чаемого лада.

 

И почти на равных — до обидного! —

Наш вопрос не одарив ответом,

Прочь струится фимиам молитвенный

И дымок лукавый сигаретный.

 

…Мы не извращенцы и не нытики,

И не суицидники по пьяни,

Но боятся психоаналитики

Нас, великий Отче Иоанне!

 

Крепким никотином заарканены

В этой зябкой северной столице,

Чем мы так смертельно в душу ранены,

Что и смерть нас до смерти боится?..

 

* * *

 

Самару в Оренбурге помнят чаще,

Чем Оренбург в Самаре, ну так что ж?

И там, и тут я прослыла пропащей.

То и другое — истина и ложь.

 

Но этой самой истинною ложью

Спасается подлунный грешный мир,

Где дураки похлеще бездорожий,

Чумы похлеще хлебосольный пир.

 

Ни в Бога и ни в черта не поверю,

Когда уже который век и год

Чумных пиров полынное похмелье

И порохом, и кровью отдает.

 

Здесь прослыла я чумовой заразой,

Отнюдь не ради красного словца

Клеймя навзрыд рифмованною фразой

Подонка, графомана, подлеца.

 

Текут века, а мне и горя мало.

Степным простором допьяна упьюсь…

… Здесь, в междуречье Волги и Урала,

Моим стихом заговорила Русь.

 

Уральская печальная приблуда,

Самарская лукавая змея…

Как жаль, что я давно не верю в чудо,

Ведь надо верить — черт возьми! — в себя!

 

* * *

 

Редька-триха и редька-ломтиха,

Редька с медом и редька так…

Как бы ни было, братцы, лихо,

Никакой нам не страшен враг!

 

Не впервой нам врагов увечить.

Не единожды в том помог,

По усам утекая в вечность,

Не попавший в роток медок.

 

Редька с маслом и редька с квасом,

И с хреновиной редька — ах!

…Пьет шампанское с ананасом

Респектабельный олигарх.

 

Пусть погасит свою улыбку

Недоделанный супермен,

Ободравший страну, как липку,

А на нас положивший хрен.

 

Гадом буду — не позабуду

Голливудский его оскал…

Но у нас тут не голливуды!..

Рот захлопни — я все сказал!

 

* * *

 

Овладев античным гекзаметром,

Я вдыхаю сумрачный простор,

Где вовсю качается под ветром

Петербургский пьяный светофор.

 

С ним в обнимку грустный гастарбайтер

Провожает взглядом лимузин.

И столичным стритом лунным найтом

Рассекает хипстер, сукин сын.

 

Время хипануть и удивиться,

Стоило ли ехать далеко,

Чтобы в этой западной столице

Встретиться с ташкентским земляком?..

 

Помнится, в Ташкенте кентовали,

Обнимали пьяный светофор,

Также хипповали, шизовали,

Никого не видели в упор.

 

Словно неизбежная издержка

Всех житейских и душевных драм,

Еле уловимая усмешка

Прикипела намертво к губам.

 

Я бы и хотела улыбаться

Раною запекшегося рта

Так, как будто мне опять семнадцать

И не смыслю в жизни ни черта.

 

Но глядит с ответною издевкой,

На меня глядит со всех сторон —

Петербург — от Лиговки до Ржевки —

Что похож на обморочный сон.

 

Презирая суетные контры,

Он летит гекзаметром в зенит!..

Он меня, конечно, пересмотрит,

Только все же не переглядит.

 

* * *

 

Щелчком смахнула пепел с папиросы.

Заметила: «Тебя, наверно, ждут!..»

И разом улетели все вопросы,

Как дым, в невозмутимый абсолют.

 

Прихваченные отчужденной стужей,

Они теперь летят за облака —

Вопросы, что испепелили душу,

Но так и не слетели с языка.

 

Болтаете о чем-то несерьезном,

Ведь надо же о чем-то говорить.

И ты вдруг понимаешь — слишком поздно

Пытаться что-то в жизни изменить.

 

Да, ты любил. Но был ли ты любимым?..

Ты вовремя его не произнес,

Сегодня улетевший вместе с дымом

Всего один-единственный вопрос.

 

Что ж, ты не сотворил себе кумира.

Ты победил… Гляди издалека,

Как, абсолютно безучастны к миру,

Дымятся над землею облака.

 

---

Диана Елисеевна Кан родилась в городе Термезе Узбекской ССР. Окончила факультет журналистики Московского государственного университета им. М.В. Ло­­­моносова, Высшие литературные курсы. Автор многих поэтических книг, в том числе, «Високосная весна», «Подданная российских захолустий», «Меж­­ду­речье» и др. Лауреат Всероссийской литературной премии «Традиция», Всероссийской премии им. Э. Володина «Имперская культура», дважды лауреат премии журнала «Наш современник» и др. Член Союза писателей России. Живет в Оренбурге.