Лихолетье

Вальтер Сергеевич Кисляков — один из когорты знаменитых лискинцев. Родился в 1927 году. Окончил Московский государственный институт международных отношений. Юрист-международник, доктор исторических наук, член Гильдии ветеранов журналистики «Медиа-Союза». Преподавал в МГУ, Международной Ленинской Школе, имеет научные труды, учебники, в том числе на иностранных языках. Автор многих журналистских публикаций и телерадиопередач. Ветеран Великой Отечественной войны.

Предлагаем читателям отрывок его дневниковых записей из книги мемуаров «Лискинское лихолетье» о периоде военной истории Лисок.

…Заметки о том, какие испытания выпали на долю лискинского железнодорожного узла и его жителей, автор этих строк, иногда наспех, вносил в свой дневник, если узнавал или сам подсчитывал, то проставлял и число самолетов, и, что было сложнее, число сброшенных ими бомб. Из дневника: «Над нами все время летает истребитель». Учитывая стратегическую важность крупного ж.д. узла, снабжавшего добрую половину фронта, наши истребители, «ястребки», как их любовно называли, часто барражировали над лискинским небом вплоть до лета 1943 года. По городу и вокруг были расставлены порой до 50 зениток, до десятка прожекторов. Для сравнения — плотность зенитных орудий на один квадратный километр в Москве, по официальным, после войны, данным, составляла 50, в Лондоне — одно, в Лисках, при гипотетическом подсчете, — два — три. Рядом с нашим домом, примерно в двухстах метрах, на нижних путях, ведущих к пристани, стоял бронепоезд, тяжелые зенитные орудия которого при выстрелах повыбивали стекла близлежащих домов.

Живая память подкрепляется в соответствующих местах выдержками из дневника, своего рода отрывочной летописи происходящего. Фиксация рукой подростка отдельных событий и фактов тех огненных лет в дневнике ныне можно рассматривать и как своеобразный обвинительный документ фашизму, как неполный мартиролог разрушений нашего города, железнодорожного узла, ранений, смертей, вызванных двадцатимесячными, иногда с паузами, чаще — с непрерывными многочасовыми бомбардировками и шестимесячными артиллерийскими обстрелами врага.

И на этом смертоносном фоне тем величественнее встает массовый героизм лискинцев, прежде всего, железнодорожников, с честью решавших задачи, выдвигавшиеся прифронтовой и фронтовой обстановкой.

Л.13,12.10.41: «10 октября утром, над хутором, где мы жили (Копанище) летала целая эскадрилья самолетов — пикирующих бомбардировщиков. Они стреляли из пулеметов по воинскому эшелону. Никого не убило. Фашисты сбросили бомбы на меловой завод в Копанище, но не попали. По самолетам открыли огонь зенитки, ни одного самолета не сбили. Двоих наводчиков у зениток ранило».

Л.14а, 13.10.41: «Вчера, часов в 12, прилетел вражеский бомбардировщик. Он стрелял из пулемета и сбросил 8 бомб в карьер. По нему открыли огонь зенитки, но он улетел. Бомбы попали в состав с боеприпасами. Снаряды стали взрываться. Над нами пролетали со свистом осколки. Снаряды рвались до вечера. Над местом пожара стоял густой черный дым».

Л.15а, 18.10.41: «Вчера над нами пролетел самолет, стрелял из пулемета. На бугре находятся три зенитки — ихиз нашего окна видно — но они молчали. Самолет бомбил Алексеевку и Откос. Было много раненых. Сегодня утром над нами пролетел самолет. По нему открыли огонь зенитки и зенитные пулеметы, от стрельбы дрожат окна и двери. Зенитки в него не попали, но на месте разрыва долго стояли черные облачка. Днем — часав 4 — снова прилетел, летел низко. Была облачность. По нему окрыли огонь зенитки и пулеметы. Не сбросив бомб, он улетел. Это случилось у нас в первый раз. Два раза в день была тревога».

Л.1ба, 22.10.41: «Вчера прилетел фашистский бомбардировщик. Полетел на Воронеж, пострелял из пулемета».

Л.1ба, 30.10.41: «Вчера чуть-чуть не бомбил самолет мост, но ему помешали наши зенитки… Отдали Харьков. От нас фронт в 300 км».

Таковы беглые записи в дневнике о первых, в основном одиночных, налетах на Лиски осенью 1941 г. Как оказалось, это были лишь «цветочки», а «ягодки» — ядовитые, «ковровые» — по площадям, начались потом, после нашей эвакуации в Казахстан в ноябре 1941 г., и особенно, когда возвратились в Лиски в апреле 1942 г.

Л.22а, 13.12.41: Нам пишут в Кзыл-Орду: «10 ноября три самолета сбросили на Лиски 49 бомб. Разрушен клуб, фабрика-кухня, Дом Советов, депо, магазин и другие крупные здания. Много жертв. Не знаю, живы там наши или нет».

Л.23а, 01.01.42: Письмо из Лисок от 19 декабря 1941, сообщают: «Сильно бомбили».

Далее — дневниковые заметки по возвращении домой из Казахстана.

Л.28а, 26.04.42: «Приехали в Лиски 19 апреля и в тот же день сгрузились…Здесь, почти, ничего не изменилось. Разбило дом Колывановых и еще один рядом. У нас в спальне вылетело окно и треснула стена».

Л.29а, 19-30.05.42: «Фрицы» стали наведываться к нам чаще. Раньше, как мы приехали, они почти не летали, а потом стали летать, чаще днем и изредка ночью. Но вчера, в ночь с 28 на 29 мая, дали воздушную тревогу. Было очень пасмурно — небо было целиком закрыто тучами. Прилетели 9 самолетов и начали, как хищники, кружить над Лисками. Прожектора бегают по небу и ловят вражеский самолет, а он за тучами и никак не достанешь. Тогда зенитки открыли заградительный огонь. Как ударят зенитки тяжелые, так земля дрожит и со свистом они летят и там разрываются. В ту ночь он бросил бомбы в Залужном в трактористов, у которых горел костер — убило 2 человека. В Костянке между двумя озерами бросил 6 бомб. Он, видно, подумал, что это мост. Бросил 2 в Богатое. Бросал около Битюга».

Л.30: «Тревога продолжалась подряд около 4 часов. И все время они летали, бросали бомбы и свистели осколки от зенитных снарядов. Я все время был в окопе. Бомба, когда летит, то свистит, и в это время надо ложиться, а то попадет осколок. Вчера тревогу дали с 9 часов вечера, когда было еще светло. На этот раз небо было лунное с облаками и чистое, т.е. вперемежку… было 3 самолета. Как только появлялся над Лисками какой-нибудь самолет «фрица», так его сразу нащупывали прожектора и по самолету открывали ураганный огонь. 3 раза ловили его прожектора. Бомбы сбросить не удалось. Тревога длилась свыше 2 часов».

Здесь необходимо пояснить, ЧТО означали встречающиеся в дневнике слова «тревога» и «отбой» и КАК это выражалось. Для жителей Лисок, для бойцов ПВО и для обеспечивающих бесперебойную работу узла железнодорожников, первостепенное значение имело их своевременное оповещение о приближении очередной волны стервятников. Как информировали военнослужащих — не знаю, но видел, как на слух улавливали звук моторов путем установленных над землей, соединенных между собой, четырех металлических огромных «ушей». А об информации гражданского населения изложу здесь, чему был свидетель. Радиоприемники, ставшие в послевоенные годы составной деталью обстановки советских квартир, были редкой роскошью в скромное довоенное время. Невиданным, радостным для всех событием, стало для всех тружеников советской страны, когда с середины тридцатых годов «загудели, заиграли провода — мы такого не слыхали никогда». В населенных пунктах, в том числе и в Лисках, появились радиоточки. Из радиоцентра, находившемся тогда в Доме железнодорожников (в обиходе — в клубе), вещание велось по проводам, посредством устанавливавшихся в жилых и служебных помещениях громкоговорителей, называвшихся в простонародье «тарелками».

С началом войны всем, имеющим радиоприемники, было приказано немедленно сдать их на хранение в соответствующее госучреждение. Для жителей страны оставался только один единственный источник немедленной информации, говоря словами Ленина, «газета без времени и расстояний» — радио. Первыми о воздушной опасности сообщали «тарелки», вместе с ними сигналы о налете давали паровозы. Но с участившимися бомбардировками, разрушением множества жилых домов и общественных зданий, особенно после прекращения, прерванного бомбежками, радиовещания, задачу оповещения о налетах и об их прекращении осуществляли лишь локомотивные бригады путем соответствующих сигналов паровозов, число которых с начала войны удвоилось до 400. Сигналом «Воздушная тревога!» были короткие, резкие, как лай собаки, гудки — «Ту-ту-ту-ту». Многократно усиленный паровозный «лай» уже сам по себе леденил душу слышавших его, предупреждая — немедленно прячьтесь. Зловещий, с подвыванием, нарастающий гул налетчиков тисками сжимал сердце.

Зато те же локомотивы умиротворенно, как мать у колыбели ребенка, гудели спокойно, приглушенно, сообщая протяжными, приглушенными гудками о минувшей опасности, объявляя отбой: «Ту-у-у-у», «Ту-у-у-у-у-у». Оглохшие, оцепеневшие от кошмаров пережитого, полуосознанно понимая и радуясь, что остались живы в этом аду и даже не ранены, старики, дети, женщины осторожно выходили из укрытий, окопов, подвалов, с ужасом обходя новые руины, еще пылающие дома, стонущих раненых и, что самое страшное, взирали на растерзанные, искромсанные, в кровавых лужах тела.

Л.30а, 24.06.42: «В начале июня «гости» прилетали каждую ночь и бросали бомбы, тревоги продолжались по несколько часов, а иногда всю ночь подряд. Сейчас ночью бросили 2 бомбы на бугре. Немец опять перешел в наступление. Уже слышен орудийный гул у Валуек. Вокруг Лисок строят окопы».

Однажды, сразу же после прекращения налета, я осмелился выйти из укрытия с решимостью спасать цистерны с выливающейся горящей и освещающей ночную мглу нефтью, помогать оттаскивать вагоны, где щелкали, лопавшиеся от огня, упакованные в деревянные ящики, патроны. Увиденное было сильнее воображения: железнодорожники вручную растаскивали, еще не тронутые разрывами бомб, вагоны и цистерны, словно не замечая горевшую под ногами нефть и шпалы. Получив приказ не вмешиваться в недетское дело, тем более что снова стал нарастать завывающий, режущий уши звук новой волны воздушных убийц, вынужден был покинуть поле боя.

А герои, иначе их не назовешь, продолжали свое смертельно опасное дело. Паровозники, путейцы, все труженики стальных магистралей, ставшие в одночасье, как воины на передовой, трудились, не щадя себя, не менее самоотверженно, чем их товарищи на фронте. Все четко осознавали, что при любых условиях требуется обеспечивать фронт всем необходимым, что без немедленного восстановления разрушаемых постоянными бомбардировками, путей и ж.д. узлов передовая лишится важнейшей кровеносной артерии, доставлявшей фронту все необходимое. А для железнодорожников и узел, и все лискинские магистрали были фронтом. Да и на деле, они сами мало чем отличались от солдат-фронтовиков: едва оседали султаны взрывов, а то и во время продолжительных налетов, они без громких слов делали свое дело, забыв о сне и отдыхе, ежедневно и еженощно. Да простится мне этот неологизм, но он более точно выражает их действия, наибольшая тяжесть и опасность которых приходилась на ночное время. Работали споро, чудовищно напрягая силы, понимая друг друга с полуслова, следуя развешанному повсюду, призыву: «Приказ начальника — закон для подчиненного. Он должен быть выполнен безоговорочно, точно и в срок». Но каждый помнил и носил в своем сердце самый главный и категоричный приказ-призыв: «Все для фронта, все для победы!». Военный секрет такого массового, ставшего будничным, героизма заключался в верности своему долгу, в преданности Отчизне, в четком понимании того, что вся страна участвует в грандиозном сражении «не ради славы — ради жизни на земле». Они действительно заслужили звание солдат-гвардейцев, своим героизмом доказав на деле, что в каждом из них живет дух Павки Корчагина. Не все дожили до светлого дня Победы, но каждый внес в нее свой посильный вклад.

И все же на этом фоне каждодневного труда, изнуряющего, на пределе сил, опаснейшего, сравнимого только с ратным героизмом, следует выделить постоянную, смертельную опасность работы паровозников и путейцев. Последние, как и саперы на переправах, обязаны были немедленно, не взирая на огонь и бомбы, восстановить движение транспорта. Не меньшей опасности подвергались и паровозники, которым с полным правом можно присвоить имя гвардейцев-железнодорожников. К счастью и поныне жив мой товарищ по детским уличным играм Владимир Реутов, добравшийся в составе фронта со своим паровозом до Восточной Германии и, с осипшим после ранения в горло голосом, вернулся домой.

На паровозников в первую очередь обрушивались удары фашистов — обстрел из пулеметов паровозов и вагонов, бомбардировки составов. И если находившиеся на земле могли укрыться в кустах, канавах, среди строений, за колесами вагонов и пр., то открытые всем ветрам паровозные кабины не могли защитить даже от пуль. Если автомашины могли свернуть с дороги в лес, под навес, то ж.д. рельсы были добавочным ориентиром для фашистских стервятников, многие из которых специализировались на «охоте» по паровозам. В лучшем случае машинист мог маневрировать изменением скорости и направлением движения, а если повезет, — укрыться в лощине или складках местности.

Л.14а, 13.10.41: «Во время бомбардировки Лисок папа находился в Откосе. Бомбардировщик открыл огонь из пулемета по поезду. Жертв там нет. Он пришел сегодня утром с дежурства. Дежурил более суток».

Весной 1942 года отец взял меня с собой в поездку, и я стал невольным свидетелем, как он маневрировал, когда, подъезжая из Икорца к паровозному депо, обнаружил в небе «Юнкерсы». Немедленно остановился, оценил обстановку и, подав назад, укрыл состав около выемки с растущими по бокам деревьями. Таков был максимум, что мог сделать машинист в случае опасности.

С осени 1941 года наши поезда стали «огрызаться», появились спаренные по 4 пулемета «Максим», устанавливавшиеся на специальные вагоны, обычно прикреплявшиеся к хвосту поезда, которые положили конец безнаказанным обстрелам и бомбежкам наших составов «храбрецами», малевавшими на фюзеляжах «Мессершмитов» силуэты искалеченных ими паровозов.

С повторным захватом Харькова и приближением фронта к Лискам, фашисты перешли от налетов небольшими группами к массированным бомбардировкам.

Л.ЗО, 26.06.42: «Вчерашнюю ночь дали тревогу в10 ч. 15 мин. вечера. Все время раздавался свист бомб и следующие за ними разрывы, щелканье винтовок, татаканъе пулеметов и звук трассирующих пуль, свист снарядов и разрывы их в воздухе. Было жутко при мысли, что прямо на тебя летят бомбы. Бросали их подряд по 20-30 шт… При новом налете стал считать — один, два, три… десять взрывов, которые все приближались. При счете 16 раздался страшный грохот, и посыпалась земля… В ту ночь он бросил 400 бомб».

Когда дали отбой, ошалевший от пережитого, пошел посмотреть, что же в эту ночь натворили «арийцы», решившие установить на Планете «новый порядок». Вот он «порядок»: множество раненых, искромсанные человеческие останки, щепки брусьев, битый кирпич, стекло, сорванные крыши домов, вспоротая взрывами земля, иссеченные деревья. Это же моя малая родина, колыбель моего детства.

В центре города зияли зловещей чернотой глубокие воронки от ушедших в грунт бомб замедленного действия. Невольно охватывал холодок при взгляде на эти темные пасти с затаившейся смертью, но не с мифической косой, а с реальным, адским механизмом, готовым выпустить свое ядовитое жало в любую секунду. Извергам в человеческом обличье было мало устрашения населения свистом падающих бомб: какофония невообразимого грохота усиливалась воем иногда сбрасываемых пустых продырявленных железных бочек. Змеям-Горынычам было мало прямых разрушений от взрывающихся десятками «гостинцев». В довесок к ним бросались «сюрпризы» с часовым механизмом и временной дистанцией от нескольких минут до многих часов.

Примерно за неделю до оккупации фашистами правобережья Дона, в результате массированных бомбардировок Лисок, ощутимая часть нашей противовоздушной обороны была выведена из строя, чем немедленно воспользовались налетчики: они начали свои «убойные концерты», уже не дожидаясь темноты. В конце июня, находясь на улице, услышал громоподобный, с подвыванием, гул моторов. Из-за гор на малой высоте, с парадной геометрической четкостью выныривали десятки «Юнкерсов-88». Решил посчитать, сколько же их, с паучьей свастикой. При счете 60 или 70, заслышав характерное нарастание свиста падающей на тебя бомбы, плюхнулся в окоп. Задрожала земля, дома. Всем существом, телом и разумом ощущаешь надвигающуюся на тебя смерть; считаешь число по звуку, усиливающемуся с приближением к твоему укрытию, и грохоту бомб (пронесет — не пронесет), будет или не будет прямого попадания — ведь три ряда окопных шпал над головой — это спасение от осколков, а не от все пробивающих 100-500-килограммовых чушек.

Огненно-черные всполохи испепеляющих взрывов, свист тысяч осколков от них, характерные при детонации бомбы гарь и дым, забивающие рот и нос, уши, глаза и легкие вместе с оседающими пылью, песком и черноземом. Не приведи судьба пережить нашим потомкам такое адское единение неба и земли. Для сегодняшних тех, кто сознательно не желает отягощать себя памятью, приведу давнюю мудрость: «Не помнящий прошлого, будет вынужден пережить его заново».

Л.31, 26.06.42: «Вчера прилетело 19 самолетов. Мы, сломя голову, — в окоп; и они начали свой налет. Загорелась 9-я школа, загорелось около депо, около пристани… И это продолжалось всю ночь. К утру все стихло. На заре я ходил в город и замер от ужаса. Все кварталы, от бани до кухни-фабрики, были разрушены… Вчерашний день мы приготовились заранее к бомбежке. Многие ушли на Песковатку».

Л.31, 26.06.42: «…Дали тревогу в 9 часов вечера. Мы не успели одеться, как начали стрелять, я выбежал и глянул вверх: над нами летело 9 «Юнкерсов», я кинулся в окоп, сию же секунду раздался свист и загрохотали разрывы. Бомбы упали в 150 метрах севернее нашего дома. От одной бомбы осколками убило дядю Мишу Юрьева. Кроме того, много убитых и раненых. После их не было часа полтора. Они снова прилетели и стали бросать бомбы. То там, то здесь раздавались сотрясающие землю разрывы. При новом налете самолетов и разрывов бомб, я начал их считать — один, два, три… десять, взрывы все приближались, при счете шестнадцать раздался страшный грохот и посыпалась земля. На этом бомбы перестали падать. Мы выбежали и ужаснулись: в 15 шагах от нашего дома, как раз посреди улицы, 100-килограммовая осколочная бомба. Вся задняя сторона дома пробита осколками. Все окна повылетали. Дом цел. Жертв нет. Сегодня положили в погреб все имущество».

Л.31а, 27.06.42: «Сегодня опять всю ночь бомбил. Зажег нефтебазу, горела всю ночь. Все время раздавался свист бомб. От взрыва бомбы привалило землей в яру Кольку Скрипаля и дядю Мишу Сластенко. Я больше ни одной ночи здесь не останусь, куда-нибудь уйду. Лискам предложили эвакуацию за Таловую».

Л.31а, 28.06.42: «Сегодня опять бомбил всю ночь. Мы в 3 часа закинули за плечи рюкзаки и тронулись в Покровку, до которой 7 км. А рано утром пришли назад».

Л.31а: «С вечера на Лиски налетело 4 самолета, двое полетели в сторону, а два — в Лиски. Их встретил дружный огонь наших зениток. Сбросив 6 бомб на западной окраине города, они повернули назад. В это время на них налетели 2 ястребка, ястребки оказались ниже «Юнкерсов» и пролетели у них под шасси. В стороне они развернулись, начали догонять их и оба самолета застрочили, в это время встретили 2 других «Юнкерса». На этот раз наши были выше. От одного «Юнкерса» посыпались искры. Наверное, попали, но этому зрелищу помешали тучи. Самолеты скрылись в них. Напротив нашего дома упали 2 зажигательные бомбы. В общем, он сразу сыпанул их 100 шт. В нашем доме нет ни одного стекла, все вылетели: гуляй-ветер».

Л.31а, 30.06.42: «Сегодня ночью на Лиски налетело под сотню самолетов. Все депо и пути разбиты, и много домов».

Л.31а, 03.07.42: «Вчерашнюю и сегодняшнюю ночь бомбил сильно. Около нас упало еще две бомбы. Наши дома целы. Большинство бомб упало в поле».

Л.31, 05.07.42: «Немец подходит к Лискам. Мы остаемся здесь, никуда не уезжаем. Немец занял Коротояк. Мы спасаемся в Песковатке. сегодня пошел туда».

Л.31, 10.07.42: «Наши взорвали мосты через Дон, подожгли элеваторы, все склады и проч.».

Еще не придя в себя от изматывающих душу и тело бесконечных бомбардировок конца июня-начала июля 1942 года (а для меня те июньские ночи стали самыми длинными в жизни), лискинцы столкнулись с не менее зловещей опасностью — оказались в эпицентре двух противоборствующих сил: наступавшей опьяненной временными успехами гитлеровской армады и стоявшими насмерть на донском рубеже частями Красной Армии. Оказавшиеся как между молотом и наковальней, мы, прячась от искавшей нас смерти в песковатской церкви, стали невольными свидетелями прежде немыслимого для нас. 6 июля, примерно в полдень, фашисты на мотоциклах и автомашинах стали спускаться с пологих гор села Залужного и, более крутых, — села Лисок. Наша артиллерия прицельным огнем пыталась не допустить их продвижения к реке.

Орудийная стрельба и пулеметные очереди не смогли заглушить сильнейшего взрыва, прогремевшего на западе. После огромного столба огня и дыма рухнула в воду правобережная часть нашей гордости — красавца-моста через Дон. Последний из серии взрывов прогремел на левом берегу — могучей реки. Не забыть никогда чувства боли, горечи и бессилия при виде варварского уничтожения своими же руками возведенного в 1936 г. уникального по тем временам моста, в который было вложено столько сил и средств.

С приближением фронта к Дону возрастали интенсивность бомбардировок ж.д. узла, объемы разрушений и число жертв в городе. Вот одна из записей:

Л.33а, 21.08.42: «Пути разобрали все. Шпалы остались».

За этими скупыми строками — вершина, апофеоз героических свершений лискинских чудо-богатырей! Каждому не трудно представить, сколько усилий и времени требуется для замены рельс даже в обычных условиях. А теперь мысленно перенеситесь в обстановку, точнее, в кромешный ад фронтовых Лисок знойного лета 1942 года вкупе с испепеляющим, всеохватывающим пожаром войны.

Сегодняшний читатель может подумать, а не сгущены ли здесь краски, не мифы ли, что люди, а не роботы под «музыку» «бомбовых ковров» (Bombenteppiche, как гитлеровские «лингвисты» именовали нанесение ударов по площадям), усиленные взрывами «подарков» замедленного действия, словно не замечая смертельной опасности, демонтировали станки в депо, на других важных объектах узла, грузили и вывозили их на восток. А не легенда ли, что на дистанции полета мины с донских гор ночами вывезли с главного вагонного парка около станции не только вагоны, но и рельсы, абсолютно ВСЕ рельсы.

Трудно даже вообразить титанические усилия тех, кто вывинчивал гайки, скреплявшие стыки рельс, вытаскивал железные костыли, приковывающие их к шпалам, собирал все это, грузил многометровые, весившие несколько тонн рельсы на специальные платформы и немедленно вывозил с пристрелянной немцами территории. К тому же представьте абсолютную темноту короткой летней ночи. Для полноты воображения следует упомянуть, что эта тьма усиливалась после всполохов при разрывах снарядов, мин, световых бомб. Не знаю, сколько километров стального полотна было вывезено. Трудно поверить, что в таких условиях были демонтированы и вывезены наверняка многие километры пристанционных путей.

И все же это было, было! Я и сам «прогуливался» летом 1942 года по весьма необычной, бывшей вагонным парком, «площади», опаленной огнем, вспоротой разнокалиберными бесчисленными воронками, где не было уже ни вагонов, ни рельс. Невольно задумываешься, да были ли живыми людьми, а не роботами те, кто сделал невозможное возможным буквально под самым носом врага? И чем измерять пролитую ими кровь, равно как и общее число жертв? Наши отцы и деды проявляли столько силы воли и мужества, что впоследствии им не верилось и самим! Потому и надо нам чтить этот подвиг как вершину духа и свершений лискинцев в истории не только нашей малой родины, но и Отечества.