Начинался рассвет

СЛОВНО ПТИЦЫ, СОЕДИНЯЮЩИЕ НАС С НЕБЕСАМИ

 

Радость, приближение счастья — такое чувство посетит вас после знакомства с миниатюрами Галины Сергеевны Эрдели. Много лет назад собственный корреспондент «Комсомольской правды» Клара Скопина пригласила автора этих строк помощником в организованную ею секцию публицистики и очерка.

Среди молодых ребят и девчат мы неожиданно увидели и ее — известного ученого-биолога из университета. Подумали: она пришла пригласить на интересную встречу или сообщить об очередном успехе ее коллег. О ней, человеке незаурядной судьбы, мы нередко писали. Знали: непросто с этим «героем». Она и в Великой Отечественной войне была незаметной (но незаменимой) «серой мышкой», и в науке где-то «сбоку» — всюду «опоздавшая» и «ничего не сделавшая». Вот те, что рядом с ней — это ученые! Знаменитости! Но почему-то на нее вышли специалисты из ведущих вузов Европы. Так они, наверное, просто не знают ее учителей и друзей…

Но нет: она, оказывается, пришла… учиться. Учиться у нас… писать.

Выходим. Клара Павловна в растерянности: «Не знаю, что и делать. Нам бы у нее поучиться. Она сложившийся писатель со своим видением мира, своеобразием умения разговаривать с читателем…»

Гавриил Николаевич Троепольский считал, что научить кого-либо писать нельзя, но научиться — можно. Учиться у тех, кто живет с тобой, у окружающей природы, учиться видеть и понимать жизнь — наблюдай, переживай, записывай, а дальше должно проявиться то, что заложено в тебе Господом.

«Опоздавшая» и здесь… Из-за «перестройки», на годы которой выпало ее «свободное» для творчества время, было немыслимо задумывать издание написанного. Но познакомился с ее записками о жизни растений бывший в ту пору главой Калачеевского района Анатолий Иванович Бакулин. Свой восторг выразил так: «Это уровень Леонида Леонидовича Семаго!» Помог издать «учебное пособие» по биологии для школ своего района. Была задумка под стать книгам Семаго издать серию книг Эрдели, но, увы, не сложилось.

А читать написанное Галиной Сергеевной чрезвычайно интересно. С одной стороны, это не «стихи» (хотя это и не проза в привычном понимании) и не «старческие воспоминания», а миниатюры, которыми очень прилично поживший человек подытожил и годы детства, и войну, и любовь к ближним, и свои наблюдения за растениями, людьми, событиями в мире… Удивительная нежадность! Ведь каждое ее краткословие предполагает развитие в рассказ, повесть, философскую или публицистическую статью… Как бы говорит: ну, уж это вы сделайте сами. У вас своя, не менее интересная жизнь, которую вы тоже любите — мною как бы заложены почки, а уж ваше воображение, ваш житейский опыт обратит их в цветы, в благородство и красоту растений, дерев, птиц, клюющих по зернышку и делающих скромное дело — соединяющих нас с небесами.

 

Эдуард ЕФРЕМОВ

 

Будто это было вчера

 

Начинался рассвет, когда кто-то громко застучал в окно: «Победа! Война кончилась! Победа!» И побежал дальше, разнося по станице радостную весть.

Мы проснулись, но лежали молча. Наконец! Победу уже ждали. Не так, как раньше, как мечту, но как закономерный результат. И все же…

Восторг, ликование придут позже. Сейчас каждый про себя вспоминал годы войны, потери близких, довоенную жизнь…

 

Бабушке было 80 лет, когда немцы выгоняли всех жителей к себе в тыл. Ее видели на привале у костра под Хохлом, километрах в 30-ти от города, дальше след потерян. Где и как закончилась ее жизнь? Слушая сообщение Молотова о начале войны, она заплакала, как бы предчувствуя свое будущее…

В начале войны погиб папин брат Алексей. Погибла Настенька, моя фронтовая подруга, двадцати лет. Веселая, добрая, красивая… Потери воронежских и армейских друзей не перечесть.

 

Война разделила на «до» и «после войны». Для меня это переход из детства, во взрослую жизнь. Когда началась война, мне было 14 лет, окончила шесть классов средней школы. (Тогда начинали учиться с восьми лет).

 

Как мощно прозвучала песня-призыв, песня-приказ: «Вставай, страна огромная!» И как сразу же откликнулась — военкоматы переполнились призывниками и добровольцами — юношами и девушками. Мальчишки убегали на фронт.

Все хотели что-то сделать для фронта. И мы — хор и оркестр кинотеатра «Пионер» — поехали в село помочь в уборке урожая, заменить тех, кто ушел воевать.

 

Первая военная зима, морозная. Рынок пустой, картошка мерзлая. Военные сводки не радуют. В Воронеже стоит штаб Юго-Западного фронта, часто выступает армейский ансамбль, украинский, с Тарапунькой и Штепселем.

Тогда впервые исполнили знаменитую «Песню о Днепре» Фрадкина.

У прибрежных лоз,

У высоких круч,

Где любили мы и росли…

Ой, Днипро, Днипро, ты широк, могуч,

Над тобой летят журавли.

Там были слова:

Из твоих стремнин ворог воду пьет,

Захлебнется он той водой,

Будет славный час, мы пойдем вперед

И увидимся вновь с тобой!

Когда Киев, Днепр освободили, в песне слова изменились:

Славный час настал.

Мы пошли вперед,

И увиделись вновь с тобой!

Были и другие слова — надежды и победы. Заканчивалась песня мощно:

Как весенний Днепр,

всех врагов сметет

Наша армия, наш народ!

События на Украине сегодня страшные… Трудно поверить, что в руководстве страны нормальные люди… У себя на родине, в своих домах гибнут старики и дети… Уверена, ждет суд и казнь, так оставлять это нельзя. Фашисты были захватчики, и они поплатились, а тут — родные…

 

На второе лето войны старшие школьники поехали в село — помогать выращивать урожай. Полевой стан совхоза «Красноармейский» Эртильского района, учимся ухаживать за проростками сахарной свеклы. Воронеж бомбят, город горит. Еле слышны глухие взрывы, там, где город, огненная полоса…

 

Эвакуируемся глубже в тыл вместе с остатками треста «Облпроект», директор А.Ф. Елизаров. Повозка с двумя волами. Передвигаемся ночами — немцы на самолетах гоняются за беженцами.

 

Проселочная дорога через поле поспевающей ржи, высокой, мне по плечо. Мы с братом шелушим колосья и с удовольствием поедаем еще мягкие зерна. Но в эвакуации не помню себя голодной. По дороге для эвакуированных столовые с похлебкой из разварившихся пшеничных клецек. Они казались очень вкусными.

Вспомнилось, когда много лет спустя приехала в командировку в ГДР и попросила чего-то национального. Накормили похлебкой из бычьих хвостов. Показалось, похоже.

 

Борисоглебск. В городе штаб — эвакуированных размещают по селам области. Все под контролем, беспризорных нет. Нас направили в Липяги, около станции Народная. Место жительства до начала занятий — школа.

 

В колхозе работаю погонщицей волов. Скирдуем пшеницу. Волы медлительны, но когда рабочий день закончен, трусцой спешат к месту ночевки.

 

Папа хочет отправить нас подальше в тыл, а мы решили ехать к нему, в дорожно-эксплуатационный батальон, в прифронтовую часть действующей армии.

В действующей армии. Здесь нет хаоса. Фронтовики сражаются, дорожники готовят дороги, регулируют движение. Автобаты подвозят необходимое к месту сражений. Все во взаимодействии между собой и тылом. Каждый знает свое место и обязанность, все стремятся к победе — страна, как единый мощный кулак! Такую победить нельзя.

Папа — капитан, помощник начальника штаба батальона, мама — писарь, я — рядовой, дорожник, брат (десяти лет) — воспитанник части. Добровольцы, но зачислили с трудом, не сразу, хотя я прибавила себе год — непризывной возраст. До зачисления помогала на кухне — чистила картошку.

Морозный февраль сорок третьего года. Село Русский брод — первая освобожденная русская земля. Россыпь немецких патронов под ногами, первые пленные. Озябшие, в шинелях, соломенные сапоги, женские платки поверх пилоток… Глаза не испуганные — недоумевающие. Ждали блицкрига…

23 марта 1943 года. Меня приняли в комсомол. В то время школьников принимали в комсомол с восьмого класса. А я окончила только семь, в школе не успела вступить. Комсорг Митрофан Павлович Щербинин был со мной в комитете комсомола армии. Помню, мне задали несколько доброжелательных вопросов, поручений специальных не было, только нести достойно службу. Позже Митрофан Павлович ушел на передовую, его сменил Андрей Васнецов, он мне давал открепление, когда отправили в тыл учиться.

С первым, главным моим комсоргом мы часто встречались, особенно в послед­ние годы его жизни. Андрей стал известным художником. Мы виделись, когда я бывала в Москве, чаще разговаривали по телефону. Военная дружба сохраняется всю жизнь. Позже — хранится память.

Курская область. В освобожденных селах осталось мало жителей, — часть расстреляли. Забирали евреев, цыган, в ряде случаев — семьи коммунистов. Бывало, живыми закапывали в землю. Врач батальона участвовала в комиссии по расследованию этих преступлений, рассказывала… Молодежь угнали в Германию, работать. Уцелело мало домов. Но жизнь продолжается — учат коров ходить под плугом.

В роте дорожников, Курская область. Дробим глыбы девонского известняка, на носилках подносим камни к дороге, заделываем колдобины. Я одна среди бойцов-мужчин. На мои носилки насыпают меньше камней, ненавязчиво берегут девчонку.

В армии изменение — введение погон. Бойцы, что постарше — недовольны, переговариваются: «Зачем же мы тогда воевали с золотопогонниками?»

Но, думаю, погоны полезны — меньше давит на плечи груз вещевого мешка, винтовки…

В призыве 1943 года много девушек, без военного образования. Проходим курсы регулировщиков. Первое дежурство, проверка документов. Генерал раскрывает удостоверение личности — командующий нашей армии! Мгновенно руку к пилотке! Генерал выслушал рапорт, кивнул. Машина, казалось, дрожала от нетерпения и с места взяла большую скорость. Генерал спешил, но выслушал рапорт рядовой регулировщицы.

Думаю, дисциплина для всех, от рядового до командарма, была одним из условий нашей победы…

Май сорок третьего года, село Теляжье. Наш пост на окраине, в колхозном саду цветут яблони, рядом заливаются знаменитые курские соловьи. «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат…» За тишиной следят специальные патрули — в строгой тайне идет подготовка к сражениям на Курской дуге.

КПП — контрольно-пропускной пост. Шесть девушек, начальник — мужчина. Дежурим по двое — одна машины останавливает, другая документы проверяет. Дежурство по четыре часа, через каждые восемь, конечно, в любую погоду. Питание сухим пайком, готовим сами. Спиртного не полагается — макароны, крупы, картошка, консервы… Этого вдоволь.

Из шести девушек две почему-то, не помню, часто менялись. Маруся Пирожкова, Нина Миндрова, Настя Шатова и я были всегда вместе.

Сейчас уже никого не осталось. Маруся Самохина погибла в самом начале нашей службы — несчастный случай. Настя не дожила до Победы, погибла в конце сорок четвертого года — осколок снаряда залетел на пост. Маруся Пирожкова умерла в шестьдесят первом году, Нина — позже. Последнее письмо пришло в девяностые годы, писала, что болеет — сахарный диабет, высокое давление…

Наш пост называли «экспериментальным» — первый в нашей армии из девушек, только начальник — мужчина. Боялись, что девушки не справятся — мужская работа. Если документы не в порядке — машина задерживается, будут ли нам подчиняться?

Первое время мы задерживали довольно много машин. Водители поняли, что c нами шутки плохи. И стал профиль регулировщиков прерогативой девушек.

Курская дуга, село Яковлево — около Змиевки. После жарких боев под июль­ским солнцем лежат больше сорока тысяч немцев. И от многих тысяч мух не спасает никакой полог…

Юбилей Октября отмечаем в Злынке. Собрали представителей батальона. После доклада — концерт самодеятельности. Как радовались Нина Миндрова и Настя Шатова возможности надеть платьица, как отплясывали под баян русского трепака!

Село Добродеевка, под Брянском. Отмечается освобождение села и годовщина Октября. В одной части села прощальный костер бывших партизан. Смотрю на них с преклонением. Воевать, когда кругом враги — настоящее геройство.

С другой стороны села танцуют воины литовской дивизии. Тогда мы воевали вместе, били фашистов. Я танцевать не умела. Запомнились полное лицо молодого литовца и слова: «Вы не знаете половины радостей жизни». Скептически отнеслась тогда к этим словам, но запомнила. Позже — согласилась.

Меняется гимн. Вместо «Интернационала» — «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь…»

Представителей батальона знакомят со словами и музыкой….

Тогда никто не думал, что пройдет время, и Союз распадется. А ведь объединение республик помогло нам устоять в страшной войне и победить врага! Но это разделение временное.

Белоруссия. В освобожденном селе несколько женщин сидят кружком, что-то обсуждают. Рядом с игрушкой возится мальчуган лет трех. Немцы, когда пришли, забирали всех евреев. Соседка занесла малыша: «Побереги, чую, не вернуться нам назад». Их постреляли недалеко, за селом.

Ребенка сберегли, очень опасаясь за свою жизнь. О другом еврейском мальчике немцы узнали, застрелили вместе с хозяевами, в той же хате.

Это ли не дружба народов?

Новый, 1944 год, встречаем на посту. Темная ночь, звездное небо, обманчивая тишина… Колонна машин спешит к месту сражений, приветствует нас яркими вспышками фар.

Если уже не опасаются ясного неба, значит, победа не за горами, стал ближе желанный нам час.

Контрольно-пропускной пост. Маленькая будочка посреди дорог, две регулировщицы. Бывало, когда ночью одолевает сон, положишь в будочке голову на столик, на несколько минут…

Как ценили мы эти блаженные минуты, как они помогали нам стряхивать сон!

Ноги в портянках, на ногах кирзовые сапоги. Тяжелые, но не пропускают воду — ногам тепло. Если зимой дождь, — поверх полушубка — шинель. И так бывало.

Одно из освобожденных белорусских сел. Молодая девушка. Остановившийся взгляд, спутанные волосы. Чудом осталась в живых. Враги окружили село. Заперли в домах, полили бензином. Подожгли… В другом таком селе, встреченном на пути, в живых остался старик, ходил в лес к партизанам.

Писали, что за годы войны с живыми людьми враги сожгли четыреста сел.

Белорусский городок, январь. Все разрушено, сожжено. Жители выкопали ямы-землянки. Вместо двери — старое одеяло.

Белоруссия. Февраль. Погода переменчива: ночью — мороз, в сапогах не устоишь. Утром снег тает, вода в валенках хлюпает.

Недалеко от станции Жердь живем рядом с КПП в землянке: вырыли нам бойцы яму, накрыли сосновым лапником, перина — солома. И, конечно, маленькая печурка, в ней всегда огонь, рядом сохнут мокрые валенки. Однажды валенок оказался близко к огню, начал тлеть. Хорошо, что Настя пришла звать очередную смену. Могли задохнуться или сгореть.

Передвигались вместе с фронтом, благоустраивать землянку было некогда. Летом около нашего поста стояли танкисты — резерв. Землянки с накатом из бревен, постель с горкой подушек, белым покрывалом. На тумбочке салфетка, большой портрет Сталина…

Незабываемо. Проезжаем бывшее местечко. Слева — среди опавшей листвы — белые статуи физкультурников. Справа — остатки обгорелых русских печей, встречают нас, как почетный караул. Безлюдно. Снег барашками на вспаханном поле. Около одной печи двое малышей, закутанных в платки, ждут. Женщина отодвинула заслонку, достает ухватом какое-то варево… Такой мирный жест около символа уюта — печки — но в чистом поле.

Мужество и в повседневной жизни помогало победить врага.

Папа тяжело ранен, отправляют в тыловой госпиталь. Больную маму, брата — в тыл. Меня отпускают учиться, 17 лет — еще не призывной возраст. Но буду работать — надо.

Март сорок четвертого года. Я — рабочая рыбхоза, выращиваем зеркальных карпов.

Папа выжил! Теперь учиться можно. Поступаю в текстильный техникум Моршанска, чтобы не пропадал год.

Март сорок пятого года. Переезжаем в Славянск-на-Кубани, где сельскохозяйственный техникум. И мечта сбывается: начинаю изучать жизнь растений!

Священная война…. Бывает и другая. Священную ведут за свой родимый дом, детей своих, их счастье, благополучие родных и близких — Родины, своей страны…

Война другая… За что она? Не объяснить. И не понять, пожалуй, нормальным людям, за что иное не жалко жизнь свою отдать.

Свою жизнь в другой войне никто и не отдаст. В другой войне расплата жизнями чужими. Чужих — не жаль.

«Есть упоение в бою» — сказал поэт. Но я не верю. Слова не те и чувства…

Знаю: перед рукопашным и в самом его начале — страх, преодоленье страха. Потом отчаянная ненависть, борьба за жизнь — свою, своих товарищей…

А после боя — усталость и опустошенье. Счастье, что остались живы. И победили! Грусть по друзьям погибшим.

Не вижу места упоению в бою…

Инстинкт продленья Жизни — главный для всего живого.

Для всех, букашки, человека и микроба, смысл Жизни, цель — оставить на Земле потомство, через него — себя. Но только человека жизнь продляет память о нем. У большинства она хранится годы, у избранных — века.

Что сделали, успели, чтобы память о нас, хоть чуть-чуть, немного, осталась благодарной? Жизнь коротка…

Рассветало, когда кто-то застучал в окно: «Победа! Война кончилась!»

Все проснулись, но лежали молча, про себя вновь переживая годы войны. Ликование пришло позже. Был митинг, до позднего вечера толпами ходили по станице, пели, обнимались с незнакомыми…

Прошло много лет, позади большая и сложная жизнь. Но другой такой радости, такого ощущения полного счастья, единения людей — не помню. Ведь тогда произошло главное — война закончилась! Мы победили!

Вся страна объединилась в одном общем стремлении, в единой цели! И потому мы не могли не победить. В войне. А потом победили и в послевоенной разрухе. Поколение, прошедшее войну, знает цену жизни…