От институток — к рабфаковкам

История женского образования – одна из ярких, порой драматичных страниц в истории отечественной культуры. Официальной точкой отсчета становления женского образования принято считать 5 мая 1764 года, когда последовал указ Екатерины II Сенату о воспитании благородных девиц в Санкт-Петербурге при Воскресенском монастыре, который вскоре стал известен как Смольный монастырь. В документах женский институт – женское закрытое среднее учебное заведение – именовался «Воспитательным обществом благородных девиц». Деятельность Смольного института (так в среде обывателей стали называть вновь созданное учебно-воспитательное заведение) соответствовала разработанной императрицей, а также Бецким И.И. (1704–1795) программе «создания новой породы людей», сформулированной в «Генеральном учреждении о воспитании обоего пола юноше­ства». В этом документе утверждалось, что «просвященный науками разум не делает еще доброго и прямого гражданина; но во многих случаях паче во вред бывает, есльли кто от самых нежных юности своей лет воспитан не в добродетелях, и твердо оные в сердце его не вкоренены. По сему ясно, что корень всему злу и добру воспитание: достигнуть же сего последнего с успехом и твердым исполнением не инако можно, как избрать средства к тому прямые и основательные. Держась сего неоспоримого правила, единое токмо средство остается, то есть произвести сперва способом воспитания, так сказать, новую породу или новых отцов и матерей, которые могли бы детям своим те же прямые и основательные воспитания правила в сердце вселить, какие получили они сами, и от них дети передали бы паки своим детям; и так следуя из родов в роды в будущие веки».

Мечта Екатерины II и ее единомышленника Бецкого И.И. создать новую породу людей не осуществилась. Но зато в корне изменилось представление общества о назначении женщины. А.В. Никитенко в своем знаменитом «Дневнике» писал о том, что Екатерине Великой «Россия обязана пониманием высокого значения женщины и превращением ее из куска сладкого мяса или пирога, начиненного физическими восторгами, в существо мыслящее, благородное, в великое орудие народного перерождения и очеловечения».

Первоначально в Смольный институт набирались шестилетние девочки, которые должны были безвыездно, практически не имея свидания с родными, чтобы не ощутить на себе пагубного влияния семьи, находиться в нем в течение 12 лет. Воспитанницы делились на четыре возраста по три года каждый: 6 – 9, 9 – 12, 12 – 15, 15 – 18. Определенный возраст (класс) носил платья своего цвета: коричневого (кофейного), голубого, сероватого и белого.

Организация Смольного института была заимствована Екатериной II из Франции, из школы Сен-Сира, точнее – из первого времени существования этого заведения. Сен-Сир – село рядом с Версалем, давшее название женской светской школе. Российских учредителей привлекали, в частности, следующие позиции в устройстве французского женского института: раннее изъятие детей из семьи; характер образовательного процесса – всецело светский и даже несколько развлекательный (танцы, декламации, театральные представления, стихи, вечера); разделение на возрасты. Первоначально в Смольном институте учительницы и надзирательницы были преимущественно иностранки — даже эконом, бухгалтер и швейцар тоже были иностранцы. Главным предметом являлись иностранные языки. От учителя русского языка тоже требовалось знание иностранных языков, а французский язык старались сделать языком преподавания разных предметов. Кроме знания иностранных языков учителя должны были обладать привлекательной внешностью. В учебный план института также входили: Закон Божий, арифметика, география, история, стихотворство, архитектура и геральдика, рисование и миниатюра, танцы, музыка вокальная и инструментальная, шитье, вязание, некоторые знания по домашней экономии.

Из смолянок не получилось «новой породы людей». Но все же пребывание в закрытом воспитательном заведении не проходило для них бесследно. Оно накладывало на монастырок (так порой их называли в обществе) неизгладимый отпечаток. Родителям порой казалось, что их дети совсем другого склада, чем они. Воспитанные в искусственных, тепличных условиях, напичканные «возвышенными» идеями, смолянки, выйдя в жизнь, часто бывали беспомощны и беззащитны.

Особые условия воспитания девочек и девушек сформировали оригинальный женский тип. Об этом свидетельствует даже само слово институтка. Кроме своего основного значения – воспитанница женского института – оно имело и более общий смысл, отмеченный словарями русского языка. Институткой стали называть любого человека «с чертами поведения и характером воспитанницы подобного заведения» (восторженным, наивным, неопытным и т.п.). Этот образ вошел в пословицы, породил множество анекдотов и отразился в художественной литературе.

«Литераторы, – писал известный филолог и культуролог А.Ф. Белоусов, – превозносили новый тип русской светской женщины, хотя и усматривали в нем совершенно различные достоинства: классицисты – серьезность и образованность, сентименталисты – естественность и непосредственность. Институтка продолжала играть роль идеальной героини и в романтическую эпоху… <…> Внешний вид институтки, “младенческая непорочность” ее мыслей и чувств, отстраненность от мирской прозы жизни – все это помогало видеть в ней романтический идеал “неземной красавицы”».

В то же время существовал прямо противоположный взгляд на институтку, который все благоприобретенные манеры расценивал как негативные. Согласно этой точке зрения институтки ничего не смыслили в жизни, не обладали никакими практическими навыками. «Девочки выходили оттуда, точно спускались с луны, им приходилось не только первое время по выпуске, но иногда, смотря по характеру и степени впечатлительности, всю жизнь представлять из себя лишних, ненужных членов того общества, в которое они вступали» (А.Ф. Белоусов). Неудивительно, что институтки часто становились персонажами комедий. Так, в комедиях «Ябеда» В.В. Капниста (1793-1794) и «Обращенный мизантроп, или Лебедянская ярмонка» А.Д. Копиева (1794) выведены институтки, чувствительные и беспомощные. Они страдают от грубости окружающих, не умеют обманывать, но и не умеют постоять за себя. В обеих пьесах девушки нравятся положительным героям, но в целом обыватели отзываются о них презрительно:

Возможно ль дурочку в монастыре с шести

Годов воспитанну почти до двадцати,

Которая приход с расходом свесть не знает.

Шьет, на Давыдовых лишь гуслях повирает,

Да по-французски врет, как сущий попугай,

А по-природному лишь только: ай! да ай!

Возможно ли в жены такую взять мне дуру!

                                  Ябеда. Действие II, явление 1

Значительные изменения в Уставе Смольного, а затем и других женских институтах, созданных в крупных городах России, связаны с деятельностью К.Д. Ушинского (1823–1870). Великий педагог, будучи инспектором классов Смольного института обоих отделений (1859–1862), провел его реформирование.

Смольный институт всегда находился под покровительством императриц. Свое видение организации образовательного процесса в «Обществе благородных девиц» имела Мария Федоровна (1759–1828) – принцесса Вюртембергская, жена (с 1776) российского императора Павла I, мать двух российских императоров – Александра I и Николая I. Современники, а это Н.М. Карамзин, В.А. Жуковский, А.С. Пушкин, Ю.А. Нелединский-Мелецкий, А.С. Шишков, А.Н. Оленин, полагали, что среди знаменитых женщин немного найдется таких, которые, как Мария Федоровна, запечатлели свое имя в памяти потомства светлой благотворительной и широкой человеколюбивой деятельностью. Известный публицист XIX века В.О. Михневич писал о ней, в частности, так: «Слава ее… сияет мирным, кротким греющим светом любви и милосердия, вытекающих из прекрасного, нежного женского сердца».

Мария Федоровна видела, что «дней Александровых прекрасное начало» охватило все петербургское общество с началом правления Александра I. «Публика вся как бы проснулась, – вспоминал о начале XIX века князь И. М. Долгорукий, – даже дамы стали вмешиваться в судебные диспуты, рассуждать о законах, бредить о конституциях». Такие наблюдения и факты не оставляли без внимания прогрессивно мыслящих, прозорливых людей, к числу которых, конечно, принадлежала императрица. Они понимали, что близко то время, когда русская женщина будет вовлечена в общественную и профессиональную жизнь страны. Необходимо было позаботиться о ее будущем.

Мария Федоровна выступила с идеей дополнения общеобразовательного курса женского среднего учебного заведения специальным педагогическим классом. Предложение императрицы было обусловлено прежде всего будущим воспитанниц, их семейной и трудовой жизнью. По инициативе Марии Федоровны при обеих половинах Смольного института, одна из которых называлась Воспитательное общество благородных девиц, а другая – С.-Петербургское Александровское училище, и при Французских классах, относившихся к С.-Петербургскому Воспитательному дому, были созданы в самом начале XIX века Пепиньерские классы. Современный словарь русского языка гласит: «Пепиньерка – от фр. pépinière – “рассадник, питомник” – в дореволюционной России – девушка, окончившая среднее закрытое учебное заведение и оставленная при нем для педагогической практики».

Императрица Мария Федоровна подчеркивала, что заниматься педагогической деятельностью должны только лучшие по успехам в обучении и характеру девушки из беднейших семей. Девушки, предназначенные для пепиньерской деятельности, получившие знания арифметики, геометрии, логики, физики, истории, географии, продолжали уделять особое внимание Закону Божьему и языкам – русскому, французскому, немецкому. Пепиньерки в течение года проводили особые уроки на французском языке по математике, истории и географии. Они занимались также искусствами: чистописанием, рисованием, музыкой, пением, танцами, рукоделием. Поощрялась любовь к чтению — лучшему средству приобретения знаний.

Уже по возникновении первого женского педагогического учреждения четко обозначились три элемента в его организации: расширение кругозора воспитанниц, изучение ими различных педагогических приемов с помощью присутствия на уроках опытных преподавателей и педагогическая практика при проведении занятий со слабо подготовленными ученицами младших классов. Поэтому выпускницы пепиньерских классов, получив серьезное образование, без промедления находили места классных дам в казенных учебных заведениях или наставниц в частных домах.

Хотя пепиньерские классы постепенно стали называться педагогическими, а ученицы – педагогичками, слово пепиньерка не спешило перейти в пассивный пласт языка, о чем, в частности, свидетельствует очерк И.А. Гончарова «Пепиньерка», относящийся к 1842 году.

Изменения в экономической, социальной сферах жизни страны влекут за собой перемены в образовании. Так, развитие капитализма в России затронуло в первую очередь жизнь больших городов, в которых была сосредоточена масса служащих — прежде всего, чиновников, живущих жалованьем или пенсией. Эти люди, несмотря на скудость средств, принадлежали к так называемому «благородному» слою общества, что обязывало их давать образование своим детям. Обозреватель журнала «Женское образование» (1878, №1) нарисовал типичную картину из жизни семьи городского чиновника. Так, служащий, имевший, к примеру, сына и дочь и думавший об их образовании, знал, что для сына доступны (по уровню знаний и цене) гимназия и университет; дочь же можно определить в институт либо в частный пансион. В институт дочери попасть очень трудно: число мест в них строго ограничено. А хороший, но зачастую даже посредственный пансион стоит очень дорого. И приходится обучать дочь кое-как в какой-нибудь школе или просто обучать грамоте «для домашнего обихода». В такой ситуации, рассуждала мать дочери-подростка, самое лучшее – выйти замуж: «”лишь бы только жених какой-нибудь нашелся!” – “да неохотники ныне женихи-то до бедных невест. А не выйдет замуж? Что тогда? Хорошо, будут живы отец и мать, а если их не станет! На сына тоже надежда плоха; того и гляди, что женится, о своей семье заботиться придется. Родственники есть, да тоже – беднота. Что же остается? – В горничные идти? – Не приучена к этому дочка, как ни бедна, а все же благородная. Да и кто возьмет! Скажут, не надо нам благородной, что за слуга из благородных”».

Проблема женского среднего образования обозначилась чрезвычайно остро. Решение актуальной задачи было найдено, когда Н.А. Вышнеградский (1821–1872), профессор педагогики Главного педагогического института (С.-Петербург) и член ученого комитета Министерства народного просвещения, представил министру народного просвещения А.С. Норову предложения об организации женских училищ. Министр в докладе Александру II отметил: «Обширная система народного образования доселе имела у нас в виду одну половину народонаселения – мужеский пол. Заведения, обязанные существованием своим и успехами высоким попечением Августейшего Дома, предназначены для дочерей одного сословия дворян и чиновников. Лица среднего сословия в губернских и уездных городах лишены средств дать дочерям своим необходимое образование, соответственное скромному их быту. Между тем от этого, без сомнения, зависят как развитие в массах народных истинных понятий об обязанностях каждого, так и всевозможные улучшения семейных нравов и вообще всей гражданственности, на которые женщина имеет столь могущественное и неотразимое влияние. Поэтому учреждение открытых школ для девиц в губернских и уездных городах и даже больших селениях было бы величайшим благодеянием для отечества и, так сказать, довершило бы великую и стройную систему народного образования, обнимая собою всеобщие и специальные нужды всех состояний и обоих полов».

Результатом доклада министра было Высочайшее повеление, последовавшее 5 марта 1856 года, о том, чтобы «приступить к соображениям об устройстве на первый раз в губернских городах женских школ, приближенных по курсу преподавания к гимназиям». В 1860 году были учреждены женские училища 1-го и 2-го разрядов, представлявшие собой открытые учебные заведения для детей лиц всех сословий и вероисповеданий, причем училища 1-го разряда должны были по своему курсу приближаться к курсу мужских гимназий (без древних языков), а училища 2-го разряда – к курсу уездных училищ.

Проблема среднего женского образования к 60-м годам XIX века была в некоторой степени решена, о чем не без гордости сообщала пресса. Так, И.Т. Осинин, начальник Петербургских женских гимназий, в статье «Исторические заметки о положении и образовании женщины» подчеркивал: «В числе событий, ознаменовавших нынешнее царствование [Александра II], без сомнения, не последнее место принадлежит открытию целого ряда училищ для приходящих девиц, или женских гимназий: без образования женщины нет народного образования, а без народного образования нет и не может быть истинной свободы как в нравственном, так и гражданском смысле этого слова». Ученицы вновь созданных учебных заведений с гордостью стали себя называть гимназистками.

Потребность в женском образовании в большей степени увеличилась после крестьянской реформы (1861). Отмена крепостного права, ударившая «одним концом по барину, другим по мужику», отразилась и на судьбе российских девушек из помещичьих семей. Поместные дворяне, населявшие преимущественно центральную Россию, жили в основном хозяйственными интересами. С уничтожением крепостного права исчезло безбедное, беззаботное существование. Для дочерей подобных семейств не оказалось дома ни дела, ни даже сносного житья. Необходимо было получить образование, благодаря которому появлялась возможность получения казенного места.

Еще одна причина обусловливала необходимость развития женского образования. Российские женщины и по закону, и по обычаю пользовались гораздо большими правами, чем женщины других европейских стран. В 21 год девушка имела такие же имущественные права, как и мужчина. Будучи замужем, она уже в 17 лет могла управлять своим имуществом даже независимо от мужа. Имея законные права, нужно уметь пользоваться ими. Кроме того, «нужно уметь понимать жизнь и всю сложность людских отношений, чтобы бороться успешно с житейскими невзгодами», – писал впоследствии А.Н. Бекетов, председатель Педагогического совета С.-Петербургских высших женских курсов, в статье, призванной разъяснить обществу потребность в женском образовании. Он обратил внимание и на такое явление, достаточно распространенное в нашем отечестве, когда мужчины, даже благовоспитанные, выступают активными противниками женского образования только потому, «что материал, столь удобно эксплуатируемый, как ничего не знающая и непонимающая женщина, может ускользнуть из их рук». Поэтому, рекомендовал автор, необходимо устранить «из общества тех belles ingénues*, которые готовы подписать каждое обязательство, не справляясь даже с его содержанием, потому что “все равно, mon cher, я ведь там ничего не пойму…” А потом плач, разлад в семье, гибель…». Нельзя допустить, чтобы из-за наивного неведения женщин рушились семьи. Тип женщины, у которой, по выражению тургеневского Пигасова, дважды два – стеариновая свечка, далеко еще не вывелся на Руси.

Жизнь убедила родителей дочерей в необходимости получения полноценного гимназического образования. Постепенно число женских гимназий и прогимназий стало превосходить количество мужских. Женские гимназии имели статус правительственных, т.е. относящихся к министерству народного просвещения или к Мариинскому ведомству, IV отделению Его императорского Величества, а также частных. История отечественного образования знает много примеров замечательных частных женских гимназий, настоящих педагогических лабораторий. Это, к примеру, гимназии М.Н. Стоюниной, А.А. Оболенской, Э.П. Шаффе.

Уже в эпоху Великих реформ со всей остротой встал вопрос о высшем женском образовании. Где и как выпускницы гимназий могут продолжить свое образование? Могут ли быть они допущены в университеты наравне с мужчинами, или для них нужно создать специальные высшие ученые заведения? Так, К.Д. Ушинский в беседах с ученицами Смольного института обращал их внимание на великое назначение женщины как матери, жены, активного члена общества. На всю жизнь запомнила его проникновенные, убедительные слова воспитанница этого учебного заведения Е.Н. Водовозова: «“Вы обязаны, – говорил он, – проникнуться стремлением к завоеванию права на высшее образование, сделать его целью своей жизни, вдохнуть это стремление в сердца ваших сестер и добиваться достижения этой цели до тех пор, пока двери университетов, академий и высших школ не распахнутся перед вами так же гостеприимно, как и перед мужчинами”».

К.Д. Ушинский говорил о необходимости высшего женского образования еще в 1861 году. Но только в 1869/1870 учебном году почти одновременно в С.-Петербурге, Москве и Киеве стали действовать так называемые «Публичные лекции», где в более или менее систематической форме читались лекции для женщин по различным предметам университетского курса (философии, истории, литературе, естествоведению и др.). Это был настоящий прорыв в высшем женском образовании. О том, какие трудности преодолевали женщины в борьбе за свои права, хорошо известно. Вот один из множества примеров, описанный А.В. Никитенко в «Дневнике» 22 декабря 1868 года: «К министру народного просвещения [им был в то время Д. А. Толстой] явились три дамы, в качестве представительниц от общества петербургских дам, с просьбою о дозволении открыть для них курсы высших наук. Под просьбою четыреста подписей. Министр, говорят, обошелся с ними грубо и, между прочим, сказал: “Все эти четыреста дам – четыреста баранов, и половина из них записана в Третьем отделении”».

В «Дневнике» А.В. Никитенко не указаны имена трех дам, пришедших к министру. Это, по-видимому, был так называемый женский триумвират: А.П. Философова (1837–1912), М.В. Трубникова (1835–1897) и Н.В. Стасова (1822–1895), застрельщицы и активистки женского движения в России.

Между тем в письме на имя ректора С.-Петербургского университета    К.Ф. Кесслера, подписанном четырьмястами женщинами разного звания и состояния, были изложены мотивы, побуждающие женщин искать доступ к высшему образованию: «Мы надеемся, что из массы русских женщин, давно убедившихся в недостаточности своего образования, найдется немало личностей, готовых к сознательному труду, и потому открытие для них высших  аудиторий будет истинным благом, которое впоследствии обогатит наше общество многими полезными членами и семейный быт наш более образованными матерями и воспитательницами».

Вскоре (1872 г.) в Москве были открыты общеобразовательные курсы профессора Московского университета В.И. Герье (1837–1919), который явился не только их учредителем, умелым организатором, энергичным администратором, но и высокопросвещенным руководителем. 30 сентября 1876 года по аналогии с московскими были открыты женские курсы в Казани, руководимые профессором Казанского университета Н.В. Сорокиным. Через два года были разрешены в законодательном порядке Высшие женские курсы в С.-Петербурге, которым присвоено наименование «Бестужевских» — по имени профессора К.Н. Бестужева-Рюмина (1829–1897), утвержденного правительством их начальником. 4 октября 1878 года подобные курсы открылись в Киеве, ими руководил известный философ и педагог С.С. Гогоцкий (1813–1889), профессор университета Св. Владимира.

«Громадный наплыв слушательниц на открытые курсы, – писал современник, – показал, что потребность в высшем женском образовании у нас сильна». Несмотря на это, чувствовалась осторожность государства и общества к высшему женскому образованию. Она проявилась даже в том, что высшее учебное заведение для женщин не было названо университетом, а просто именовалось курсами, а слушательницы – курсистками. Значительно позже на этот факт обратил внимание В.В. Розанов. Он писал: «”Нет университета для женщин” по имени. Нет титула, заглавия, вывески». Но отсутствие традиционного названия для высшего учебного заведения нисколько не умалило его назначения. Слова курсы, курсистка прочно вошли в обиход литературы и жизни, наполнились глубоким смыслом, вобрали в себя историю, порой драматическую. Замена их “шаблонным, безличным, подражательным” названием – “женский университет”, “девушка-студентка” будет демонстрировать лишь “историческое безвидие”». «Не нужно этого… – резюмировал В.В. Розанов. – Мы бедны историею, и нашу маленькую, особливую историю мы должны беречь».

Для жителей Петербурга было новым, необычным явлением видеть на улицах девушек, бегущих с книжками на курсы. Одни, увидев курсистку, улыбались, другие – неодобрительно покачивали головой. Немногие знали, в каких тяжелых условиях жили курсистки. Писательница и правозащитница М.К. Цебрикова, бывшая свидетельницей их быта, писала: «Высшее образование покупается многими ценой дорогих жертв. Эти сырые и холодные углы, где набивается по три, по четыре слушательницы, нередко одна постель на троих, которою пользуются по очереди; этот в трескучий мороз плед поверх пальто, подбитого ветром; эти обеды в грошовых кухмистерских, а зачастую колбаса с черствым хлебом и чаем; эти бессонные ночи над оплачиваемой грошами перепиской вместо отдыха».

Художник Н.А. Ярошенко, которого критик В.В. Стасов называл «портретистом молодого поколения», изобразил одну такую девушку. Вот что писал о картине Н.А. Ярошенко «Курсистка» (1883) Глеб Успенский:

«– Таких девушек “с книжкой под мышкой”, в пледе и мужской круглой шапочке всякий из нас видал и видит ежедневно… <…> Одни из нас, из “публики”, просто определяют это явление словами: “бегают на курсы”; другие через пень-колоду присоединяют рассуждения о “женском вопросе”; иной почему-то произнесет слово “самостоятельность” и ехидно улыбнется. Словом, все мы, “публика”, имеем понятие о том, что “бегают”, что “идут против родителей”, иногда “помирают не своей смертью”, что, с другой стороны, самостоятельность “хорошо”, что “пущай”, что лучше всего “мать”; назначение женщины – “мать”, а не бегать на курсы, что мозг женщины мал, что ничего не выйдет и что опять-таки как будто “хорошо”. Словом, обо всей этой современной беготне, книжках, мужских шапках, непочитании родителей, пледах, очках, самостоятельности, медицине, материнстве, малом объеме мозга мы, публика, толкуем, бормочем, судим, тараторим, говорим множество шаблонных умных вещей, множество оригинальных глупостей и пошлостей и в существе не понимаем того главного, существенного, что таится в глубине всей этой толкотни, беготни, рассуждений о мозге, книжках, пледах, очках.

– И вот художник, выбирая из всей этой толпы “бегущих с книжками” одну самую ординарную, обыкновенную фигуру, обставленную самыми ординарными аксессуарами простого платья, пледа, мужской шапочки, подстриженных волос, тонко подмечает и передает вам, “зрителю”, “публике”, самое главное, самое важное во всем том, что мы, “публика”, изжевали своими разглагольствованиями; это главное: чисто женские, девичьи черты лица, проникнутые на картине, если можно так выразиться, присутствием юношеской, светлой мысли… <…> Вот это-то изящнейшее, невыдуманное и притом реальнейшее слитие девичьих и юношеских черт в одном лице, в одной фигуре, осененной не женской и не мужской, а “человеческой мыслью”, сразу освещало, осмысливало и шапочку, и плед, и книжку и превращало в новый, народившийся, небывалый и светлый образ человеческий».

Г. Успенский очертил основные темы, вокруг которых шла жаркая полемика, то потухавшая, то разгоравшаяся с новой силой, по поводу высшего женского образования. Многие обыватели воспринимали открытие и деятельность Высших женских курсов с иронией, не верили в их продолжительное существование. Их любимой сентенцией была следующая: добрая половина слушательниц записалась на курсы ради моды. На что защитники женского образования спокойно отвечали: «Пусть так: положим, хотя и не половина, но значительный процент будет состоять из “модных” слушательниц, – право, мода эта будет не из худших мод. Имена профессоров, читающих на этих курсах, уже опытных в деле университетского преподавания, ручаются за то, что “модные” слушательницы нисколько не повлияют на серьезный характер чтений».

Преподавательский состав курсов был превосходным. На Бестужевских лекции читали известные и уважаемые профессора: по исторической грамматике русского языка Н.П. Некрасов, по всеобщей литературе А.Н. Веселовский, по русской истории К.Н. Бестужев-Рюмин, по психологии М.И. Владиславлев, по химии Д.И. Менделеев, по ботанике А.Н. Бекетов. Но даже и при такой организации образовательного процесса противники женского образования нашли изъян: якобы «профессора только читали лекции, а не знали, кто перед ними сидит». Разумеется, с такой точкой зрения не был согласен К.Н. Бестужев-Рюмин, возглавлявший курсы в 1878–1882 годы. В статье, посвященной их деятельности («Новое время», 1886, № 3747), он, в частности, отметил, что «нередко профессора беседовали со слушательницами; иные из них (семейные) приглашали их к себе в дом и старались иметь хорошее влияние; иногда, как бы сговариваясь, несколько профессоров читали лекции к случаю. Так было по смерти Достоевского и в других важных случаях. Следственно, сказать, чтобы профессора совсем не думали о слушательницах и их нравственных нуждах, нельзя. Конечно, слушавшие В.С. Соловьева не забудут многих его лекций и до сих пор сохранят посеянные им семена. Вообще обращение с людьми науки, серьезно смотрящими на свое дело, даже помимо лекций, направленных преимущественно к тому, чтобы внушить серьезный взгляд на мир, должно было непременно иметь благотворное влияние»*.

Противники высшего женского образования самым тесным образом увязывали его с вопросом о женской нравственности. Не секрет, что «”курсы” по всеобщему говору тех лет представлялись “все равно что домом терпимости”», – замечал В. В. Розанов. В защиту нравственности девушек, обучавшихся в гимназиях и на курсах, активно выступала пресса. Так, публицист Ф.С. Стулли в газете «Голос» (1880, № 292-293) в статье «Высшее женское образование» особенно горячо защищал женское образование от бесконечных нареканий по поводу женской нравственности. Он выставил такие аргументы: не будь гимназий, в закрытые учебные заведения поступила бы совсем незначительная часть девушек. Большая же часть нынешних гимназисток попала бы в швеи, экономки и т.п. А что касается нравственности швей, экономок, рассуждал Стулли, то едва ли найдется какой-либо враг женских гимназий, который взялся бы доказывать, что она выше нравственности гимназисток. А разве у воспитывающихся дома под присмотром родителей барышень не дремали под подушкой романы Поль-де-Кока, а подчас и маркиза де-Сада? Ф.С. Стулли был уверен, что воспитанницы гимназий являются достаточно окрепшими и самостоятельными для борьбы с суровыми для современной девушки условиями жизни. «Лучшим доказательством этого служат высшие женские курсы, пополняемые преимущественно гимназистками».

Дискуссия о высшем женском образовании продолжалась в течение десятилетий. Невзирая на плодотворную деятельность Высших женских курсов, споры о них не затихали. Нескрываемой болью за женское образование пронизан возглас современника (1886): «Вопрос о высшем женском образовании положительно злосчастный вопрос в нашей жизни и литературе; злосчастный именно потому, что никак не может попасть в надлежащее русло и получить правильное течение».

Так называемый женский вопрос заполонил страницы периодической печати. Каждый автор отстаивал собственную точку зрения в вопросах предназначения женщины, ее роли матери, жены, хозяйки дома, места в обществе; писали об уровне образования женщин, специфике их профессиональной деятельности, о юридических правах. Полярные суждения, высказываемые в публикациях, привели к тому, что проблема продолжала оставаться не только актуальной, но и дискуссионной. К концу XIX века она была такой же острой, нерешенной, как и в 60-е годы, чему доказательство – колкая эпиграмма Вл. Соловьева, датированная 1897 годом:

Придет к нам, верно, из Лесбóса

Решенье женского вопроса.

Особенно жаркие споры между сторонниками и противниками образования женщины вызывал тезис о ее предназначении быть матерью, женой, хозяйкой дома. Так, журнал «Церковно-общественный вестник», являвшийся защитником женского образования, в статье «Современная роль русской женщины в деле воспитания» (1882, №№ 80, 83 и 87) пришел к заключению, что лучшей матерью и хозяйкой дома является женщина-выпускница женской гимназии или соответствующего ей учебного заведения. Здесь, с точки зрения автора, наблюдается «господство не инстинктов, а здравых взглядов и суждений, которые, конечно, весьма благотворно отражаются на умственном росте детей». О благотворном влиянии образования на семейную жизнь и, в частности, на роль матери говорил известный литературовед и общественный деятель О.Ф. Миллер, выступая на Бестужевских курсах. С присущим ему пафосом он заявил: «Высшим образованием женщины должен быть восстановлен тот ореол не матери только, но и духовного материнского начала, которого не заменить никогда никакому искусству гениальнейшего из педагогов!» По мнению О.Ф. Миллера, «для того, чтобы семья в нашем образованном обществе достигла всей высоты своего образовательного значения, женщине и должно быть предоставлено право на образование».

С.М. Соловьев, знаменитый историк, профессор Московского университета, при открытии Высших женских курсов в Москве оценил роль и назначение женщины следующим образом: «Непременный и почетный член общества, мать и воспитательница граждан, женщина не должна быть глуха и нема в обществе, равнодушна и чужда относительно вопросов, его занимающих». Но хуже всего бывает такое положение женщины, когда она пытается участвовать в вопросах, не зная их сути, когда она увлекается первою громкою фразою, повторяет чужие слова, не имея возможности проверить их истинность. Женщина, по соображениям С.М. Соловьева, должна обладать самоуважением. Только такая женщина, встречаясь «с каждым явлением, старается его изучить, проникнуть в его сущность; новое слово не увлечет ее, не отуманит ее сознания; без страсти, без гнева и преждевременного сочувствия выслушает она его и займется поверкою; ей укажут на авторитет; она обратится к другим авторитетам, выслушает другие мнения». Женщина, твердая в своих представлениях, очень ценна для общества, потому что она не станет легкой добычей для людей, стремящихся поработить своих соотечественников, навязыванием чужих убеждений. Когда женщина будет демонстрировать «твердость убеждений, широкий, многосторонний взгляд, способность к поверке чужого мнения», тогда общество «вырастет, окрепнет, получит возможность правильного развития». Воспитание самоуважения в женщине важно еще и потому, что она является матерью и первой наставницей детей, а для общества особенно значимо то, что «молодые поколения воспитываются под впечатлением спокойного величия, которое господствует в образе матери». И наоборот: «Горе обществу, где вместо этого образа спокойного величия молодые поколения встречают образ женщины, мятущейся во все стороны, с отуманенным сознанием», ошеломленной различными мнениями, не способной в них разобраться и оценить их по достоинству. Чтобы женщина не оказалась в таком положении, люди науки, полагал С.М. Соловьев, обязаны «предложить курс высшего образования, ибо его отсутствие… ведет к печальным явлениям».

Дискуссия о женском образовании обнажила такие проблемы, о которых, как правило, старались вслух не говорить. Это, прежде всего, взаимоотношения супругов. Недруги женского образования считали, что среднее, а особенно высшее образование женщин негативным образом отразится на семье. По-другому смотрел на эту проблему известный педагог и литератор В. Острогорский. В статье «Жены и мужья (Несколько слов о семейной жизни)» он заметил, что брак, и прежде бывший простой коммерческой сделкой, не перестал быть таковой и в «век прогресса и женского вопроса». Изменить отношение к браку можно, по мнению автора, поднятием умственного уровня общества, требующего интеллектуального равенства мужа и жены. Известно, каким могучим фактором в умственно-нравственной жизни общества является женщина, и уверенность, что можно ослабить силу этого фактора, ограничив всевозможными средствами интеллектуальное развитие женщины, – грубое и опасное заблуждение. Образование, полученное женщиной, ее умственное развитие в значительной мере повлияют на ее личную жизнь, на создание разумной, завидной семьи, так необходимой каждому государству. Для образованной женщины «брак перестанет быть случайностью, лотереей, в которой легкомысленно разыгрывается счастье брачующихся и судьбы целых поколений». Автор уверен, что женщине должны быть предоставлены широкие возможности для образования и профессионального роста, «но все-таки одною из самых великих профессий, во всех государствах, и самой распространенной, будет одна: – быть в семье силой, поддерживающей мужа нравственно, возвышающей его, и силой, созидающей бодрые духом новые поколения».

Таким образом, вопрос о женском образовании – это прежде всего вопрос о сохранении семьи, народа и государства.

Сильно воспитательное воздействие образованной, настроенной на активное восприятие жизни матери на своих детей, утверждал В.В. Розанов и показал это на примере. В очерке «Анна Павловна Философова» он писал, что секретарем женского клуба, что в Петербурге, была богатая, образованная вдова, имевшая сына-гимназиста. Эта женщина, любившая свое дело, проводит в клубе каждое воскресенье. «И сын от нее не отходит, “тут же”, и ничуть она не перестала быть семьянинкой, и сын любуется на то, что мать его нужна всем, все ее спрашивают, к ней обращаются, она всем помогает. Сын любуется на то, что мать его полезный человек, – гордится этим и этою хорошею сыновнею гордостью воспитывается более, чем если бы мать вечно вязала чулок, сидя с ним vis-a-vis, в чепчике по образцу немецкой картинки».

Практические шаги по организации высшего женского образования были следующими: в Петербурге были открыты медицинский частный институт (1897) и Императорский педагогический институт (1903).

Советское правительство, поддерживая идею равноправия мужчин и женщин, много внимания уделяло высшему женскому образованию, особенно заботясь о девушках из беднейших слоев населения. Однако преградой для поступления в вуз являлось отсутствие у абитуриентов общего среднего образования. Проблема была решена благодаря созданию рабочих факультетов — уникального явления советского образования. На специальных курсах юноши и девушки из рабоче-крестьянской среды могли получить в кратчайшие сроки среднее образование. Русский язык пополнился словами рабочий факультет, рабфак, рабфаковец, рабфаковка.

Понятие рабфаковка в довоенный период (1919–1940) имело широкое распространение благодаря новизне, необычности этого явления. Никогда еще в истории отечественного образования девушка из рабочей и крестьянской среды не могла продолжить обучение в высшей школе. Актуализации этого феномена способствовали произведения искусства. Так, живописные полотна, изображавшие рабфаковок, с интересом воспринимались зрителями. Картина Г.Г. Ряжского «Рабфаковка» (1927; Русский музей С.-Петербурга), растиражированная в многочисленных репродукциях, сочетает несколько функций: художественная и эстетическая тесно сопрягаются с просветительской и идеологической. На холсте изображена молодая жизнерадостная девушка с открытым и проникновенным взглядом больших серых глаз. Вся ее натура, демонстрирующая решимость, целеустремленность и даже героизм, свидетельствует о полноценной роли женщины в стране Советов, где она в первую очередь – труженица, а во вторую – жена и мать, но главное – полезный член общества. «Рабфаковка» Н.Ф. Смолина (1930; Новосибирский музей) – жительница Сибири, готовящаяся к занятиям. На полотне В.В. Лебедева «Рабфаковка с портфелем» (1937; Омский музей) изображена дородная девушка, вероятно, из крестьянской среды. Логично сравнить образы этих девушек с портретом курсистки, изображенной Н.А. Ярошенко. На пути к высшему образованию даже девушка «благородная» с большим трудом преодолевала многочисленные преграды, среди которых самыми неприятными оказались разглагольствования досужих столичных обывателей. В отличие от курсистки, образ рабфаковки, как правило, не вызывал негативных оценок окружающих. Вообще живописные полотна, написанные на рабфаковскую тематику («Первый рабфак» Л. Кривицкого, «Рабфак идет» Б. Иогансона, «Рабфаковцы» С.М. Прохорова и др.), воспринимались зрителями позитивно прежде всего потому, что они пронизаны оптимизмом, верой в светлые идеалы, надеждой в достижение целей.

Поэзия также не обошла стороной тему высшего образования женщин. Путь к нему не лишен страдания. «Завоеванный» зачет (М. Светлов, «Рабфаковке», 1925), к которому, вероятно, надо было готовиться после трудового дня на заводе или ферме, — сродни подвигу Орлеанской девы. Рабфаковка – это Жанна д’Арк на более высокой ступени развития. Рабфаковка –обобщенный образ женщины советской страны; рабфаковка прошла путь от бесправия к полноценному члену общества с полным набором трудовых, политических, гражданских прав. В стихотворении женщина из объекта истории превратилась в субъект, творящий историю самостоятельно.

Борьба за образование закалила российских женщин, сделала их более свободными, решительными, ответственными за свои поступки, умеющими видеть перспективу, преследующими не только личные, но и общественные интересы. Крепость их воли и духа становилась подлинно стальной благодаря преодолеваемым трудностям. Женщины стали полезными членами общества, преданными своей отчизне и делающими все для ее процветания.

*Здесь: наивных красавиц.

*Кроме кратковременной деятельности на Бестужевских курсах, Вл. С. Соловьев еще совсем молодым человеком, тотчас после защиты магистерской диссертации, читал лекции по философии Платона на Высших женских курсах в Москве (курсы В.И. Герье). Свои впечатления от этих лекций, относящихся к весне 1875 г., сообщила слушательница Е.М. Поливанова: «Лекции становились все интереснее и часто были захватывающими, как, например, лекция о диалоге “Федр”, где речь идет о хладнокровном ораторе и ораторе, обладающем пафосом, которым в высшей степени обладал и сам лектор».