История болезни

Вначале возник хаос, состоявший из жутких звуков, ярких огней и самых разных оттенков боли; бо­ли всемогущей, всепоглощающей, расколовшей сознание так, что оттуда вмиг вылетело и прошлое, и настоящее, и будущее, а в целом все это именовалось — жизнь Максима Владиславовича Корне­ева. Боль полностью уничтожила этот веселый пестрый конгломерат, став единственной осознанной реальностью. Раньше Максим думал, что пребывать в таком состоянии выше человеческих сил, но, оказывается, он ошибался, и человек способен выдержать все.

Позже возникло слово. Вернее, слова. Вернее, несколько строчек из песни. Они не звучали ниоткуда, а сами собой всплыли среди хаоса. Когда-то Максиму нравилась в этой песне некая романтическая трагичность, прораставшая из далекого прошлого целого народа, а сейчас он вдруг понял ее истинный глубинный смысл. Конечно, круживший над головой ворон являлся лишь символом, но вот последняя строка «…Черный ворон, я живой!..», тысячекратно повторенная, походила на заклинание.

Этому ли заклинанию он был обязан возвращением способности мыслить, Максим не знал — возможно, просто боли стало тесно в оболочке, совсем недавно являвшейся человеческим телом, и она ослабила натиск, посчитав трофей завоеванным. В принципе, это не имело значения, но постепенно боль перестала быть всеобъемлющей, и на смену безжалостному, испепеляющему разум адскому огню, пришла тьма. Пребывать в ней было гораздо приятнее, если такое определение можно применить к бесконечности, в которой нет ни ощущений, ни привычной физической составляющей, подтверждающей, что ты — человек.

…Может, я умер и от меня осталась только душа? Но почему тогда я никуда не лечу, никуда не падаю?.. И, вообще, что произо­шло?.. Максим бессмысленно копался в опустошенной памяти и наконец обнаружил Событие; всего одно, самое последнее — во тьме вспыхнули две слепящие точки, которые стремительно приближались; потом удар… Событие методично повторялось, начинаясь из ничего и заканчиваясь ничем. В реальности оно наверняка занимало мгновение, но сознание растянуло его в вечность, и всю эту вечность кто-то упрямо твердил Черному Ворону, что он, Максим Корнеев, живой…

 

* * *

 

Черная «Волга», скрипя свежевыпавшим снежком, аккуратно заняла место под табличкой, соответствовавшей ее номерному знаку. Из нее вышел мужчина, лицо которого, не ищущая свежих образов, журналист­ская братия дружно назвала б «волевым». Несмотря на мороз, он был без шапки и без перчаток, но, захлопнув дверцу, тем не менее, несколько минут стоял, разглядывая длинное здание с рядами одинаковых окон, и остался доволен тем, что за время его отсутствия, хотя бы внешне, здесь ничего не изменилось.

По узкой дорожке, петлявшей среди беспорядочно росших сосен, к зданию спешили люди. Увидев «Волгу» и человека возле нее, многие ускоряли шаг. Мужчину всегда удивлял этот суеверный страх перед начальством, потому что сам он не боялся никого, даже руководителя департамента здравоохранения.

Не спеша мужчина тоже вышел на дорожку, и тут, хочешь-не хочешь, тем, кто не успел проскочить, пришлось с ним здороваться. Это оказалось совсем не страшно — мужчина благосклонно кивал в ответ, а некоторым даже пожимал руку.

На пути к крыльцу, над которым большие блеклые буквы обозначали статус длинного здания как «Областная клиническая больница», мужчину догнал другой, помоложе.

— Как отдохнули, Сергей Михайлович?

— Отдыхать всегда хорошо, Андрей Андреевич, — приехавший на «Волге» протянул руку. — Какие новости?

— Сергей Михайлович, да какие ж новости? Работаем.

— И я вам совсем не нужен, да? — главврач засмеялся.

— Что вы! — молодой зам смутился. — Я не это имел в виду.

— Ладно, — главный похлопал его по плечу, — ты ж знаешь, Андрей Андреевич, юмор у меня такой.

Они уже подошли к крыльцу, когда зам остановился.

— Сергей Михайлович, чуть не забыл — завтра утром у вас встреча с журналистами.

— Прямо с корабля на бал, — главный недовольно поморщился, — чего им надо?

— Да… — зам махнул рукой, — вам фамилия Корнеев о чем-нибудь говорит?

— Вроде, нет, — главный пожал плечами, — а кто это?

— Вот и мне не говорит, а, оказывается, известный писатель, здоровье которого волнует чуть не весь российский бомонд.

— А что с ним? — голос главного сразу стал деловым.

— В аварию угодил.

— Сильно разбился?

— Если честно, лучше б насмерть.

— Андрей Андреевич, это, знаете, не наш с вами вопрос — это там решают, — главный поднял голову к ясному морозному небу, — а мы, слесаря — наше дело заниматься ремонтом, — поймав удивленный взгляд зама, он засмеялся, — у меня сын — инженер, так что иногда обмениваемся терминами. И что там с писателем?

— В коме. За десять дней никаких изменений.

— Принесете мне историю болезни.

Они вошли в холл и расстались, потому что кабинет главврача находился на третьем, элитном этаже, а его зама — на первом, среди всех прочих.

 

* * *

 

Прошло три месяца…

«Тойота» с московскими номерами неуклюже вползла во двор и остановилась рядом с чудом уцелевшим сугробом, почти черным, ноздреватым, украшенным расползшимися пятнами собачьих экскрементов — в общем, таким, как и положено быть последнему сугробу в середине апреля. Вышедший из «Тойоты» водитель сверил номер дома с записанным на бумажке и зашел в подъезд. Поднявшись на лифте, он остановился перед дверью и позвонил, но никто не открыл. Позвонил снова; потом приблизил к двери ухо и, не услышав ни звука, посмотрел на часы.

— Сука!.. — он раздраженно пнул ни в чем не повинную дверь и, расстроенный, побрел вниз. …Почему и не люблю иметь дело с бабами! Вроде ж договорился, как с человеком…

Снова оказавшись на улице, водитель достал телефон, но чуда не произошло — фразу о том, что абонент недоступен, он слышал уже в восьмой раз с того момента, как въехал в город.

К подъезду свернула женщина с пакетом, в котором четко угадывался вилок капусты. …В гости так не ходят; да и рановато для гостей, — водитель улыбнулся.

— Извините, вы Корнеевых не знаете, с четвертого этажа?

— Максима с Аней? — женщина удивленно взглянула на незнакомца. — Знаю, конечно. Только Максим в больнице, а Аня вчера уехала — я сама видела.

Водитель понял, что никто встречаться с ним не собирался. Это разозлило его еще больше, но выплеснуть эмоции на постороннего человека не позволило воспитание, поэтому он лишь презрительно скривил губы.

— Что, замену мужу нашла?

— Вы что! — женщина покраснела от возмущения. — Тогда вы Аню не знаете! Она с мужа пылинки сдувает — не жена, а ангел!

— Вот я и хотел познакомиться с этим ангелом, но…

— Зря вы так о ней думаете, — перебила женщина, — скорее всего, она поехала на дачу.

— Я перся из Москвы, а она на даче изволит отдыхать, — водитель покачал головой. — И где та дача?

— Вы на машине? — женщина переложила тяжелый пакет в другую руку.

— Конечно.

— Тогда возвращайтесь на московскую трассу. Километров через сорок увидите поворот на Громово. Там есть указатель — не ошибетесь. До Громово доедете и спросите дорогу на Штилевое. Дача у них там — это точно; подробнее не скажу — сама не была.

— Интересно — Громово, а рядом Штилевое, — автоматически отметил водитель, по долгу службы всегда обращавший внимание на необычные словосочетания, но женщина не нашла в этом ничего интересного.

— Ну, так назвали…

— Спасибо, — подержав перед женщиной дверь, водитель вернулся к «Тойоте». …Вот на фиг мне еще по дачам мотаться?.. — пожаловался он Николаю Угоднику, смотревшему с крохотной иконки на приборной доске, но святой не ответил, видимо, тоже не понимая, с каких пор редакторы стали гоняться за авторами.

Вернее, сам автор-то был ни при чем — проблема заключалась в книге, на которую издательство год назад заключило договор, выплатив солидный аванс; в начале декабря Максим сообщил, что текст готов, а потом случилась авария.

…Ну, не верю я, что жена не может найти ноутбук! — в тысячный раз подумал редактор. — Жены всегда знают даже то, чего им и знать не положено! Может, Валентин прав, и она затеяла свою игру? Бабы, они ж хитрые. А что? Ни одной главы никто не видел. Название можно дать другое — кто знает, что там за «Иллюзия»? Название — штука скользкая, — он вспомнил любимый анекдот, где молодой автор пришел к маститому писателю, чтоб тот помог ему назвать роман. Маститый, не читавший романа, спросил: — А там трубы есть? Нет, — ответил молодой. А барабаны? Тоже нет. Вот и назовите — «Без труб и барабанов», — все-таки гениально! Под это название подходит практически любой текст! И тиснет она ее в другом издательстве, а ничего ведь не докажешь!.. Почему у нормальных мужиков бабы либо дуры, либо стервы?.. Хотя эта-то, похоже, не дура — может, она и аварию подстроила? В наше время за копейку удавят, а тут очень хорошие суммы вырисовываются. Надо было, конечно, стрясти с Макса хоть первые главы, прежде чем выплачивать аванс… но мы ж, блин, работаем пять лет! Неужто надо жить, как в Америке, где все только по закону и никак иначе? Русские ж так не могут — вот и находим приключения… Взгляд сполз на икону, и неоспоримая правильность «импортной» жизни растворилась в ее печальных глазах.

Город кончился, сменившись молодым сосняком. …Вот парадокс, — отвлекся редактор, — зимой эта зелень ласкает взор, а весной, на фоне солнышка и первых листочков, выглядит жутко мрачно. Странная штука жизнь — нет в ней однозначности…

Он перестроился в правый ряд и сделал это вовремя, так как тут же возникла стрелка, сообщавшая, что до Громово двадцать шесть километров. …Во мы б так до дач ездили!.. — с завистью подумал редактор. — А то 150 км — это рукой подать!..

Хотя на указателе перед «Громово» стояла многообещающая буква «г», населенный пункт не выглядел городом; впрочем, деревней, на которые редактор насмотрелся по дороге из Москвы, он не выглядел тоже. Дома с разноцветными крышами напоминали сказочные теремки, да и названия улиц были почти сказочными — Розовая, Васильковая, Ромашковая. …Прям, «Незнайка в Солнечном городе»!..

Редактор остановился у «теремка», в котором расположился магазин. Торговый зал был пуст, и девушка в красном фартучке не спеша расставляла на полках водку. …Душу народа за сказочной ширмой не спрячешь! — редактор подошел ближе.

— Девушка, а как мне попасть в Штилевое?

Продавщица взглянула на симпатичного, хорошо одетого посетителя и, оторвавшись от водки, вышла на крыльцо.

— Вот по этой улице езжайте до памятника…

— Памятника кому? — уточнил редактор, так как мерил все московскими мерками, где памятники стояли на каждом углу.

— Не помню, — девушка пожала плечами, — генералу какому-то. Короче, за памятником налево, а дальше все прямо и прямо. Переедете мост, и лесом, как дорога идет, а там увидите.

Уже отъезжая, редактор оглянулся — девушка курила, безрадостно глядя на его номер с двумя девятками, обозначавшими регион. …Все вы одинаковые, — он усмехнулся, — знала б ты, дурочка, сколько таких по Москве отирается!.. Это у Макса в романах все хорошо заканчивается, а по жизни-то…

Девушка исчезла из вида, и редактор тут же забыл о ней.

Памятник оказался бюстом на тонкой гранитной колонне, и даже имя генерала было написало так мелко, что на скорости сливалось в одну строчку. …А он мне нужен?.. Сколько их, этих «генералов местного разлива»…

Последние, еще недостроенные «теремки» выползали на луг с яркой молодой травой, среди которой, огибая оставшиеся после разлива озерца, петляла колея, упираясь в мост через неширокую речку. На другом берегу начинался лес, подернутый зеленоватой дымкой распускавшихся листьев, а на мосту толпились сосредоточенные рыбаки, ощетинившись иглами удилищ. Картина излучала патриархальный покой, и редактор решил, что когда-нибудь будет так же с удовольствием стоять, азартно глядя на неподвижный поплавок. Это не был крик усталой души, а лишь глупая фантазия, вроде тех, какие будоражат воображение абитуриентов, узнавших, что по их специальности присуждается Нобелевская премия.

Пропуская машину, несколько рыбаков обернулись; взглянув в их лица, редактор решил, что вряд ли будет среди них чувствовать себя уютно, а потому каждый должен оставаться в той жизни, к которой привык.

Вблизи лес оказался не таким привлекательным, как издали, но мутные лужи и принесенный паводком мусор сразу отошли на второй план, едва впереди возникли причудливые домики на сваях; от них тянулись тропинки к реке, над которой носились крикливые черно-белые птицы.

В большинстве домиков окна еще закрывали деревянные щиты; рядом лежали перевернутые лодки, привязанные к сваям, словно цепные псы; на предназначенных для уютных посиделок столиках валялись ветки, вперемежку с прошлогодними листьями, но жизнь уже возвращалась, и кое-кто начал приводить в порядок свое первобытное хозяйство после трехмесячного разгула банды деда Мороза. Редактор притормозил у первого же обитаемого дома.

— Корнеевы? — хозяйка выпрямилась над недомытой лестницей. — Вон красный «Matiz» видите? Это Анин, а муж ее тут редко бывает.

…Странно — такое шикарное место для творчества… впрочем, у каждого свое вдохновение, — редактор переключил внимание на несуразный автомобильчик, над открытым капотом которого склонились три фигуры, — с таких-то доходов мог бы купить что-нибудь поприличнее. Про любовь пишет, а жену, похоже, не балует. Может, потому она и решила его кинуть?.. Вполне реальный вариант — только наша-то контора за что под расклад попала?..

Когда он подъехал ближе, доморощенные автомеханики прервали работу. Видимо, московские номера выстроили в их сознании логическую цепочку, потому что один крикнул:

— Мужик, здесь ничего не продается!

— А я ничего не покупаю! — редактор вышел из машины. — Мне нужна Анна Корнеева!

— Это я, — послышалось сзади и, обернувшись, редактор увидел женщину в джинсах и ветровке, спускавшуюся по лестнице, — а вы кто?

— Я — Алексей. Мы с вами вроде договаривались…

— Ради Бога, простите, — женщина смутилась. — Поднимайтесь, пожалуйста.

Поняв, что вмешательство не требуется, «народные умельцы» вернулись к решению загадок узбекского автопрома.

…Какая-то она никакая… — разочарованно подумал редактор, поднимаясь вслед за женщиной, быстро скрывшейся в доме. — Зато на аферистку, способную присвоить роман, тоже вроде не тянет… Хотя попробуй распознай их — все ведь зависит от ситуации и суммы. Если можно украсть сто рублей, то все честные, а вот если миллион баксов…

Зайдя в дом, редактор прикрыл за собой дверь.

— Знаете, все одно к одному, — Анна виновато улыбнулась. — Машина не завелась, телефон сел, зарядку дома забыла. Не сердитесь, пожалуйста.

— Что мне сердиться? У нас же не любовное свидание. Просто вопросы надо решать, а я тут катаюсь…

— Как же вы меня нашли?

— Значит, вы все-таки прятались?

— Нет, конечно, — Анна засмеялась. — Присаживайтесь. — Она освободила стул, убрав на пол большую коробку. — Первый раз в этом сезоне выехала, так что, сами понимаете.

Редактор сел, разглядывая разнокалиберную посуду в навесном шкафчике, старый холодильник, плиту со шлангом, тянувшимся к красному баллону — честно говоря, от популярного писателя он ожидал большего комфорта.

— Как у Макса дела? — спросил он, следуя нормам вежливости, включавшим необходимую долю сострадания. — Есть шанс выкарабкаться?

— Шанс всегда есть, пока сердце бьется. Я надеюсь.

— Может, его в Москву забрать? Там специалисты получше.

— Я думала об этом, но врачи боятся трогать — состояние хоть и стабильное, но тяжелое. Господи, я, наверное, с ума сойду… Чаю хотите?

— Нет, — лимит вежливости был исчерпан. — Единственное, чего я хочу — получить свой текст.

— Я вам уже сказала — у меня его нет, — Анна присела напротив. — Домашний компьютер Максим использовал исключительно для общения, а его рабочий ноутбук я не нашла. Почему и сюда-то поехала. Максим, правда, бывал здесь редко, но, думаю, чем черт не шутит.

— И как, не шутит?

— К сожалению, нет, — Анна вздохнула, но Алексей ждал продолжения. — Да поймите вы! Я не меньше вас хочу, чтобы роман вышел! Знаете, как он работал над ним! Вечером позвонит: домой не жди, я в гостинице, очередная глава пошла, а тут так классно работается… Или вскочит среди ночи: поеду, говорит, покатаюсь по городу — живая натура нужна. А утром возвращается, и за работу! И до вечера!.. И что, я прятала бы такую вещь? Люди должны читать ее!

…О, достала ты мужа! В гостиницу готов был сбежать! — подумал редактор, но уточнить решил совсем другой момент.

— Прямо все должны? — по долгу службы ему приходилось не только прочитывать произведения Максима, но и редактировать их, чтоб отдельные фрагменты не слишком шокировали публику грубым натурализмом. Без сомнения, такая литература имела свою аудиторию, иначе книги не продавались бы, но «должны» было здесь явно неуместно.

— А разве вы не считаете Максима литературным гением? — в голосе Анны появилась агрессия.

— Да как вам сказать?.. Вы сами-то читали его книги?

— Нет, — Анна смутилась.

…Офигеть! Она еще и не любопытная!.. Хотя, может, жена и должна быть такой — чего лезть в дела мужа? Главное, чтоб бабки приносил. Если когда-нибудь соберусь жениться, найду такую же дуру…

— Зачем мне их читать, если он есть у меня живой? — продолжала Анна, и редактор автоматически подметил, что слово «живой» не совсем точно отражает ситуацию, но, решив не каламбурить так жестоко, сменил тему.

— Ладно, оставим творчество и вернемся к нашей проблеме. Где Макс мог оставить ноутбук? Только реально — не надо объяснять, что его похитили завистники…

— А может, и так! — Анна не могла смириться с оценкой творчества мужа. — Думаете, у него нет завистников?

— Думаю, есть. Успокойтесь.

— Он же истинный талант! — Анна не хотела успокаиваться.

— Пусть будет так, — перебил редактор. — Только я не вижу выхода его таланта. Или… — ему вдруг пришла сумасшедшая мысль, — Макс же назвал роман «Иллюзия», да? Так, может, это и есть иллюзия, а никакого романа не существует?

— Неправда! Он написал его!

— То есть, вы его видели?

— Нет, — в голосе Анны сразу пропали воинственные нотки, — но я уверена, что роман есть. Если серьезно, я, конечно, не думаю, что ноутбук похитили завистники… а знаете, кто мог? Гаишники! В литературе они ни фига не смыслят, но сам-то ноутбук дорогой. Чего не забрать, пока никто не видит?

— Кстати, возможно, — редактор удивился, что сам не додумался до такого естественного по сегодняшней жизни варианта, — тогда хреново — этого не докажешь, а сами не отдадут.

Повисла пауза, подтверждавшая неразрешимость задачи, но редактор приехал не за тем, чтоб так легко сдаться.

— Давайте все-таки надеяться, что в машине его не было. Еще версии имеются? Где Макс мог работать, кроме дома и дачи?

— Да где угодно! В парке, в транспорте, — глаза Анны заблестели. — Он, знаете, какой? Мысль поймал, и ему не важно, что творится вокруг — он уходит в свой мир, и все!..

— Ну, а забыть ноутбук, например, в маршрутке?

— Что вы! В маршрутках он не ездит! Он же знаменитый писатель — там его поклонницы достают!

Редактор по опыту знал, что писателей, в отличие от эстрадных звезд, поклонницы не «достают», а, в лучшем случае, приходят на авторский вечер, и благоговейно внимают бреду, который несет раздувшийся от собственной значимости «гений», но спорить не стал — в конце концов, если Максим играл перед женой роль секс-символа, это его право. Он решил, что может еще долго ходить вокруг да около, слушая дифирамбы и попусту теряя время, поэтому спросил в лоб:

— Признайтесь честно, вы действительно ничего не знаете, или у вас относительно книги свои планы? Учтите, если вы ее где-то опубликуете мимо нас, мы все равно…

— Да о чем вы?!.. — негодование, отразившееся на лице Анны, вы­глядело совершенно искренним, и Алексей ей поверил.

— Значит, придется вести собственное расследование, — вздохнул он. — Знаете, сколько детективов прошло через меня за двенадцать лет, но сам никогда еще не выступал в роли сыщика. Вы не помните фамилии гаишников, зафиксировавших ДТП?

— Нет. Да вы ж сами сказали, что они ни в чем не сознаются.

— Но с чего-то начинать надо. Я еще позвоню, — редактор встал и, не прощаясь, вышел.

…Господи, о чем он говорит? — Анна уставилась в закрывшуюся дверь, — У Максима сколько книг — его язык узнают сразу! Да и зачем мне что-то красть у любимого мужа? Бред…

Дверь открылась, и вошел один из «умельцев».

— Ань, чего этот тип хотел от тебя?

— Миш, тебе какое дело? — голос ее сделался раздраженным.

— Да так… — парень соскреб с ладони солидол, — подумал…

— Слушай! — перебила Анна. — Я уже говорила, что очень люблю мужа, поэтому думай о ком-нибудь другом! Я просила посмотреть машину — опять же, если тебе не трудно, и ничего больше! Если ты считаешь…

— Ничего я не считаю, — Миша вздохнул. — Только у твоего писателя баб…

— Миш, — устав сотый раз объяснять одно и то же, Анна отвернулась к окну, — нет у него никаких баб. Просто он в основном пишет о женщинах и для женщин!.. А знаешь, почему? — она резко обернулась. — Мужики книг не читают, а только водку жрут!

— Не только. К примеру…

— Миш, отстань, а?

Миша вышел, хлопнув дверью, и Анна усмехнулась. …Какой дурак! Неужто он, правда, думает, что смог бы заменить Максима? Макс ведь — моя судьба; так ведь все было спланировано изначально… Она закрыла глаза, и вместо леса, реки, домиков на сваях и мужиков, возившихся с ее машиной, возникло… нет, не видение и не спонтанное воспоминание, а картинка, осознанно вызванная разумом. Это был первый ключевой момент в ее жизни, сохранивший ценность с высоты прожитых лет; именно тогда она задумала то, что потом сумела воплотить…

 

— Мне ведь сегодня шестнадцать, — Аня сидела в углу, даже не сменив платье на будничные джинсы, и говорила так серьезно, что мать, мывшая посуду, удивленно обернулась. Она не поняла, к чему это напоминание, если только что разошлись гости, праздновавшие день рождения.

— Я знаю, милая, — тем не менее, мать улыбнулась. — Тебе даже больше — шестнадцать лет и девять часов.

— Мам, а помнишь, что ты обещала?

— Анют, — мать выключила воду и, вытерев руки, погладила девочку по голове, — конечно, помню. Но сейчас у меня очень много работы, и мы не можем поехать на море. Давай отложим до августа — как раз «бархатный» сезон…

— Я не об этом, — Аня подняла голову. — Ты обещала, когда я вырасту, рассказать об отце. Кто он? Куда делся?

— Честно говоря, я думала, ты забыла, — мать вздохнула.

— Я не забыла.

— Скажи, зачем тебе это? — мать присела рядом. — Его ведь никогда не было в твоей жизни.

— Ты не поняла, мам, — Аня улыбнулась. — Я не собираюсь его искать, но у меня ведь скоро тоже появятся мальчики. Я ж не очень страшная, правда?

— Господи, что за глупости! — мать прижала дочку к себе. — Ты, конечно, не фотомодель, но очень даже…

— Мамочка, сама знаю, что лучше всех! — Аня засмеялась, причем не вымученно, а абсолютно искренне, потому что не так давно пришла к выводу — красивым жить сложно: вокруг них всегда полно поклонников, а чем шире выбор, тем проще ошибиться. У обычных же девчонок бывает всего два-три пацана, которым они действительно нравятся. — Мам, просто я не хочу повторить твоих ошибок, а они могут случиться — мы ведь с тобой похожи, правда?

— Правда, — мать отвернулась, задумчиво глядя в темный закуток под раковиной, и Аня не торопила ее — она уже знала, что мать сдержит слово.

— Твой отец был прекрасным неудачником, — вздохнув, наконец произнесла она.

— А чем он прекрасен и в чем неудачник?

— Прекрасен… ну, мне так казалось. А неудачник… он же возомнил себя великим писателем; эдаким непризнанным гением, которого смогут оценить только потомки. Поэтому жили мы на одну мою зарплату библиотекаря. Сама понимаешь, каково это, но чисто по-человечески с ним было хорошо. Потом я забеременела, а он продолжал писать. Я «пилила» его, что надо идти работать, иначе нас выгонят из квартиры за долги… в общем, не выдержал он — запил. Я ушла, а он, как потом рассказывали, спился окончательно, так ничего и не издав. Не знаю, возможно, если б я его поддержала, в конце концов, он бы стал богатым и знаменитым…

— Мам, ты жалеешь об этом? — Аня прижалась к ней.

— О чем? — мать искренне удивилась. — О том, что русская литература потеряла классика? Знаешь, это не мои проблемы. Свою задачу я выполнила — родила тебя, вырастила. Разве не в том предназначение женщин?

— Ну да, наше дело рожать детей, — уверенно повторила Аня прописную истину, которая, как и все прописные истины, очень хороша умо­зрительно, но имеет массу противоречий с реальной жизнью. Хотя тогда у нее еще не было собственного опыта реальной жизни.

— Больше замуж меня никто не звал… — мать вздохнула.

— Мамочка, — Аня сильнее сжала ее плечи, — я тебя очень люблю, и все у нас будет хорошо — мне просто нужно было знать.

Обе заплакали — одна над тем, что безвозвратно ушло; другая — заранее над тем, что еще только будет, ведь взрослая жизнь, как оказалось, гораздо сложнее, чем видится из детства…

 

…Наверное, преемственность поколений все-таки существует, — подумала Анна, плавно переплывая из прошлого в настоящее. — Я сделала то, на что не решилась мать, ведь без меня Максим давно бы бросил писать и стал самым заурядным предпринимателем. И судьба существует — что-то ж затащило меня тогда в редакцию; и то первое апреля я смогла «проглотить»… А потом был еще наш судьбоносный костер…

Эти три события являлись следующими вехами, хотя в промежутках, да и после них, случалось много всего, плохого и хорошего, но оно уже происходило, когда они вместе двигались по четко обозначенной кем-то дороге.

Кукушка в лесу принялась отсчитывать годы, но Анне показалось, что счет идет не вперед, а назад. Она легко представила институтский коридор, распахнутые двери пустых аудиторий, широкую лестницу, спускавшуюся к массивным дверям, за которыми обитал вечер и такая долго­жданная весна; левое крыло занимала кафедра электротехники, где царствовал доцент Киселев, с удовольствием валивший девчонок на экзаменах и приговаривавший при этом: «Учите, девочки, учите, иначе муж напьется, а вы не знаете, как лампочку вкрутить».

…Блин, это все антураж!.. — Анна мотнула головой и вмиг оказалась перед дверью с табличкой «Газета «Политехник». …Да, я шла именно туда. Хотя могла сделать это и на следующий день, во время большой перемены, когда там наверняка сидела б Неля Николаевна или Лидия Георгиевна, а не доморощенный поэт, вещавший свои стихи на каждом институтском вечере…

Что Максим делал в редакции вечером один, и кто дал ему ключ, Анна не знала до сих пор. Правильнее было б, конечно, извиниться и уйти, но она завороженно остановилась. Никаких планов у нее тогда не возникло — ей стало просто интересно вблизи наблюдать человека, от которого «тащились» почти все девчонки факультета. И тут поэт недовольно поднял голову, спокойно дымя сигаретой, что противоречило всем правилам.

— Тебе чего?

— Вот, — Аня протянула листок. — Для Нели Николаевны — заметка о жизни общежитий.

— А ты кто? — «поэт» прищурился, выпуская дым.

— Я — студкор с экономического…

— А-а, студкор… — он усмехнулся. — Ну, давай. Передам.

Если б Аня просто отдала результат своих двухдневных трудов, то, скорее всего, на том их общение и закончилось бы, но она уставилась на листки, стопкой лежавшие на столе. Прежде чем «поэт» перевернул их, Аня успела выхватить взглядом несколько строк, которые никак не сочетались с наглым видом и пустыми серыми глазами. Аня помнила их до сих пор: «…Все ветер уносит, листву теребя, и рядом чужие любимые бродят, а я жду тебя, а я жду тебя…» Тогда она подумала: …Может, потому глаза и пустые, что его жизнь такая, как он пишет?.. Впрямую своего неизвестного отца Аня, точно, не вспомнила, но что-то внутри шевельнулось. Сейчас она была уверена, что ей лишь хотелось понять поэта, но, скорее всего, она убедила себя в этом позже — реально она просто влюбилась с первого взгляда.

Аня зачем-то присела на стул. Это был необъяснимый шаг, и только теперь она смогла дать точный и однозначный ответ — ею руководил Бог.

— Чего еще? — «поэт» уставился на Анины коленки.

Она смущенно встала, собираясь сказать «ничего»; механически одернула короткую юбку, и этот самый обычный жест что-то пробудил в «поэте», потому что он вдруг улыбнулся.

— Слушай, студкор, первого апреля городская юморина, ты в курсе? Хочешь сходить?

В те времена, когда кроме пьяных дискотек, не было никаких развлечений, попасть на юморину хотели все, но актовый зал университета вмещал лишь триста человек.

— Туда ж билетов не достать, — Аня вздохнула.

— Мне билеты по фигу — я там пишу кое для кого. Давай встретимся в полседьмого у главного корпуса. Тебя как зовут-то?

— Аня.

— Меня Максим.

— Я знаю, — она опустила глаза, словно призналась в чем-то предосудительном…

 

— Ань, — Миша вошел без стука, — слышишь, тарахтит.

— Слышу. Спасибо, — Анна улыбнулась. Пока дело не доходило до ухаживаний, они общались очень даже мило — жаль, что Миша расценивал это общение так неправильно.

— Ты прямо сейчас уезжаешь? А то, может, останешься? Вечером шашлычок изобразим — мы уже все закупили.

— Нет, спасибо, — фраза прозвучала резко, но оправдываться Анна не собиралась и демонстративно отвернулась.

— Как хочешь, — Миша обиженно вышел.

…Чего вот пристал? Молодых девок ему мало?.. Конечно, разница в семь лет не являлась критической — Анна просто не представляла себя ни с кем, кроме мужа; иногда, смеха ради, пыталась, но даже в мыслях не получалось ничего хорошего.

Звук двигателя стих, и снизу послышался голос соседа:

— Ну что, уболтал?

— Не, — ответил голос Миши, — ни хрена не пойму — муж, считай, труп; да и когда живой был, не особо ею интересовался. Ей что, ничего не хочется? Баба-то в соку…

— А может, у нее есть, кому тот сок пить — она ж тебе не докладывает, — заметил другой сосед, живший через три домика.

— Если только так… Ну, и пошли тогда водки жахнем.

Выглянув в окно, Анна увидела, как вся команда направилась к «дальнему» соседу, где, видимо, хранились предназначенные на вечер запасы.

…Почему у мужиков мозги под одно заточены — только б переспать с кем-нибудь? Максим не такой. А то, что вокруг куча всяких девиц, так это его работа, его темы… Присев на диван, она оглядела комнату. …Да гори оно огнем! Все равно не скоро сюда выберусь… О, когда Максима выпишут! Привезу его — будем гулять по лесу, ловить рыбу, ведь писать-то он сразу не сможет, наверное. Господи, сделай так, чтоб он ожил! Я ведь тебя ни о чем никогда не просила… я люблю его, понимаешь, Господи? Ты должен помогать в таких случаях… — Иконы к комнате не было, и Анна подняла глаза к бревенчатому потолку, скрывавшему небо.

Но Бог, похоже, никак не мог прийти к однозначному решению, не давая Максиму ни выздороветь, ни умереть.

 

* * *

 

ГАИ располагалась в сером безликом здании, да и его сотрудники показались редактору такими же серыми и безликими, различавшимися лишь числом звездочек на погонах. «Слава богу, мне не нужны ни номера, ни техосмотр», — подумал он, глядя на толпу, осаждавшую ряд пронумерованных окошек. Еще офицеры периодически появлялись из двери, охраняемой двумя толстыми сержантами, но к ним тут же бросалось несколько человек, пытаясь подсунуть какие-то бумажки.

…Почти небожители! На козе не подъедешь… Редактор вышел на крыльцо, думая, к кому бы обратиться с нестандартной просьбой, и увидел одиноко курившего капитана. К нему никто не подходил, потому что выражение его лица на любые вопросы с ходу отвечало: «Да пошел ты!..»

Однако внешность оказалась обманчива. Наверное, втайне от коллег капитан читал книги, потому что неожиданно проникся тайной исчезнувшего романа.

— Идемте, — выбросив сигарету, он повел редактора за волшебную дверь, куда не допускали простых смертных, и, в конце концов, они оказались в комнате, где за компьютерами сидели сосредоточенные девушки, все как одна, лейтенанты.

— Лариса, найди товарищу протокол ДТП от пятнадцатого декабря прошлого года с участием Корнеева Максима. — Капитан похлопал редактора по плечу. — Сейчас она все сделает, не переживай. — И удалился, не дожидаясь благодарности.

Пощелкав «мышью», девушка повернула к гостю монитор.

— Вот, пожалуйста.

— А распечатать можно? — редактор понимал, что документ не секретный, но по неписаному закону подобные услуги оплачивались шоколадкой, а шоколадки у него не было; деньги же на рабочем месте девушка точно не взяла бы.

— Только по официальному запросу, — она вполне ожидаемо покачала головой.

— Понятно, — вздохнув, редактор склонился к экрану.

В принципе, содержание протокола соответствовало тому, что Анна рассказывала по телефону, но имелись и весьма существенные нюансы. Во-первых, на месте происшествия первым оказался проезжавший мимо гражданин Гордеев Виктор Иванович, который сам пытался оказать первую помощь, и лишь потом вызвал ГИБДД и «скорую». То есть, скорее, он мог завладеть ноутбуком, нежели прибывшие через час гаишники, и не понимать этого Анна не могла, но попыталась спихнуть все именно на них. Во-вторых, она умолчала о том, что в машине, кроме Максима, находилась некая Паршина Ирина Константиновна, двадцати трех лет, скончавшаяся на месте; и, в-третьих, оказывается, авария случилась не в городе, что вроде бы подразумевалось из рассказа Анны, а на трассе. Причем, когда редактор спросил, не в сторону ли Громово двигалась машина, девушка-лейтенант удивленно вскинула тонкие брови.

— Да вы что! Это ж в другую сторону!

Ситуация сразу навеяла опытному редактору начало детективного романа, где по законам жанра в самом заурядном происшествии постепенно всплывают детали, уводящие следствие от изначальной очевидной версии в запутанные дебри сюжета; только на бумаге изыски авторской фантазии выглядели надуманно, а здесь все происходило в реальности!

Попросив листок, редактор переписал данные свидетеля и погибшей, поблагодарил девушку, терпеливо ожидавшую, пока он закончит, и вышел.

 

…То, что господин Гордеев оказался там первым, очень даже хорошо. Обычного мужика можно пугнуть теми же ментами или выкупить ноутбук. Даже если он все стер, отдам Стасу — он любой жесткий диск восстановит. Но воспитанное на творчестве сознание тут же принялось искать и другие «сюжетные ходы». А кто такая Ирина Константиновна, двадцати трех лет? Анна про нее даже не упомянула. Любовница? Очень может быть. Тогда, возможно, ноутбук остался у нее. Автор же должен был делиться плодами своего творчества с кем-то близким, и если жена не читает его книг, может, это делала любовница? Вообще-то сходится — закончил роман и повез показать… А куда они ехали за город, в декабре, если дача в другой стороне?.. А если не любовница?.. А кто?.. Да кто угодно! Корреспондент местной газеты, критикесса с рецензией, литературный агент (он ведь давно мечтал отойти от коммерции), подружка приятеля, к которому они и направлялись… да просто девка тормознула попутку!.. Блин, как ужасно читать столько детективов — версий сразу миллион! Надо съездить к родственникам этой Ирины… нет, начну с господина Гордеева… а еще лучше сначала устроюсь в гостиницу — похоже, одним днем я тут не отстреляюсь…

Почти три часа редактор потратил на поиски — сначала подходящей гостиницы, а потом старой пятиэтажки на окраине, где обитал свидетель аварии и возможный похититель ноутбука.

 

* * *

 

…В Москве уже не осталось двориков с такими раритетными скамейками и жуткими железными слонами — грозой всех детских штанов. Редактор огляделся, на миг вернувшись в детство, и улыбнулся: в принципе, не такое плохое было время; главное, спокойное. Отец свою «копейку» считал чудом техники, а в универсам ходили, как в рай… Здесь, похоже, так еще и живут — в прошлом веке; сами городят козырьки над балконами, сажают под окнами цветочки, и ведь небось счастливы…

В дальнем углу двора, возле ржавого автомобильного кузова неизвестной марки, он увидел металлический гараж — именно туда его отправил женский голос, общавшийся с ним через запертую дверь. Гараж был открыт, и, подойдя ближе, редактор увидел «Ауди» (по-народному «селедку») без правого заднего колеса, поднятую на домкрате. От окончания работы хозяина отвлекло более важное дело — на перевернутом ящике стояла бутылка, пара настоящих граненых стаканов и укрытая газетой закуска. Двое мужиков сидели на таких же ящиках, нежась на весеннем солнышке и неспешно покуривая.

— Здравствуйте, — тень от фигуры редактора легла на импровизированный стол, — а Виктор кто здесь будет?

В бутылке оставалась почти половина, поэтому настроение у мужиков было благостным.

— Ну, я, — один повернул голову, и редактор решил, что выглядит он ровно на сорок три года, обозначенные в протоколе.

— Разговор есть…

— Гараж не продаю, — предупредил Виктор.

— Да что ж за город такой! — редактор усмехнулся. — Мне сегодня уже дважды вместо «здравствуйте» объяснили, что ничего не продают!

— Это не город — это страна такая, — пояснил второй, бросая окурок в консервную банку. — Кругом же полный беспредел — люди и боятся, что отнимут последнее из нажитого при социализме. Разве нет?

Избитая постперестроечная тема никого не привлекла и, придвинув еще один ящик, Виктор сказал:

— Садись. О чем разговор-то?

— Спасибо, — редактор присел. — Вы ведь были свидетелем ДТП прошлой зимой?

— А ты кто? Адвокат? Я ментам все рассказал.

— Я не адвокат. Дело в том, что в разбившейся машине могла находиться одна интересующая меня вещь, — замолчав, редактор подумал, что литературные штампы, придающие повествованию таинственность, не лучший вариант в реальной беседе, и быстро исправился, — там мог быть ноутбук. Если кто-то прихватил его — ну, типа, покойнику все равно не нужен, то я готов заплатить в два раза больше, чем стоит новый.

— Круто, — приятель Виктора восхищенно покачал головой. — Там что, секретные разработки, за которыми охотится Пентагон?.. Слушай, а ты за наших или за ихних?

— Я серьезно говорю…

— Если серьезно, — Виктор наполнил стаканы и, чокнувшись с приятелем, выпил; кинул в рот кусочек сала, — если серьезно, то лично я никакого ноутбука не видел.

— И ничего мне сообщить не можете?

— Про ноутбук — ничего, а вообще я знаю кучу историй.

— Тогда, — быстро сориентировался редактор, — расскажите про девушку, которая была в машине. Как думаете, кто она?

— Не знаю, — пожал плечами Виктор. — Кстати, а что в ноутбуке было такого важного?

— Хозяин машины — писатель. Наше издательство выплатило ему аванс, а законченный роман найти не можем.

— Хреново, — Виктор сочувственно вздохнул — тема утраченных денег оказалась ему ближе гипотетических военных секретов. — Не, — он закурил, — ноутбука я, честно, не видел. Там, знаешь, какое месиво было? Девка ехала непристегнутой, так ей реально шею свернуло — голова чуть не оторвалась. Я ее и трогать не стал — ясно, что покойница. А писатель твой поломанный весь, но живой был. Сам я не смог его вытащить; позвонил ментам и в «скорую»; те приехали, достали его. Пока мы с гаишниками протокол оформляли, «скорая» и его, и девку увезла. А когда меня отпустили, эвакуатор уже приехал грузить железо. Поэтому никакого ноутбука я и видеть не мог.

— А он точно там был? — включился в расследование приятель Виктора. — Зачем человеку ноутбук, если он едет с «телкой» оттянуться? Ты вот своим бабам романы читаешь?

— Я и хочу выяснить, был ли он там!

— Пустое дело, — Виктор разлил остатки водки. — Если и был, в той мясорубке от него мало чего осталось. Но это лично мое мнение, так что ищи. Давай, Сашок, — он протянул второй стакан приятелю, — пусть земля им будет пухом.

…И как это в книгах каждый раз в нужный момент появляется зацепка?.. — подумал редактор, глядя, как быстро убавляется водка в стаканах, — в жизни все по-другому… Он встал и, вспомнив коронную фразу всех литературных сыщиков, достал визитку.

— Если что-нибудь вспомните, позвоните.

— Ладно, — Виктор усмехнулся, но визитку сунул в карман.

— Слышь, Вить, — Сашок хитро прищурился, — может, сгоняешь еще за одной? А я пока колесом займусь.

Предложение даже не обсуждалось, и Виктор поднялся.

— Писатель-то живой? — спросил он, когда они с редактором пошли в одну сторону.

— Живой. Но в коме до сих пор.

— Не повезло мужику, — Виктор сокрушенно покачал головой. — Почему вот так? Известный человек, богатый небось; телка при нем на пять баллов, тачка крутая, а урод на встречку выскочил, и все коту под хвост, так ведь? Тут и задумаешься — на фиг мы что-то делаем, суетимся?..

Вопрос был стандартно философским, а потому имел массу таких же стандартных ответов, но что-то в самой фразе редактора смутило; правда, он пока не понимал, что именно, и просто согласился, на прощание пожимая протянутую руку. Дальше он направился к машине, а Виктор свернул к магазину.

…Известный… богатый… телка и тачка — коту под хвост… — открыв дверь машины, редактор смотрел вслед удалявшемуся свидетелю. Где-то здесь и есть зацепка. Пойму — решу задачу… Но понимание не приходило, и достав бумажку, он уставился на адрес погибшей девушки. …Эх, не спросил, где это!

 

* * *

 

За полгода пустота квартиры стала привычной. Аня отметила это и подумала: «Впрочем, она никогда не встречала меня особой радостью — Максим только работал и работал… а могло ж быть по-другому! Я сама все изменила двадцать первого мая, семь лет назад, и теперь то ли расплачиваюсь, то ли пожинаю плоды того дня — не знаю даже, как сказать правильнее…

А вот если б я так и копалась в свекровином барахле и не вышла во двор? Интересно, что было б с нами сейчас? Ну, во-первых, мы все равно были бы вместе. Наверное, он бы уделял мне больше внимания… хотя торчал бы в своем магазине — бизнес ведь занимает не меньше времени, чем литература… Нет, все-таки интересно, как бы все сложилось, не выйди я тогда?..»

Анна присела на диван; ссутулившись, уставилась в пол, и воспоминания покатились сами собой, только сначала возникло почему-то не двадцать первое мая, а первое апреля, и год был совсем другой.

Боясь опоздать, она примчалась в университет на десять минут раньше, а Максим появился на десять минут позже; причем не с улицы, а вальяжно спустился по лестнице, рассекая группки спешивших в зал зрителей. На нем был белый свитер, эффектно оттенявший длинные темные волосы.

— С народом давно не виделись, — он дыхнул перегаром. В первый миг Аня обиделась, но тут же решила, что это нормально для любого мужчины: отмечать встречи с друзьями наполненной рюмкой. А уж когда вместо очереди в раздевалку Максим повел ее в аудиторию, отведенную для участников концерта, и начал знакомить с «актерами», тут же репетировавшими сценки, крохотное серое облачко вовсе растаяло в полном восторге от происходящего.

В перерыве он не пошел к «народу», и они вдвоем смеялись, разговаривали, а еще он держал Анину руку, искусно манипулируя пальчиками, то сжимая их до боли, то, когда Ане уже хотелось прикусить губу, внезапно отпускал, лаская каждую фалангу, каждый ноготок. Аня прекрасно помнила это ощущение страха и надежды, будто стоишь на краю обрыва.

Обратно они шли пешком аж на другой берег водохранилища, где в то время жила Аня. Подробностей память не сохранила — все слилось в сплошной фейерверк веселья; запомнился лишь момент, когда Максим, то ли дурачась, то ли всерьез, подхватил ее и перенес через лужу. До этого Аню никто не носил на руках, а, оказывается, это так здорово! И, конечно, они целовались; и, конечно, он довел ее до двери. …Сама б я, точно, не пригласила его в час ночи — это все мать, — вспомнила Анна, — до того ведь гоняла всех моих ухажеров, а тут глаза у меня, видишь ли, горели первый раз в жизни!.. Да, горели, и до сих пор горят…

 

* * *

 

На аптечном павильоне имелся номер «16г», а на соседней девятиэтажке уже «28». …Полный маразм!.. Решив, что дальше ехать не стоит, редактор приткнулся у остановки. Ближе всех к нему оказалась девушка с пакетом, нетерпеливо поглядывавшая на часы.

— Извините, а где тут 22-й дом?

— Это вам в арку и через двор… — начав довольно бойко, девушка замолчала. — А что вам там надо? Я сама живу в 22-м.

— Правда? — обрадовался редактор. — А Паршиных из 48-й квартиры вы случайно не знаете?

— Конечно, знаю! Мы с Иркой лучшими подругами были!

— Ирка — это которая погибла?

— Ну да, — девушка сдвинула брови. — А вы кто?

— Я как раз о ней хотел бы поговорить с кем-нибудь.

— С родичами — это вряд ли, — девушка покачала головой. — Как Ирка разбилась, они только жалобы строчат — и на ментов, и на спасателей; даже на прохожих! Короче, весь мир виноват, что Ирка разбилась. И я в том числе — типа, не отговорила ее встречаться с Максом…

— А вы и Максима знаете?! — редактор вытаращил глаза. Если б такая встреча произошла на страницах романа, он бы сразу назвал сцену надуманной, но против логики жизни редакторская логика оказалась бессильна. — Девушка, а давайте с вами поговорим. Я — Алексей.

— Лера, — она в очередной раз посмотрела на часы, — только я на занятия опаздываю.

— Я вас подброшу, садитесь.

— Ой, вы из Москвы? — Лера взглянула на номера. — Ирка вроде ничего такого не рассказывала.

— Дело, собственно, не в ней, — дождавшись, пока пассажирка устроится рядом, редактор в четвертый раз за день принялся излагать историю пропавшего романа.

— А я, кстати, стихи сочиняю, — Лера хитро прищурилась.

— К сожалению, стихами мы не занимаемся. Вот если роман напишете, приносите; желательно, про любовь…

— Где б ее взять, любовь? — Лера вздохнула. — Вот у Ирки с Максом была любовь; вернее, как… она-то его любила, а он, типа, позволял себя любить. Понимаете, да?

— Обычно это женщины позволяют себя любить.

— Не знаю, как обычно, а здесь — по факту… сейчас за светофором направо. Он, типа, играл с ней. Например, предложит встретиться, а сам не придет; Ирка сначала бесится, потом ревет, и тут он заваливает — с цветами, дарит что-нибудь, в кабак тащит, но ни фига не объясняет. Мне кажется, он то ли издевался, то ли испытывал ее, потому что постоянно — сначала сам все поломает, а потом налаживает обратно. Один раз напоил ее — ох, Ирке хреново было!.. А после два дня ее облизывал, пока не оклемалась — реально моральный садист! Но Ирка с него тащилась. Чем он ее приворожил, ума не дам… здесь направо!

— Как — чем? — редактор успел вписаться на узкую улочку. — Известный человек; не старый, симпатичный, богатый… Кстати, а где они встречались?

— Что значит встречались? Они жили вместе, пока у него не случались очередные клинья. Ирка тогда сваливала домой, а он через пару дней приезжал и забирал ее обратно. Я вот не пойму, чего он хотел доказать таким отношением?..

— Погоди! — перебил Алексей. — Как жили?.. А жена его что делала в это время?

— Без понятия. Но жили они у Макса.

— То есть у него есть вторая квартира? — редактор притормозил, чувствуя, что теряет контроль над дорогой.

…Вот она, зацепка, которую я не заметил сразу!.. Богатый, известный! А богатые и известные в наше время так не живут! И жены их не на «Матизах» ездят, и дачи у них не такие! Надо ж было догадаться, что он куда-то бабки вкладывает!.. За бугор он не ездил, бизнес не вел — остается недвижимость!..

— Квартира? — Лера засмеялась. — Там домище! Я, правда, сама не была, но Ирка фотки приносила…

— А ты не знаешь, где он находится?

— Где-то за городом, а что?

— Лер, ты не представляешь, как помогла мне!

— Намек поняла, — девушка засмеялась. — Значит, если накропаю книжку, вы поможете тиснуть ее?

— Без вопросов! — редактор, не задумываясь, сунул визитку.

— Шучу, — Лера махнула рукой, — это Макс был писатель, а я так, балуюсь. Нам туда, — она показала на здание с козырьком, выступавшим над половиной тротуара.

Едва машина остановилась, девушка выскочила и поспешно скрылась за стеклянными дверями.

…Как же я не сообразил? — редактор откинулся на сиденье, — именно в тот дом они и ехали!.. Интересно, жена в курсе?..

 

* * *

 

Перескочив сразу через два года, первое апреля плавно перетекло в двадцать первое мая. Анне казалось, что она помнит каждое произнесенное слово, хотя, возможно, что-то и придумала позже…

— Ань, значит, не будешь в старости цветы разводить?

— Не буду!.. — она засмеялась, обнимая официального жениха. Вопрос цветов обсуждался с тех пор, как умерла мать Максима, оставив домик с шестью сотками земли.

— Тогда так, — Максим был выше и говорил, дыша Ане в макушку, — нашел я покупателя. Цена хорошая. Можно будет даже раскрутить собственный бизнес; мне тут очень кстати предложили в аренду магазин…

— Мы ж хотели купить квартиру, — робко напомнила Аня.

— Купим, не переживай, — Максим уверенно кивнул, — пока поживем на съемной, зато потом отгрохаем, о-го-го!..

Потом прошло столько времени, что Анна уже не сомневалась — умрет она в той же хрущевке без балкона, где и родилась (они переехали в нее после смерти Аниной матери), но в тот момент она поднялась на цыпочки и дотянулась до пропахших табаком губ. Правда, поцелуй получился недолгим — Максим нежно отстранил ее.

— Завтра поедем, заберем из дома все, что может сгодиться, а с остальным пусть новый хозяин разбирается.

— Ой, там книжный шкафчик классный!..

 

Анна повернула голову — теперь этот шкаф всегда был перед ней, сделавшись ежедневным предметом поклонения. Среди плотных рядов классики, собранной еще свекровью, выделялась одна полка, на которой вольготно расположились больше десятка книг с разноцветными корешками; на всех значилось имя — Максим Корнеев. К старости он обещал заполнить полку целиком. …Он заполнит!.. — Анна взглянула на бумажную иконку за стеклом шкафа. — Господи, помоги ему!.. Ведь ты можешь?..

 

— Иди сюда! — крикнул Максим со двора, и Аня, бросив пропахшие пылью отрезы и покрывала, вышла на крыльцо. — Помнишь стихи, которые я сочинял в институте? Сейчас мы уничтожим это темное прошлое!

— Может, не надо? — Ане стало жаль прошлого, которое совсем не выглядело темным. — Пусть останутся на память.

— Уходя, уходи! — изрек Максим с пафосом и чиркнул зажигалкой. Страницы весело вспыхнули, и он тут же достал из коробки следующую партию «топлива». — Я ж начинаю новую жизнь — открою магазин, буду респектабельным бизнесменом…

Один из несгоревших листков, поднятый потоком жаркого воздуха, спланировал к Аниным ногам, словно ища спасения, и она сжалилась, подняла его. Стихотворение оказалось одним из тех, которые Максим посвятил ей. Аня не придавала значения тому, что посвящение над текстом отсутствовало; то есть стихи могли быть написаны и гораздо раньше, для совсем другой девушки. Но это не важно — как вообще можно сжечь: «…ты удивительна, моя случайность! Светлеет день, и солнце всходит снова, а все, что было — было так печально, и так прекрасно то, что будет…»? Не дочитав строку до конца, Аня схватила коробку, в которой осталось уже меньше половины.

— Макс, ты ж талант! Оставь их, пожалуйста!

— Думаешь, реально талант? — в голосе звучало сомнение, однако чувствовалось, что он доволен оценкой. — Все равно стихи больше писать не буду — перерос.

— Пиши что-нибудь другое! Талант нельзя убивать!..

Анна даже не представляла, какой отпечаток наложит эта дежурная фраза на всю их дальнейшую жизнь. …Конечно, денег от бизнеса было бы больше, но что делать, если даже у популярных писателей такие мизерные гонорары? Зато не за всяким автором гоняются московские редакторы!.. Это ж Россия — здесь никого не ценят при жизни… ну и что? На жизнь нам хватает, а квартира — не самое главное… И это сделала я! Мать не решилась, а я сделала! Господи, если б ты знал, как я его люблю! Отдай мне его, пожалуйста, живым и здоровым!..

 

* * *

 

Редактор достал телефон и набрал номер.

— Анна? У меня есть новости… для меня, по крайней мере.

— Я дома. Приезжайте.

…Даже жалко ее, — редактор отъехал, освободив престижное место у главного университетского входа; того самого, где много лет назад толпились желающие попасть на юморину. — Максимка-то наш, оказывается, не только в книжках, но и по жизни крутит бабами, как хочет! И ведь ни жена, ни любовница не бросила! Странные все-таки существа, бабы… хотя, может, это и есть любовь? Не зря ж она и слепа, и глуха… и «полюбишь и козла». Нет, без любви все как-то проще. Понравились — переспали, надоело — разбежались; так и должно быть, чтоб никому не напряжно… или эта Анна затем и пригласила меня сейчас, чтоб уложить в койку? Может, отношения у них такие свободные? Богема, блин!..

Въехав во двор, редактор занял свое утреннее место; поднялся к двери, которую недавно готов был разнести на куски. …Да уж, по рассказу Леры, дом не одной такой квартиры стоит. Интересно, на кого он оформлен? Если на Макса, жене есть прямой смысл грохнуть его — на эту тему тоже надо подумать… Не, но он же не полный дебил, чтоб оформлять дом на любовницу?.. Во, натуральный детектив! Потому все бывшие менты и ударились в писательство — у них столько таких сюжетов прямо из жизни…

Редактор нажал звонок, и через минуту дверь открылась.

— Проходите, — Анна была в тех же джинсах, той же футболке (только ветровка висела на вешалке), да и глаза ее оставались такими же печальными.

Редактор почувствовал, что его утренняя злость исчезла. …Наверное, действительно, чем больше узнаешь о человеке, тем ближе он становится. Не зря в триллерах маньяки не хотят знать имена жертв; оказывается, не так это и глупо… Похоже, в койку меня не позовут — значит, тут любовь, которую я ни хрена не понимаю…

Они прошли в комнату. Редактор выбрал кресло, хотя имелся еще диван, а вокруг стола с тяжелой пустой вазой стояло четыре стула.

— И что за новости? — Анна присела напротив.

— Я полагаю, вы в курсе, что у Максима была любовница? Потому ведь вы и не рассказали мне подробности аварии?

— Никакой любовницы у него не было!.. Это прототип его героини! Не мог же он, мужчина, на сто процентов влезть в шкуру женщины — ему нужно было от чего-то отталкиваться! Он сам мне так говорил! У него их много таких было, но это не любовницы, понимаете!..

— Вы сами-то верите в это? — редактор усмехнулся.

— Конечно! И зря вы смеетесь! Мы любим друг друга!

— А вы в курсе, что у него есть шикарный загородный дом?

— В смысле?.. — вот тут Анна вся подалась вперед.

— Если вы, как говорите, любите друг друга, то смысла я не понимаю, но излагаю факты. Похоже, с Ириной Паршиной, которая являлась-таки его любовницей (мне подружка ее рассказала в подробностях), они направлялись как раз туда.

— Этого не может быть!

— Вы о доме или о любовнице?

— И о том, и о другом… — Анна смотрела в какую-то одной ей известную даль. — Дом, говорите?.. А мне он рассказывал, что издатели обдирают его…

— Это мы обдираем?!.. Хотите, скажу, сколько он получал?

— Нет. Я хочу увидеть дом.

— Я тоже. Но не представляю, где он находится.

— Значит, надо выяснить. Я хочу его увидеть.

…Как она держится! Точно — Снежная Королева!.. Редактору вдруг захотелось сделать для нее что-то хорошее, чтоб королева перестала быть «снежной», а осталась лишь Королевой.

— В свете новых обстоятельств… — начал он не слишком уверенно, — если это вы решили присвоить роман…

— Нет у меня ноутбука! — резко оборвала Анна. — Слово даю!

— Понятно, — редактор вздохнул. — Тогда давайте думать, как найти дом. В принципе, на собственность должны иметься документы, а в них адрес. Где Максим мог их хранить?

— Да где угодно! В банковской ячейке, например…

— А здесь они не могут быть?

— Сомневаюсь, — Анна встала. — Но давайте посмотрим.

Вторая комната оказалась спальней с широкой кроватью, шифоньером и приставленным к нему комодом; выдвинув один из ящиков, Анна отступила в сторону.

— Здесь все наши бумаги. Ищите.

Редактор заглянул внутрь и сразу вспомнил это ощущение прикосновения к обнаженному прошлому (такое случалось, когда он навещал мать). Маленькие разноцветные коробочки, пара неисправных часов, монеты с давно забытым серпасто-молоткастым гербом и, главное, фотоальбом в бархатном переплете, наполнявший тесное пространство сладковатым запахом пыли. Файл с документами лежал сверху, но даже без знакомства с ними было понятно, что в таком месте не стоит искать информацию о «тайном убежище».

— Можно? — он осторожно коснулся альбома.

— Да ради бога, — Анна пожала плечами. — Там ничего секретного — просто наша жизнь. Может, чаю хотите? Или кофе?

— Нет, спасибо.

— Все равно пойдемте на кухню — я покурю. Вы курите?

— Нет, — редактор бережно извлек тяжелый альбом и, держа его двумя руками, пошел за хозяйкой.

— Я тоже нечасто, но сейчас захотелось.

Закрыв дверь, чтоб дым не шел в комнату и, усадив гостя к столу, Анна закурила. Зашуршал старорежимный матовый пергамент, оберегавший снимки.

— Это моя мать, — бесстрастно представила Анна женщину с высокой прической, — умерла четыре года назад, — она чуть наклонилась, переворачивая страницу. — Это я школьница… здесь тоже… это на выпуск­ном — ничего была девочка, да?

— Вы и сейчас…

— Да ладно, — Анна усмехнулась, — терпеть не могу лести. Когда тебе за тридцать, а у тебя ни детей, ни семьи, которая…

— Извините, не мое дело — а почему у вас нет детей?

— А как бы Максим работал, если ребенок орет, если надо вскакивать к нему среди ночи…

— Из-за этого?.. — Пораженный, редактор повернул голову, но Анна промолчала, не считая нужным пояснять что-либо еще; перевернула сразу несколько листов.

— Это мы с Максимом в институте, после лекций.

— Макс не сильно изменился.

— Так он говорит, что вечный, — Анна вздохнула. — Есть у него идея какого-то романа; говорит, пока не закончу, не умру, и еще даже не начал его писать.

…Блин! А вдруг в ноутбуке он и есть? Это ж какой рекламный ход! Да с такой преамбулой любая «жвачка» пойдет влет!.. Но сначала надо найти хоть что-то, хоть черновики, — редактор закрыл альбом.

— Если не возражаете, давайте досмотрим после того, как найдем дом?

— Да ради Бога! Вы ж сами хотели, — Анна забрала альбом. — У вас есть идеи?

— Конкретных нет. Если только поискать в кадастре недвижимости?.. С другой стороны, он же может числиться и не в городе, а в каком-нибудь ближайшем районе… Съезжу-ка я в больницу, — редактор встал, — выясню хоть, какие там перспективы. Хотите прокатиться? Обратно я вас привезу.

— Не хочу, — видя, что гость собирается прокомментировать ответ, Анна опередила его. — Понимаете, когда не можешь ничем помочь, очень больно стоять и тупо смотреть на то, что осталось от любимого человека.

— Возможно, вы правы. Будут новости, позвоню.

Прощание вылилось в мимолетное касание рук; потом дверь закрылась, и редактор сбежал вниз.

Вечерело. Небо затянули облака, сделав неуютным и двор, и весь город, только в окне на третьем этаже вспыхнул мягкий желтоватый свет, бросая вызов мрачному миру…

Максу реально повезло жениться на такой дуре! Это ж надо — об тебя вытирают ноги, а тут — «любимый человек»… Где б себе найти такую? — Усевшись в машину, он взглянул на часы. — И куда я собрался? В больницу, где один дежурный врач, который ни черта не знает. Завтра съезжу, а пока надо пожрать, выспаться…

Из окна Анна видела, как «Тойота» медленно выкатилась из двора. …Значит, он построил дом и даже не сказал ничего! Обидно — жуть!.. Она взяла оставшийся на столе альбом; в первое мгновение захотелось разо­рвать все фотографии (особенно, где Максим улыбался), но Анна прекрасно понимала, что завтра пожалеет о своем порыве и будет доставать из мусорного пакета клочки, собирать их, как пазлы. …Главное, чтоб он жил, а остальное… может, он хотел сделать мне сюрприз?.. Точно! Мы ж с ним мечтали о доме! А девица с ним — дизайнер!

Она убрала альбом и уселась на диван.

И плевать, что там наговорила ее подруга — она ничего не знает! Та Ира врала ей — цену себе набивала, для этих молодых потаскух в кайф переспать с известным писателем! А даже если не дизайнер… Ну, подумаешь, трахнул ее разок, и что? Это ж без чувств! Это кусок сюжета — он «препарировал» их! Это его работа!..

Взгляд Анны остановился на книжной полке. …А почему, собственно, я никогда его не читала?.. Она задумалась и долгим извилистым путем пришла к выводу, что хотя и гордилась ролью верной спутницы известного писателя, тогда, 21 мая, не предполагала, какой станет ее жизнь. Она-то рассчитывала, что Максим будет творить, например, с девяти до пяти, а потом закрывать ноутбук и становиться обычным человеком. А, оказывается, так не бывает.

…Неужели я не читаю его книги, потому что ненавижу их, как ненавидят незаслуженно удачливую соперницу? С ней не хочется даже знакомиться, даже знать, как она выглядит!.. Да нет, все по-другому — я просто боюсь, ведь даже если пишет он не о себе, его частичка обязательно присутствует в героях; я боюсь, что Ира все-таки не врет, и все остальные, которые были до нее… А сами книги никакие мне не враги и не конкуренты…

Подойдя к шкафу, Анна взяла первый попавшийся том. …Я просто посмотрю, о чем он пишет… — открыла книгу наугад.

«…Скоро ярко-желтый пивной шатер заполнится народом, но пока вокруг было пусто, и девочка, торговавшая курами-гриль, прямо посреди рабочего дня протирала витрину ларька, эротично наклоняясь к тазу с водой и демонстрируя прохожим голые ноги. Будь юбка чуть короче, все б увидели ее трусики, но девочка была в меру целомудренной и не переходила границ приличия…»

Анна представила картинку, на ее взгляд, просто не заслуживавшую такого объема текста, но ведь никакой крамолы в ней тоже не было, и перевернула сразу десяток страниц.

«… — Машунь, ты как там?.. — спросил Игорь ласково, — окна моешь?.. Пчелка ты моя… Слушай, с Никитой я договорился, но он поедет только завтра. Я вот думаю, стоит мне сегодня возвращаться, а утром опять тащиться сюда?.. — Выдержал паузу, зная, что у него умная жена и примет верное решение. — …И я так думаю, — кивнул, услышав то, что хотел услышать, — да что ты! Конечно, не замерзну! Короче, до завтра. Я тебя це… — Игорь сделал шаг в сторону, и механический голос объявил:

— Абонент находится вне зоны действия сети.

Маша знала, что связь на даче ужасная, посему этот испытанный трюк всегда срабатывал безотказно и не вызывал лишних вопросов. Игорь оглядел тесную комнатку. Собрать вещи было просто; это ж не переезд на новую квартиру, когда с ужасом обнаруживаешь, сколько добра совершенно незаметно нажито за прошедшие годы. Это дача — здесь ничего не прибавляется, и даже сумки, в которых все это приехало весной, до сих пор валялись под столом.

Из-за забора маняще потянуло шашлычным духом и послышался не менее манящий женский смех. Игорь не мог определить, кто из девушек смеялся, но это было и не важно…»

Похожей дачи у них не было, и роль «Машуни» Анна не могла примерить к себе; тем не менее, неприятный след остался, и она, поставив книгу на место, взяла другую.

«…Проснулся Костя, когда совсем рассвело; наверное, его разбудил бодрый шум улицы, доносившийся в открытую форточку. Наташа еще спала, такая умиротворенная, совсем не похожая на вчерашнюю озорную стерву. Костя принялся изучать новый утренний образ с некрашеными ресницами, бледно-розовыми губами, а тут еще на носу, совсем не по сезону, рассыпались смешные веснушки…»

…А меня он когда-нибудь так изучал? — Анна оторвалась от текста, но поскольку ответ выглядел не слишком обнадеживающе, вновь опустила голову.

«…То ли от солнца, то ли под Костиным взглядом Наташа открыла глаза, улыбнулась и по-детски надавила пальцем на нос.

— Бип!.. Кофе хочешь?

— Я тебя хочу.

— Меня ты проспал. Отвернись. Я оденусь. — Наташа выскользнула из постели.

— Не так уж и проспал, — Костя послушно закрыл глаза, — сколько мы реально спали-то? Часа три, наверное…

— Я готова. — Девушка уже стояла в джинсах и свитере; такая чужая, такая обычная, будто никогда ничего между ними и не происходило. Косте захотелось вернуть ночь; вернуть немедленно, чтоб убедиться, что все это не было сном…»

Анна закрыла книгу. …Спали они три часа!.. А со мной его хватает на пятнадцать минут. Блин, он действительно способен на такое, или это творческая фантазия?..

Книга открылась на другой странице, но сюжетная линия Анну и не интересовала.

«…Глеб вальяжно развалился рядом с водителем, а остальным пришлось спрессовываться на заднем сиденье.

— Девчонки, какие ж вы толстые! — пошутил Костя, пытаясь устроиться поудобнее.

— Шеф, на колени сесть можно? — спросила Наташа.

— Да садитесь, как хотите, — водитель даже не обернулся. — Ментов здесь нет.

Наташа перебралась на ожидавшее лишь ее место и обняла Костю; он в ответ крепко прижал ее, с удовольствием вдыхая аромат то ли крема, то ли дезодоранта.

— Наташенька… — он перебирал короткие жесткие волосы, а она смотрела в окно; потом, быстро обернувшись, поцеловала в губы и снова отвернулась к мелькавшим вдоль дороги молодым сосенкам. Костя в который раз ничего не понял, но ему почему-то стало очень хорошо. Он хотел, чтоб она повторила свой молниеносный выпад…»

Анна перевернула несколько страниц.

«…спать не хотелось. В сознание ласковым приливом накатывались подробности прошедшей ночи; даже сбивчивое дыхание до сих пор звучало в ушах…»

…И что, такая вся книга?.. — Анна перешла в самый конец.

«…У входа в вокзал Косте попались бабки с цветами. Он купил пять тюльпанов и, зайдя в сквер, присел на лавочку, с завистью взирая на прохожих.

«Меня через пару часов здесь не будет, — подумал он, — а эти суки останутся, чтоб продолжать топать по этим улицам, дышать этим воздухом…»

— Молодой человек, вы не меня ждете?

Повернув голову, Костя увидел Наташу; длинное платье делало ее удивительно женственной. Жаль, что она оделась так лишь сегодня, но когда б она могла переодеться, если первый раз за неделю ездила ночевать домой?

— Извини, задумался, — он протянул цветы, — поздравляю с освобождением.

— От чего?

— Ну, я ж уезжаю. Теперь ты свободна.

— А-а, — Наташа засмеялась, — это точно, а то сама поражаюсь — трое суток без сна и отдыха, и все с тобой да с тобой. Смотри, что у меня есть, — присев рядом, она достала из пакета прозрачный лоток с клубникой, — предки вчера с дачи привезли.

— Ух! — Костя взял одну ягоду. — Я такой крупной и не видел.

— Попробуй, какая сладкая.

Костя смущенно огляделся. Вот если б требовалось открыть пиво, это б выглядело естественно, а тут молодая мамаша с коляской и две потешные старушки внимательно наблюдали, как здоровый бугай будет жрать клубнику.

— Давай-давай, — Наташа улыбалась, и Костя поспешно сунул в рот самую большую ягоду. — Знаешь, в следующей жизни мы еще обязательно встретимся.

— Как в следующей?.. — Костя аж проглотил ягоду целиком.

— А так. Сказка должна иметь завершение, иначе она превратится в нудный сериал, от которого тошнит и зрителей, и самих актеров, но одни продолжают смотреть, а другие сниматься, потому что жалко бросить… терпеть не могу сериалы! — Наташа встала. — Жуй и пошли, а то скоро твой поезд…»

До конца оставалось полстраницы, но Анна не стала их дочитывать; подняла взгляд в стену, осмысливая текст.

…Почему он никогда мне не говорил, что сказка должна заканчиваться?.. Хотя, что бы это изменило, если я люблю его? Да и когда надо было менять — в редакции? Или на юморине? Или в ту ночь, когда его мать уехала в санаторий?..

Анна улыбнулась — последнее было одним из лучших и самых веселых воспоминаний в ее жизни. Тогда на радостях, что дом целых три недели будет в их полном распоряжении, они выпили бутылку вишневого ликера, и случилось то, что должно было случиться; только они заигрались, вместе скатившись на самый край тонконогого дивана, и тот перевернулся. Вскочив, они стояли совершенно голые, смотрели друг на друга и хохотали.

…Нет, это уже не игра, — она мысленно вернулась к тексту, — похоже, он любит их всех, пусть и по очереди. А я? Мавр сделал свое дело — мавр может уходить? И в машине с ним была никакая не дизайнер… И что дальше?.. — Она не представляла себе, как это — обходиться без Максима. К чему тогда стремиться и зачем жить? — Не стоило выходить к костру. Не подними я те проклятые стихи, Максим бы занимался бизнесом, я могла б работать у него бухгалтером, родили б… — Она снова взглянула на книжную полку, но теперь уже с откровенной ненавистью. — …Построили б дом… хотя дом он и так построил… Блин, я ж дура! Куда меня понесло? Дом же построен для меня! Максим, милый, прости, что я так плохо подумала!.. И книги — он же просто гениальный писатель и способен вжиться в любой образ! Сбил меня этот редактор со своими лживыми проститутками!.. Идиот!..

Чтоб остановиться на этой позитивной ноте и не рушить хрупкую конструкцию аргументами и фактами, Анна включила телевизор.

 

* * *

 

Кафе, где редактор ужинал вчера, еще не открылось, поэтому он лежал в постели, глядя в потолок.

…Как же искать этот чертов дом, если о нем толком никто ничего не знает? Кстати, это ж Лера сказала, что дом принадлежит Максу, а он, может быть, к примеру, съемным — пустить в глаза пыль малолеткам, трахнуть их и свалить, а через неделю снять другой, и вперед с новой пассией. Судя по всему, Макс мог так чудить… вообще, зачем он живет с Анной? Допустим, семьи сохраняют ради детей или неделимого имущества, но тут-то?..

Перебрав изощренные варианты, некогда рождавшиеся у авторов бульварных романов, но так и не найдя ответа, редактор зевнул. …Прикрываются любовью, а это ж всего лишь слово… да пошли они к черту! Надо ноутбук искать, а не страдать фигней!.. И нечего валяться — волка ноги кормят! А поскольку новых идей нет, остается придерживаться вчерашнего плана…

 

Редактор никогда не болел настолько серьезно, чтоб лежать в больнице, поэтому вид людей в белых халатах вкупе с запахом лекарств рождали в нем суеверный страх — вроде как страдания, насквозь пропитавшие казенные стены, каким-то образом передавались и ему; он сразу начинал чувствовать, что в организме что-то работает неправильно, и сердце в ужасе сжималось. Правда, регистратура — это было еще не страшно, и, небрежно опершись о стойку, редактор спросил:

— С кем можно поговорить о Максиме Корнееве, известном писателе? Какие прогнозы? А то он после аварии у вас уже несколько месяцев в коме лежит.

— А какие прогнозы? — Девушка за стойкой удивленно вскинула брови. — Выйдет из комы — будут прогнозы, а пока вам никто ничего не скажет.

— Вот так, да?.. — не найдя аргументов, редактор отошел, и тут его окликнул мужчина, рядом натягивавший бахилы.

— Простите, что подслушал. Неужто Корень в коме?

— Я не знаю, Корень он или нет…

— У нас вроде один писатель — Максим Корнеев. А для меня он — Корень; мы ж с ним друзья детства. Дмитрий, — мужчина протянул руку.

— Друзья детства?!.. — редактор понял, что авторы детективов правы, и самые фантастические «зацепки» появляются ниоткуда и сами собой.

— Что вы так смотрите? — Дмитрий прищурил глаз. — Думаете, у таких людей, как Корень, друзей не бывает?

— Ничего я не думаю. Расскажите мне о нем.

— Да без проблем! Только подождите — жене бульончик отнесу, — он легонько пнул пакет, стоявший на полу. — Желчный удалили бедолаге.

— Конечно-конечно! — Редактор уселся в свободное кресло, наблюдая, как новый знакомый садится в лифт.

…Неужто и правда все состоит из непредсказуемого набора случайностей? А как же «движение к цели»? Как же «терпенье и труд все перетрут»?.. Вот почему я оказался именно здесь и именно сейчас? Минута раньше — минута позже, и я б его не встретил. Какая интересная штука жизнь, а я целыми днями копаюсь в чьих-то идиотских фантазиях… Хотя рано я радуюсь — друг детства может ничего и не знать про дом…

Дмитрий вернулся неожиданно быстро.

— Обход у них, — пояснил он. — Отдал, и ладно. А вы кем Корню приходитесь?

У входа в больницу стояло несколько лавочек, и там редактору пришлось вновь поведать уже выученную наизусть историю пропавшего романа.

— Касаемо работы, Корень — нормальный мужик. — Дмитрий неспешно закурил. — Не переживайте, раз сказал, что роман написан, значит, написан.

— А в чем он не нормальный?

— Да как вам сказать… — Дмитрий задумался. — Он превратил свою жизнь в какую-то игру. Это еще со школы пошло, когда он увлекся стихоплетством. Сначала патриотику кропал для стенгазеты, но девчонки-то про любовь требовали; блин, табунами ходили! А Корень к девкам неравнодушен; ну, и резко переключился на лирику. Ох, что тут началось! Естественно, ревность, даже драки случались, а Корню нравилось — эмоций-то сколько! Неделю покуражится с кем-нибудь, и только все вроде налаживается — разрыв!

— В медицине есть такой комплекс, когда страх, что женщина бросит тебя и тем самым причинит страдания, заставляет мужчину всегда бросать ее первым…

— Все не так, — Дмитрий покачал головой. — Нет, определенная логика в этом есть, но Корень-то ничего не боялся — просто, когда девка раскрывалась, ему становилось скучно. Знаете, как он говорил? Если, говорит, я в ее мозгах ориентируюсь лучше нее самой, то вряд ли что-то может меня удержать. Такая вот у него логика… хотя у меня на этот счет другая версия. Вы в эзотерике разбираетесь?

— Хотите сказать, что он — энергетический вампир?

— Да зачем? — Дмитрий небрежно махнул рукой. — Считается, что энергетическая составляющая человека представляет собой сочетание ментального, астрального и физического тел. Каждое из них имеет, в том числе, и половую принадлежность. Ментальное тело — это подсознание, память, интуиция, а астральное — это то, что в простонародье именуется душой. В идеале, мужчина должен получать мужской комплект, а женщина — женский, но в небесной канцелярии тоже случаются накладки, и мужчина порой получает женскую душу. Такой тип хоть и живет с женщинами физически, но внутренне самодостаточен — его женская душа не нуждается ни в жене, ни в любовнице, а видит в них исключительно соперниц, понятно, да?

— Ну, где-то как-то… — соврал редактор, потому что с точки зрения здравомыслящего материалиста, теория выглядела совершенно абсурдной.

— Так вот, чувствуя женщин, как самого себя, такой мужчина превращается в «рокового» — женщины липнут к нему, ведь в ком еще они найдут такое понимание? А он поиграет с ними и бросает — подобных субъектов привлекает лишь процесс познания конкуренток, а не построение отношений. Корень, похоже, из таких; только он еще и стал превращать процесс познания в романы.

— Забавная теория, — редактор усмехнулся. — А вот если перепутать ментальные тела, что будет?

— Тогда получится транссексуал, у которого половое самосознание не соответствует физическому; тут только под нож — и превращать Ваню в Маню. Но с ментальностью у Корня все нормально — у него с душой проблемы, поэтому, несмотря на популярность, он очень одинок; женщины ему быстро надоедают, а для мужиков он, как это говорят, не «брутальный».

— А вы, значит, с ним дружили?

— Мне было интересно — он умный, хороший психолог; я многому у него научился.

— А в последнее время вы продолжали дружить?

— Ну, как?.. Дружить — это ж не значит видеться каждый день. У него своя жизнь, у меня своя, но мы всегда помнили, что в трудную минуту есть, к кому обратиться. А про аварию я не знал, и Анька даже не позвонила — не ожидал от нее… Что, говорите, он несколько месяцев в коме?

— С пятнадцатого декабря.

— А мы последний раз, знаете, когда виделись? Прошлой осенью. Корень как раз дом отгрохал в тайне от Аньки…

— И вы знаете, где он? — редактор взволнованно схватил собеседника за руку.

— А чего не знать-то, если мы там шашлыки жарили? Хорошо посидели, — Дмитрий мечтательно улыбнулся.

— А можно туда съездить? Я думаю, ноутбук там!

— Возможно, и там — не зря ж он назвал его «Дом творческой терпимости». Съездить — это хоть сейчас, только без хозяина внутрь-то мы как попадем?

— Ну, как?.. — На секунду редактор задумался. — А мы вместо хозяина возьмем хозяйку! — И, увидев протестующий жест, пояснил: — Нет, я понимаю — вы вроде подставите друга, но, согласитесь, когда он выйдет из комы, любовное гнездышко ему не потребуется — ему уже будет нужна сиделка, кухарка и прочее!.. Причем, возможно, до конца жизни. Ну, куда он от жены денется? Логично?

— Логично, — нехотя согласился Дмитрий.

— К тому же сейчас дом зиму простоял без присмотра — вдруг отопление разморозило или крыша потекла, и все там гниет? Да и разграбить могли — видно же, что нежилой.

— Ну да, — Дмитрий почесал затылок. — Только у Аньки ведь нет ключей.

— Зато, как законная супруга, она может вызвать МЧС и спокойно вскрыть дом.

— Все равно как-то… — Дмитрий уставился на трещину в асфальте. — Хотя, с другой стороны… Во, блин, задачка! — он достал очередную сигарету.

Редактор терпеливо ждал, понимая, что в борьбе между слепой дружбой и железной логикой рано или поздно должна победить логика, и она победила.

— Ладно! — докурив, Дмитрий хлопнул себя по коленям. — Поехали за Анькой.

— Зачем? — Редактор достал телефон. — Скажите куда, и, я думаю, она сама подъедет.

— Тоже верно. — Дмитрий встал. — В общем, ждем ее у поворота на Тенистый. Вы со мной или сами поедете?

— Сам.

 

* * *

 

Кортеж из четырех машин медленно полз вдоль монументальных заборов, за которыми торчали верхушки каких-то экзотических растений, появлялись и исчезали причудливые разноцветные крыши. Улица же была ухабистой; асфальт прерывался участками грязного песка, а по обочинам торчали хилые прутики, способные превратиться в деревья лет через сто.

…А хороший был когда-то лозунг: «Раньше думай о Родине, а потом о себе», — подумал редактор, переводя взгляд на пыливший впереди «Пассат». В зеркале заднего вида маячил красный «Matiz», а замыкал колонну микроавтобус МЧС с оранжево-синей полосой. …Вот тебе и завязка романа. Дальше по теории: если писать детектив — то в доме обнаружится труп; если триллер — какая-нибудь магическая хрень; если любовный роман — спальня с кучей презервативов… кстати, последнее скорее всего. А вот там ли ноутбук?..

Наконец «Пассат» прижался к забору и остановился. Остальные последовали его примеру; захлопали дверцы. Выйдя, редактор увидел за черными воротами остроконечную крышу и арочную дверь с балкончиком, похожим на декорацию к «Ромео и Джульетте».

— От ворот ключа тоже нету? — деловито поинтересовался лейтенант МЧС у Анны, зачарованно смотревшей на так тщательно скрываемое от нее чудо. Получив отрицательный ответ, он скомандовал: — Серега, давай!

Кем был Серега в «прошлой жизни», неизвестно, но двух минут ему хватило, чтоб калитка открылась даже без помощи хитроумных инструментов, обычно мелькавших в хрониках чрезвычайных происшествий.

От калитки к высокому крыльцу, мимо стилизованных под старину фонарей, вела дорожка; справа, нарушая симметрию, прилепилась альпийская горка с неработающим водопадом.

— Анют, я в шоке! — Дмитрий восторженно покачал головой. — Прошлый раз ведь ничего не было — одна коробка стояла…

— А я-то в каком шоке! — взгляд Анны скользил по дому, по участку, не зная, на чем остановиться. — Дим, все ведь так, как мы с ним когда-то мечтали… вот это он мне подарок приготовил!

…Она, точно, свихнулась, — редактор изучал открывшийся за воротами вид спокойно — у себя в Москве он видел и не такое. — Хотя, может, Лера наврала?.. Вернее, Ира наврала Лере, а Лера рикошетом мне — никакая она была не любовница, а, действительно, героиня нового романа… в натуре, голливудский хеппи энд. У нас так даже и не бывает — это америкосам чуть ли не по Конституции предписано жить на позитиве… Ладно, пусть сами разбираются — главное, найти ноутбук…

Серега уже возился с дверным замком, который оказался посерьезнее предыдущего, а все ждали, сгрудившись у крыльца.

— Анют, ничего удивительного — Корень рассказывал, как ты его вдохновила сесть за романы; муза моя, говорит…

— Прямо уж, муза… я так, на подхвате, — тем не менее, Анна довольно улыбнулась и вдруг повернулась к редактору: — А вы мне что пытались доказать? Хорошо, что я не поверила.

От ответа редактора освободил лейтенант, появившийся с квитанциями, которые достал из почтового ящика.

— Коммуналка с декабря не оплачена.

— Значит, после аварии тут никто не был, а отсюда следует… — Дмитрий начал озвучивать такую приятную Анне мысль, но тут дверь распахнулась.

— Добро пожаловать, гости-хозяева! Будьте как дома, — Серега радушно указал в полумрак дома.

Все ринулись на крыльцо, но Анну остановил лейтенант.

— Анна Павловна, — он протянул ручку, — подпишите акт вскрытия помещения, да поехали мы, а то — служба.

Пока она разбиралась с бумагами, мужчины вошли в дом.

— Жарища какая! — Дмитрий остановился рядом с пустой вешалкой, под которой стояли две пары тапочек. — Зачем Аньку расстраивать, да? — Он задвинул те, что поменьше, под шкаф.

— Отопление надо бы выключить. С зимы молотит, — заметил редактор. — А кабинет у него где?

— Планировался на втором этаже, если ничего не изменилось. Идемте, глянем.

Проходя мимо открытой двери, редактор заглянул в зал с белым диваном и огромной «плазмой» на стене. …Вот где все его гонорары, — и мысленно усмехнулся, — «дом творческой терпимости», говоришь? Похоже…

Мужчины поднимались по лестнице, когда Анна нагнала их и на правах хозяйки пошла первой.

— Ань, туда, — Дмитрий указал на темно-коричневую дверь.

Первое, что увидел редактор, когда вспыхнул свет, был ноутбук. Собственно, больше его ничто и не интересовало, поэтому он сразу подошел к столу и воткнул шнур в розетку.

— Ну, вот. А вы переживали, — Дмитрий засмеялся так, будто сам нес ответственность за слово, данное Максимом; потом повернулся к Анне: — И как тебе берлога?

— Скорее всего, ни в каких гостиницах он не оставался, а ехал сюда. — Она опустилась на небольшой диванчик. — Дим, ведь скажи, какие у человека должны быть нервы, чтоб не проболтаться ни разу… Наверное, он собирался объявить в мой день рождения; типа, подарок, да?

— А, может, хотел доделать еще что-нибудь, — подхватил ее фантазии Дмитрий. — Кабинет-то он сразу оформил, чтоб работать, а чего там, внизу, мы ж не видели. Кстати, пойду, отключу отопление, иначе задохнемся.

Он вышел, а Анна подошла к редактору, склонившемуся над экраном.

— Есть роман?

— Есть, слава Богу.

Пристроившись рядом, Анна бесцеремонно повернула ноутбук к себе, и оба принялись читать открывшуюся страницу.

«…Привычное определение любви, которого большинству людей хватает, чтоб окрасить ее в завораживающие цвета счастья, это «страсть», и никто почему-то не хочет вспоминать, что страсть — это, вообще-то, жуткая штука. Это то, за что мы не можем нести ответственность даже перед собой. Это то, что бессознательно вторгается в жизнь, ломая тщательно продуманную схему, способную, возможно, принести реальную пользу не только конкретному человеку, а всему человечеству.

Охваченный страстью не замечает, как становится управляем; он не сам делает выбор и принимает решения, а нечто нематериальное и необъяснимое руководит его поступками. Существует мнение, что это либо Бог, либо дьявол — такие вот два разных авторства приписывают этой болезни!..

На мой взгляд, ближе всех к истине находится преподобный Иоанн Лествичник, в чьих работах перечислено тридцать степеней восхождения в Царство Божие. Так вот, любовь значится там самой последней, то есть фактически является верхней ступенькой лестницы, ведущей в ад.

Если отбросить теологию и перейти к науке, то любовь — это такая же болезнь, как чума, рак и прочее, только еще страшнее, ведь от всех болезней люди стремятся излечиться, а от любви — нет. Они с радостью выбрасывают на помойку лекарства, именуемые «рассудком» и «логикой», благодаря которым имеют право гордо именовать себя homo sapiens. Они стремятся болеть дольше и глубже; стремятся, чтоб болезнь прогрессировала, пожирая все большие участки мозга, вызывая неадекватные реакции, вроде самопожертвования, сводящего на нет важнейшую функцию, заложенную природой во все живые организмы — инстинкт самосохранения.

Не знаю, стал бы мир лучше, не поступай люди так глупо, но то, что жизнь их стала б проще и комфортнее, однозначно. А простота есть идеал. Все усложнения происходят от непонимания сути, от желания найти что-то лучшее вместо того, чтоб пользоваться имеющимся; от попыток сохранить про запас все варианты, с которыми жаль расставаться, вследствие чего не происходит движения вперед. Люди перестали бы превращаться в буридановых ослов, решающих совершенно бессмысленные задачи, типа любит — не любит, ломая при этом стройную линию собственного предназначения. С точки зрения здравого смысла объяснить это невозможно.

Как всякая болезнь, любовь имеет свою симптоматику, весьма неплохо изученную поэтами; только в отличие от классических медицинских заключений, они излагают ее зашифрованным языком рифм.

Этим языком я и сам владею неплохо, так как уже давно изучаю данный недуг. Я, по истине, счастливый человек, потому что, являясь инфицированным, как и все люди, сам не болею этой заразой (кажется, такая картина может наблюдаться при СПИДе). Но если за распространение СПИДа предусмотрено уголовное наказание, то за распространение любви, слава Богу, нет, поэтому я безбоязненно награждаю ею глупых, романтичных особ, падких на красивые слова и благородные жесты. Таких «подопытных кроликов» у меня сотни, и я их исследую, ставлю над ними опыты, только результаты формирую не в виде диссертации (так как не знаю учреждения, где б ее можно было защитить), а в виде романов, которые считаю доступной для всех желающих профилактикой от заразы.

Объясню, чего я хочу добиться в итоге. Дело в том, что моя жена, к сожалению, тяжело больна; боюсь даже, больна неизлечимо, что создает мне, пусть незначительные, но проблемы — мне приходится ухаживать за ней, иногда поправляя одеяльце мечты, принося микстуру под названием «ласка», следить, чтоб она регулярно принимала пилюли моего внимания. Я даже дом построил таким, как хотела она, чтоб когда-нибудь подарить ей, но это случится потом — когда она пойдет на поправку и мне больше не потребуется отдельная лаборатория…»

— Ну и котельную Корень сюда запихнул! Блеск!

И редактор, и Анна вскинули головы от экрана.

— Что, зачитались? — Дмитрий рассмеялся. — Я сам его книжками зачитываюсь — классно пишет!.. Давайте-ка, окна откроем. Котел я вы­ключил, так что сейчас нормально будет.

Воспользовавшись моментом, редактор сунул в ноутбук флешку. Ему не хотелось, чтоб Анна читала дальше, чтоб не наблюдать реакцию «безнадежно больного подопытного кролика». Страница закрылась; по экрану, один за другим, полетели крошечные листы романа.

Анна опустилась на стул, тупо глядя перед собой.

— Ты чего? — у дивился Дмитрий.

— Уйдите вы все! — Она закрыла лицо руками, чтоб больше не видеть сбывшейся без нее мечты.

— Все, — редактор сунул в карман драгоценную флешку, — спасибо. Я поехал, — и уже с лестницы услышал голос Анны:

— Дим, оставь меня, пожалуйста!

«Вот это Макс отчудил! — подумал он злорадно, являя мужскую солидарность. — Зачем же все излагать от первого лица? Да назвал бы героя каким-нибудь Вовой или Петей, и эта дура все проглотила б … А может, он специально, чтоб избавиться от нее, а то намеков она, похоже, не понимает?.. — проходя мимо мертвого фонтанчика, он еще раз ощупал флешку. — Да гори они все ясным огнем!..»

Разворачиваясь, он увидел в оставшуюся открытой калитку, как Дмитрий спускается с крыльца, но ждать его не стал.

Когда шаги на лестнице стихли, Анна опустила руки; прошлась по кабинету; остановилась перед темным экраном ноутбука, ушедшего в «ждущий режим», и тронула клавиатуру. На экране возник текст из середины повествования. Что она в нем хотела найти или что опровергнуть, Анна не думала — глаза сами побежали по строчкам.

«…Максим посмотрел на календарь, словно даты там могли поменяться сами собой. …Вот отпуск и прошел, — констатировал он, — с этим долбаным ремонтом, будто не было. Анька еще заболела какого-то хрена…

Худенькая, черноглазая, всегда веселая и задорная, она уже целую неделю лежала на диване и плакала. Что у нее за болезнь, жена не рассказывала, но Максим видел, как ей страшно, и тоже боялся. Боялся не столько возможного диагноза, сколько неизвестности, дававшей почву для самых ужасных предчувствий, — он не привык решать задачи, в которых не понимал условий. Всегда должна была иметься схема — только тогда можно найти и устранить любую неисправность; так его приучили на фирме.

Тем не менее, он утешал жену, говоря, что все обойдется, хотя даже не представлял, что именно должно обойтись. Максим взвалил на себя все обязанности по дому, ловя на лету малейшие Анины желания, а она продолжала только лежать и плакать, изредка выражая благодарность вымученной улыбкой или воздушным поцелуем. Ни в одной командировке Максим не уставал так, как за этот отпуск.

Конец кошмару забрезжил позавчера, когда врач сказал, что кризис якобы миновал. Но Аня не верила, постоянно находя у себя все новые тревожные симптомы, и бороться с ее хандрой сил у Максима уже не осталось. Он лишь терпеливо ждал, когда она почувствует себя настолько хорошо, что страхи исчезнут сами собой. Ожидание могло продлиться очень долго, а отпуск закончился, и какое продолжение должно за этим последовать, понимали оба — только новая командировка.

Аня же по-прежнему лежала и плакала, доверчиво прижимаясь щекой, когда Максим сидел рядом, гладя ее по голове и ласково приговаривая:

— Анют, все пройдет. Что б ни случилось, я все равно люблю тебя…

Тогда она переставала дрожать и даже тянула губы для поцелуя.

Сегодняшнее число Аня еще месяц назад обвела в календаре черным фломастером. Оба знали, что когда-нибудь оно наступит, и ничего не обсуждали. Только когда Максим уже оделся и наклонился, чтоб поцеловать жену, Аня шмыгнула носом и робко попросила не уезжать, а он, пожав плечами, неуверенно обещал попробовать. При этом он прекрасно знал, что не должен ничего пробовать, ведь тогда кому-то придется сразу нестись на новую точку, вместо заслуженных трех дней отдыха. Как тяжело, настроившись на теплую постель, ванну и домашнюю еду, снова забираться в пропахший грязными носками вагон, Максим знал на собственном опыте; а еще он знал главное — в их фирме так не поступают. Нет, можно было, конечно, «упереться рогом», но тогда с работой очень скоро придется расстаться, а где еще предложат такую зарплату? К хорошим же деньгам они оба давно привыкли, и начинать жить по-другому совсем не хотелось. Поэтому для себя Максим решил: как будет, так и будет. Пошлют — поеду; нет — слава Богу… Тоскливо стало от такого решения, ведь обязательно пошлют — не бывает, чтоб за месяц ребята отработали все заявки, да и сколько их пришло новых!..

 

С ночи город укрылся пушистым снегом, в котором солнце играло разноцветными искрами. Мороз тужился, стараясь испугать прохожих, но ветер стих, а одному ему это оказалось не под силу. Из настоящей зимней сказки Максим зашел на проходную и почувствовал, что не хочет идти в офис, словно еще надеясь на чудесное озарение, способное открыть выход, который сам он не мог придумать. Но озарение не приходило.

Чтоб попасть в офис, требовалось пройти через сборочный цех. При поверхностном взгляде здесь вроде ничего не изменилось, но он-то видел, что машины на стендах стоят совсем не те, что месяц назад, а, значит, производство продолжало работать, и, соответственно, пусконаладка тоже.

Мимо спешили чумазые слесари, которые приветственно вскидывали руки, и Максим кивал в ответ. В боковом пролете три парня прилаживали к роботу руки. Он вспомнил, как в Красноярске провозился с таким же уродцем почти два месяца. Машины вдруг показались Максиму врагами, ломавшими его жизнь; но врагов-то он победит — только для этого надо поехать и сразиться с ними, вот в чем проблема! Но окончательно настроение испортилось, когда он поднялся в пустой коридор, где обычно собирались наладчики. Один Сашка Пронин подпирал стену, пуская дым тоненькой струйкой, и потом задумчиво наблюдал, как тот растворяется под потолком. Один! Из пятидесяти пяти человек!

Увидев Максима, Сашка приветливо улыбнулся, хотя они никогда не ездили в паре, так как специализировались по разным машинам. Один раз, правда, на какой-то праздник, они «квасили» вместе и тогда понравились друг другу чисто визуально.

— Месяц дома не был, — объявил Сашка неизвестно к чему. — Думал, ждет меня торжественный ужин и ночь любви, а Ленка, оказывается, гриппует. Не целуй меня, говорит, я заразная. Смех, да и только!..

— Шеф здесь? — спросил Максим, которого не сильно занимали чужие половые проблемы.

— В Москву укатил с отчетом.

— А вернется когда?

— Хрен его знает! Говорят, только уехал.

…Слава Богу!.. Максим облегченно вздохнул и почувствовал, что наконец-то может расслабиться; улыбнулся, мысленно подсчитывая: сегодня вторник. Даже если завтра вернется, то в четверг оформят командировку, а в пятницу нет и смысла ехать. Суббота, воскресенье… А там, глядишь, Анька поправится…

— Тогда до завтра, — Максиму хотелось поскорее уйти, будто откуда-то мог неожиданно возникнуть шеф и испортить такой замечательный план.

Сашка догнал его уже на лестнице.

— А я чего один торчу тут, как дурак? Пойдем по пивку?

В другое время Максим бы согласился, но сейчас его ждала мучившаяся в неведении, больная Аня, и он покачал головой.

— Не, у меня тоже жена болеет.

— И что? От гриппа не умирают — только от осложнений, — Сашка засмеялся. — Не царское это дело — при бабе сидеть.

Максим не стал отвечать, ибо не мог с уверенностью сказать, в чем заключается «царское дело», а в чем нет, поэтому за проходной они сразу разошлись в разные стороны.

Домой Максим вернулся еще до обеда, когда Аня сидела в кресле и читала.

— Ой! Ты насовсем?.. — она тревожно подняла голову.

— Насовсем. Шеф в Москве — командовать некому.

— Как здорово! — привстав, она обняла мужа. — Холодный какой… Замерз?

— Вроде нет.

— Чтоб шеф твой навсегда там остался, да?

Максим не хотел, чтоб Николай Иванович оставался в Москве навсегда, но говорить вслух не стал, понимая, что это лишь эмоциональный всплеск; через месяц деньги закончатся, и Аня сама начнет канючить, почему он никуда не едет — такова уж противоречивая женская натура.

Пока Максим чистил картошку, мысли его посещали самые разные, но основная была спокойная и уверенная: …Как все удачно устроилось. Главное, я-то ни при чем. А через неделю Анька оклемается… В кастрюльке булькало мясо, и он поднял крышку, разглядывая яркие вкрапления моркови. …Чего б еще добавить для экзотики?..

— Как пахнет!.. — появившись на кухне, Аня поцеловала мужа в щеку. — Радость моя, что б я без тебя делала?

— Все то же самое, только сама.

— Когда ты делаешь, лучше. Но я могу чем-нибудь помочь, пока отпустило.

— Все уже готово. Пусть тушится.

— Любимый мой, если б ты знал, как хорошо, когда ты рядом!.. Но и я ведь не бездельница? Честное слово, просто очень плохо себя чувствую. Когда здорова, я ведь все делаю, правда? Мне сейчас очень-очень стыдно.

Максим почувствовал, что готов бросить все и сидеть около нее, и только варить, стирать, мыть полы…

 

На следующий день он шел на работу в приподнятом настроении и очень довольный собой. Вчерашние сумбурные мысли сгладились, и у проходной он даже поболтал с конструкторами, которых вывели расчищать выпавший за ночь снег. Жизнь казалась, как всегда, прекрасна…

Первое, что он увидел, поднявшись в офис, был шеф, говоривший по телефону. Он кивнул Максиму и указал на стул. Напротив, подперев кулаком щеку, сидел Сашка.

Максим растерянно огляделся. Его спокойствие мгновенно улетучилось, потому что обычно всех, свободных от командировок, шеф отпускал домой, а раз Сашка здесь, значит…

…В пятницу, по любому, не поеду. Да он и сам не пошлет под выходные… Сняв шапку, Максим сел.

— Вместе едем, — коротко сообщил Сашка.

Максим не успел спросить, куда — шеф положил трубку.

— Как отдохнул? — встав, он протянул Максиму руку.

— Какой там отдых — ремонт делал.

— Дело нужное, — дежурно кивнул шеф. — Теперь слушай. Едете с Сашей. Ему ситуацию я уже почти обрисовал…

Максим демонстративно вздохнул, показывая, как не хочется ему ехать, но шеф не захотел понимать намек.

— Во-первых, это модернизированный робот; во-вторых, столица рядом, а жаловаться сейчас все научились. Мне за этот объект вчера уже «пистон вставили» — оказывается, мы сроки им срываем, так что вопрос срочный.

— А конструктор не хочет прокатиться на свою «модернизацию»? — спросил Сашка, глядя в пол. — Знаем мы эти первые номера — «сопли» замучаешься убирать.

— Хочет. Но он в больнице — эпидемия, сам знаешь. Так что разберетесь, не маленькие. Кстати, — шеф повернулся к Максиму, — ты ж у нас, кажется, главный спец по роботам — тебе там, вообще, раз плюнуть. Поэтому будешь старшим группы. Ну, а если зашьетесь…

— Ехать в воскресенье? — спросил Максим с надеждой.

— Ехать сегодня вечером, — шеф достал из стола два конверта, — здесь деньги, командировки, билеты. Договора давно у заказчика…

— Сегодня? — перебил Максим растерянно.

— А в чем дело? Ты ж из отпуска — по работе небось соскучился. Саш, — он положил руку ему на плечо, — ты, брат, извини — я знаю, что ты позавчера из Брянска вернулся, но был бы на месте хоть кто-то, я б тебя не трогал. Жена-то особо не будет скандалить?

— Наши жены — пушки заряжены. — Сашка поднялся. — Все сделаем, Николай Иванович.

По очереди пожав шефу руку, оба вышли в коридор и одновременно закурили.

— Поезд двадцать пятый, — Сашка посмотрел в билет. — Короче, без двадцати восемь встречаемся на вокзале. Пожрать я возьму, так что не парься. Пузырь нужен?.. Или не будем, а то ребята там, похоже, скандальные — с утра дыхнем перегаром…

— Не нужен, — согласился Максим.

— Тогда до вечера, — и Сашка направился к лестнице.

Все рушилось. Максим не представлял, как скажет Ане, что сегодня должен уехать, как выдержит ее слезы, ее взгляд и слова о том, что он ее не любит, что она ему совершенно безразлична. «За какой-то час как все изменилось! И ведь шеф — тварь, все предусмотрел! Даже не скажешь, что билеты кончились!.. Напроектируют, козлы, а нам расхлебывай», — подумал Максим, глядя на конструкторов, весело бросавших снег.

Домой он добрался, как во сне. Голова гудела от сумасшедших мыслей, из которых никак не удавалось вычленить ничего рационального. Максим чувствовал себя винтиком, который каждый вправе открутить или закрутить по своему усмотрению; он ненавидел и шефа, и работу, и безотказного Сашку, но ненависть эта являлась, скорее, абстрактной, так как ее не на кого было выплеснуть.

Ввалившись в комнату прямо в дубленке, Максим бросил с порога:

— Я сегодня еду, — и поспешно вышел, чтоб не видеть произведенного эффекта. Не спеша разделся и только после этого зашел вновь. Аня сидела на диване, отрешенно глядя в окно. Она не плакала, не билась в истерике, и это выглядело так неестественно, что Максим растерялся.

— Анют, понимаешь… — начал он ласково.

— Ты никуда не поедешь, — жена повернула голову. — Я без тебя умру, — голос ее был пугающе уверенным и твердым.

— Но, Анют…

— Ты не любишь меня! — перебила она. — Я понимаю — работа есть работа, но разве можно оставлять женщину в таком положении? Даже посторонние люди так не поступают!

Аня все-таки заплакала. Максим попытался дотронуться до нее, но она резко дернула плечом.

— Что тебе надо? Я умру без тебя, а ты можешь ехать!.. — Она уронила голову на руки. — Дура, как я любила тебя! Три года только и делала, что ждала из твоих дурацких командировок, а ты бросаешь меня… — Она снова подняла лицо. — Почему я так люблю тебя? Ну, почему?!.. — и ударила в диван кулачком.

Максим стоял совершенно подавленный, не в силах представить, что ее вдруг может не стать в его жизни.

…Да пропади оно все пропадом!..

— Если хочешь, я не поеду, — он сам чуть не заплакал.

— Я уже ничего не хочу.

— Я не поеду, — повторил он задумчиво, — но как?

Аня пристально посмотрела мужу в глаза, словно испытывая его волю, а потом сказала совершенно обыденно:

— Ты что, не можешь заболеть? Сейчас же эпидемия гриппа. Можешь, как мы в школе делали, клея понюхать. Будет тебе и насморк, и кашель… ты просто не хочешь быть со мной!

Максим встал; на секунду представил шефа, Сашку, но оба были далеко, а Аня стояла рядом и ждала его решения. Его Анютка — единственная!.. Все сделалось предельно ясно. …Действительно, разве я не могу заболеть? В офисе мы обо всем договорились, но я внезапно заболел. Может так быть? Может!.. Он решительно подошел к телефону и набрал номер поликлиники.

 

Девушка, похоже, студентка, которых часто привлекают во время эпидемий, даже не стала мерить температуру — только посмотрела на красные слезящиеся глаза, сопли, текущие ручьем, и выписала больничный. Все произошло в течение каких-то пятнадцати минут. Максим даже не успел последний раз взвесить, правильно ли поступает, поэтому, когда девушка ушла, обреченно опустился на диван рядом с женой. Он не чувствовал радости оттого, что Аня опять стала прежней, опять улыбалась и целовала его. Теперь, когда выбор был сделан, казалось, что ехать надо непременно, что от этого зависит вся его дальнейшая жизнь… А я остался. Из-за нее! Это она во всем виновата!..

Ужинали они молча; потом уселись смотреть телевизор, и тут Максим сообразил, что Сашка-то будет его ждать! Вскочил так резко, что Аня отпрянула.

— Мне надо на вокзал, — сказал он. — Надо ж предупредить товарища, с которым мы должны ехать.

— Конечно, надо, — Аня взяла его руку и прижалась к ней губами, — только возвращайся скорее, любимый. Ты настоящий мужчина. Разве можно бросать жену в таком состоянии? Ты мой самый лучший…

На улице неожиданно поднялся ветер, и сразу температура упала — вроде бы даже природа возмущалась его поступком. Максим шел и думал, как будет врать Сашке, и догадается ли тот, но если игра начата, то должна быть доведена до конца. …Я болен! Болен, болен…

Сашку он увидел у киоска и, подойдя, тронул за плечо.

— Точен, как швейцарский хронометр! — тот улыбнулся.

— Саш, я не еду.

— Как это? — видимо, он толком не понял, о чем речь, потому что улыбка так и осталась на лице.

— Я заболел, — алая краска поползла с шеи до самых ушей Максима. — Пришел — температура. Врача вызвал — грипп.

— Так… — Сашка почесал затылок. — И что я там буду делать? Я ведь никогда этих роботов сам не сдавал — я ж больше по прессам. Не, в механике разберусь, а электроника?.. Слушай, а может, и мне не ехать? Ленка от счастья враз выздоровеет!

— Точно! — воодушевился Максим — и как эта блестящая мысль не пришла ему самому? — Потом нагоним! Нам что, впервой по ночам работать?.. — Но противное ощущение предательства не проходило, и он добавил: — Я ж собрался, понимаешь, но заболел…

— Понимаю. Чего не понять-то? Мог бы днем позвонить — я б в офис заскочил, хоть документацию взял; а то ведь понадеялся… ладно, — Сашка вскинул на плечо сумку. — Пошел я, а то семь минут осталось. Как-нибудь справлюсь, — он двинулся к перрону, не попрощавшись и не подав руки.

…Семь минут… билет и паспорт с собой, а вещи можно завтра передать тем же поездом, но Анька ж их не повезет… а кто? Ребят нет никого… И как я мог ей поддаться?.. Незримое присутствие Сашки и вокзальная суета сделали несерьезными и Анины слезы, и ее глупый ультиматум. …С какого перепуга она умрет? Никогда не умирала, а тут… или она, правда, может умереть?.. Да ничего с ней не случится!..

— …Поезд номер 25 отправляется с первого пути! — гнусаво объявил диктор. Максим резко обернулся и увидел, как вагоны, дернувшись, стали плавно набирать ход.

 

— Проводил? — улыбнулась Аня, когда Максим, мрачный, вошел в комнату.

— Он уехал один.

— Вот и отлично, — голос жены был довольным и, главное, совершенно спокойным. — Не очень-то ты там, оказывается, и нужен, поэтому ты должен быть со мной.

…Ничего я тебе не должен! — захотелось крикнуть Максиму, однако выбор уже был сделан, а копаться в том, чего нельзя исправить — занятие абсолютно бесперспективное, поэтому он молча вышел на кухню со свежими обоями и новенькой плитой. — Ремонт этот долбаный затеяла! За каким хреном? И так все было нормально!.. И ведь я люблю эту тварь! Почему? Зачем? Чертова любовь! Откуда она только берется?..

 

Ночью Максим не мог уснуть. Кто-то черный и страшный тянулся к нему своими лапами, а вокруг стояли странные тени, приговаривая:

— Вот и отлично… вот и отлично…

Несколько раз Максим вставал, курил, снова ложился, а Аня умиротворенно спала и даже улыбалась во сне. Максим чувствовал, что начинает тихо ненавидеть ее.

…Я не смогу сидеть с ней целый день — я с ума сойду! Надо что-то делать… что-то делать, только б свалить из дома!.. Болеет она… Вчера весь вечер ни хрена не болело!..

 

Утром, пока Аня спала, Максим оделся и вышел на улицу. Было еще темно. В глухих подворотнях завывал ветер; вырываясь на простор, он обжигал лицо, заталкивал снег за шиворот и в рукава, но Максим не обращал на него внимания. Он шел, опустив взгляд в кружение снежных вихрей под ногами и находя спасение от ночных кошмаров в четком ритме своих шагов.

Миновав проходную, Максим сразу направился в офис, и первый, кого увидел, открыв дверь, был Славик Степанов — огромный, бородатый, занимавший почти половину комнаты. Максим остановился, не успев сообразить, хорошо это или плохо.

— О, появился наш умирающий лебедь, — сидя за столом, шеф наблюдал за ним, ехидно прищурив один глаз.

— Температура спала, — Максим почувствовал, что краснеет. — Я, типа, выздоровел и могу ехать…

— Все вопросы к Степанову — он теперь там старший. Как ты, Слав, вовремя вернулся!..

— Слав, когда едем? — Максиму был противен собственный виноватый тон, но изобразить другой не получалось.

— Мы едем? — Славкины глаза округлились. — Вообще-то, ты мне не нужен.

— Подожди! Но я знаю эти роботы!

— Я их тоже знаю. Мы с Санькой все и сделаем, — Слава достал сигарету и вышел, показывая, что разговор окончен.

— А я?.. — Максим повернулся к шефу.

— А ты болей дальше. Болезнь, похоже, у тебя не простая. А если, говоришь, выздоровел, — он пододвинул папку с вызовами. — Пожалуйста, подбери себе что-нибудь. Но лучше болей, а то еще осложнения начнутся. К понедельнику много ребят вернется, а там машины несложные остались. — Шеф углубился в лежавшие на столе бумаги.

Максим несколько минут потоптался у стола, повздыхал, но шеф больше не обращал на него внимания. Выйдя в коридор, увидел на курившего в углу Славу — объяснять что-либо не имело смысла, и Максим спустился вниз; открыл дверь, за которой его поджидал только ветер.

…Все, не жить мне тут! Зато осталась любовь!.. Да хрен там! Ненавижу!.. Сука, если б мог, убил бы ее!..

Подняв воротник, Максим быстро зашагал к проходной, решив не говорить жене, куда ездил и, главное, зачем — несмотря на клокотавшую внутри ненависть, он понимал, что нельзя все в жизни обрывать разом!..»

 

* * *

 

Ничего даже похожего в их совместной жизни Анна не помнила, да и ни на каком заводе Максим никогда не работал, а уж тем более в пуско-наладке.

…Сроду б не отпустила, чтоб он болтался где-то месяцами! — ревниво подумала Анна. — И ни за какие деньги, в отличие от его героини… А ведь имена использовал наши! Зачем? Я ведь не такая… Или он видит такими всех женщин? А как же то, что я сделала для него, с этой его литературой?..

Новую главу она начинать не стала, потому что поняла суть, а остальное ее не интересовало.

— Да, я больна, — объявила она в пространство, — тут ты прав. И ты, Макс, наградил меня этой болезнью. Я любила тебя и, наверное, люблю… нет, ты не должен умереть в этой чертовой больнице… не должен! — Анна опустилась на колени и, сложив руки, подняла взгляд к потолку. — Господи, заклинаю — не дай ему умереть… не дай!.. Не дай!..

Из глаз полились слезы; она принялась молотить кулаками по полу, потом обессиленно распласталась ниц. Долго лежала, не шевелясь, пока противоречивые мысли бешено носились в ее голове, и, наконец, подняла лицо:

— Господи, это ж несправедливо, если он тихо умрет и ни о чем не узнает… Пусть он выживет, и я сама убью его! Клянусь! Я ведь больна — мне все простится, правда?.. Господи, сделай это для меня!.. Сделай! Сделай!! Сделай!!!..

 

* * *

 

Нежданно-негаданно слепящие точки рассеяли свой свет, превратив черную тьму в серый туман. Новых ощущений это не принесло — неприкаянная сущность, так и осталась неприкаянной; осталась и боль, но сделалась не такой надрывной, как раньше. Максим успел даже свыкнуться с ней, когда ниоткуда вдруг явилось существо с тонкими руками и длинными светлыми волосами (остальное скрывали белые одежды); все в нем было очень знакомо, но Максим долго бился, пока назвал существо женщиной. Это был колоссальный прорыв, начиная с которого пустое хранилище памяти стало заполняться; правда, оно было огромным, а падавшие в него знания ничтожными.

…Это… — Максим долго вспоминал некое имя, не обладавшее ни внешностью, ни голосом, но, в конце концов, пришел к выводу, что это имя — Анна. Вспомнить, что их связывало или, наоборот, разъединяло, было непосильной задачей, и Максим даже не собирался за нее браться — в данный момент его занимала только сама женщина, которая находилась в нескольких шагах и взмахами руки манила за собой. Она неуловимо напоминала каких-то других существ, но их призраки появлялись и исчезали, никуда не маня, а лишь бессмысленно колыша пустоту памяти.

Самое интересное и одновременно ужасное заключалось в том, что вместо лица у женщины было расплывчатое пятно, и это не позволяло определить, красива ли она. Максим подумал, что это и не важно — он ведь просто знал, что она прекрасна. Еще она казалась воздушной, и, наверное, могла б улететь, если б взмахнула не одной, а сразу двумя руками. Максим не понимал, почему она не делает этого и куда зовет.

Хотя, куда именно его звали, было не принципиально, так как теперь он выяснил на личном опыте, что, даже зная, куда направляешься, никогда не угадаешь, где окажешься в итоге — разве тогда он ехал в этот серый туман?..

И тут сокровищница памяти стала заполняться с такой быстротой, что сознание не справлялось со старыми новыми знаниями. Нет, он же ехал в дом с камином и множеством замечательных, как тогда казалось, вещей!

…Так какая разница, куда меня зовут? Главное, чтоб звали; чтоб не бросили!.. Черный Ворон, я — живой!..

Смотреть на призывы женщины становилось невмоготу, и Максим попытался приблизиться к ней, но ничего не получалось.

…Действительно, надо же идти или бежать, как было всегда, потому что летать я не умею; а для этого надо обрести физическую сущность — как иначе?.. Он стал искать тело — брошенное, наверняка, никому больше не нужное; возможно, разорванное на куски. Это был тяжкий и необъяснимый процесс, прерываемый ужасом, что искать-то и нечего, но в один прекрасный миг (день? час?) обнаружились ноги. Как это произошло, Максим не понял — только что их не было, и вдруг они заныли, зачесались; их очень хотелось скрести, раздирать ногтями, но как это сделать без рук?.. Зато теперь он мог следовать за незнакомкой! Хотя, как следовать?.. Только ползти.

Максим не почувствовал, а скорее понял, что двигается, но и женщина двигалась, перебирая невидимыми ногами, а, может, паря в пространстве. Он всецело увлекся погоней и даже не заметил, как стал слышать биение своего сердца. С этого момента части тела стали находиться без труда, а женщина стала бледнеть и, в конце концов, исчезла вовсе. …Наверное, это был ангел, — уже совсем здраво рассудил Максим. — Кто еще мог вывести меня с того света?.. И вдруг услышал голоса.

— Виски с тебя — я ж говорил, что его можно вытащить.

— Ей-богу, вы — гений, Сергей Михайлович, — восторженно произнес второй голос. — Мне сейчас мотнуться?

— Сейчас работать надо, — засмеялся первый. — Вот майские будем отмечать — поставишь принародно литр «Голден Лейбл».

…Майские?.. — испуганно подумал Максим. — Он хотел сказать — Новый год! Идиот, нельзя так шутить! Да и не ты меня вытащил, а она!.. Но от женщины в сознании отпечатался лишь смутный след, а поскольку лица у нее не было изначально, то и сохранять в памяти оказалось нечего. …Она мне привиделась, — сообразил Максим. — Ангелов не бывает, как и всего загробного мира… Вот неизвестный Сергей Михайлович — гений!.. Нет, ангелов, точно, не бывает…

 

---

Сергей Николаевич Васильев (псевдоним Сергей Дубянский) родился в 1955 году в Воронеже. Окончил Воронежский политехниче­ский институт. Работал инженером-наладчиком на заводе, занимался предпринимательской деятельностью. Один из создателей и председатель Воронежского городского литературного объединения «Орион» в середине 1970-х годов. Автор многих книг прозы. Публиковался в журналах «Подъ­ём», «Север», «Странник», «Сура». Живет в Воронеже.