Эртелевские дали

1

 

Классики Толстой, Салтыков-Щедрин, Чехов, Горький и Бунин восхищались его прозой, дружили с ним, вели переписку. А мы не восхищаемся и не читаем. Число поисковых запросов Яндекса, связанных с Эртелем, не превышает 6 тысяч в месяц, в то время как, скажем, сведения, связанные с Достоевским, ищут более 2 миллионов, с Чеховым — более 5 миллионов пользователей.

Об этом странном и необъяснимом читательском забвении писал в эмиграции еще в 1929 году Бунин. В его лаконичной статье отразилось столько теплых воспоминаний и комплиментов, что невольно поражаешься масштабом личности автора «Записок Степняка» и романа «Гарденины». По мнению Л.Н. Тол­стого, написавшего предисловие к этому нашумевшему в свое время роману, «для того, кто любит народ, чтение Эртеля большое удовольствие».

Александр Иванович Эртель (1855–1908) родился в селе Ксизово под Задонском.

По сведениям археологов, в окрестностях села в V веке располагалась столица гуннов. Спустя век в этих краях ненадолго появились готы, скорее всего, вытесненные гуннами из Северного Причерноморья в эпоху великого переселения народов.

Я упомянул о готах потому, что Эртель сам происходил из готов, то есть немцев, которые сами себя так именовали еще в конце 19 века (отсюда, кстати, появилось название готической архитектуры). Как вспоминал сам писатель, его дедушка, родом из Берлина, служил простым солдатом в наполеоновской армии и попал в плен в 1812 году. Русский офицер вывез его из-под Смоленска в свое имение в Ксизово.

Людвиг (так звали деда) перекрестился в православие, женился на крепостной девушке, стал работать в качестве управляющего в различных имениях Воронежской губернии. На память от берлинского деда остался старинный кофейник, который пару раз мелькнул в «Записках степняка».

Отец Иван Людвигович также женился на крепостной (незаконнорожденной дочери помещика Авдотье Петровне) и всю жизнь проработал управляющим.

Сыну Александру была уготована роль управляющего в третьем поколении. И он остался верен предназначению даже после триумфа на ниве сочинительства, обусловленного, наверное, доставшимся от предков причудливым сочетанием немецкой рачительности и русской романтической мечтательности.

 

2

 

В 1867 году, когда Александру исполнилось 12 лет, отец снял в аренду на накопленные сбережения хутор Грязнуша на одноименной речушке, ставший позже благодатным местом для жизни и литературного творчества.

Сразу выяснилось, что оставшихся от аренды денег не хватает для безбедной жизни, и отцу пришлось снова искать место управляющего. Такое место нашлось в имении Филипповых в 50 вер­стах от Усмани в селе Александровка-Савельевка (с конезаводом), расположенном на берегу реки Плавицы близ нынешнего райцентра Добринка. Отец взял будущего писателя с собой «приучать к хозяйству», а мать с его младшей сестрой остались хозяйничать на хуторе. Александр прожил с отцом до осени 1873 года.

Стоит отметить, что писатель нигде не учился ни до этого, ни в дальнейшем. Читать научила мать, писать научился сам. Кое-что постиг, живя в доме крестного — помещика Савельева. А в основном — только самообразование, только знания, почерпнутые из книг. В самостоятельном обучении, пожалуй, перещеголял Горького, который все-таки успел закончить несколько классов начального приходского училища и пытался, хотя и безуспешно, не имея аттестата о среднем образовании, поступить в Казанский университет.

В восемнадцать лет Александр Эртель начинает самостоятельно зарабатывать на жизнь, устроившись (не без хлопот отца) конторщиком к богатому землевладельцу Овсянникову в Усманском уезде. Здесь в его судьбе произошло несколько важных событий.

В Усмани стал вхож в общество образованных людей с прогрессивными взглядами, собиравшихся у Василия Ивановича Федотова — купца, мецената, страстного книголюба и умеренного социалиста по политическим воззрениям. Ему принадлежала библиотека, которой заведовала дочь Мария.

Среди завсегдатаев провинциального интеллигентского кружка — будущий прозаик Василий Васильевич Огарков, писатель Павел Владимирович Засодимский (уже публиковавшийся в столичных изданиях и известный под литературным псевдонимом Скиталец), кубанский землевладелец Семен Иванович Болтенков, позже, в начале 20 века построивший на собственные средства лечебницу в Железноводске и в 1911 го­ду избранный городским головой Пятигорска.

Усмань притягивала неординарных людей словно магнит. Таким же местом притяжения можно считать соседний Верхнехавский уезд Воронежской губернии, связанный с жизнью и творчеством А.И. Эртеля и З. А. Соколовой (сестры К. Станиславского), основавшей в конце 19 века в селе Никольское старейший крестьянский театр, в котором и поныне ставятся спектакли. В настоящее время продолжает славные театральные традиции режиссер Татьяна Гречаникова.

 

3

 

Наверняка не только мне пришла в голову поразительная мысль, что в литературных, научных и иных славных начинаниях немалую, чуть ли не мистическую роль играет географическое положение.

Случайно ли в Воронеже появились на свет два выдающихся поэта — А.В. Коль­цов и И.С. Никитин, а позже — нобелевский лауреат И.А. Бунин и всемирно известный писатель А.П. Пла­тонов?

Критик В.Г. Белинский хотя и родился в крепости Свеаборг близ Хельсинки, где служил лекарем его отец, но с пяти лет до поступления в Московский университет жил в уездном городе Чембаре Пензенской губернии. Этот город всего на 40 километров отстоит от села Тарханы, где прошло под присмотром любящей бабушки детство М.Ю. Лермонтова. Случайность?

Известно, что Усмань — еще и родина нобелевского лауреата по физике, создателя лазерных установок академика Николая Геннадиевича Басова. Масштаб творческих и выдающихся личностей впечатляет!

Как знать — возможно, все эти местности являются местами силы, притягивающими избранных. Может быть, временами открывается некий ноосферный портал, и на этих избранников излучается неизвестная пока и незримая творческая энергия.

Но вернемся к жизненному пути и творчеству А.И. Эртеля.

 

4

 

На почве увлечения чтением Александр Эртель сблизился с дочерью Федотова Марией. Между ними завязалась оживленная переписка. В 1875 году обвенчались. Родители отговаривали молодого человека, которому еще не исполнилось двадцати лет.

На скромное приданное 1000 рублей и такую же сумму, полученную от отца, Александр Иванович решил арендовать хутор, но самостоятельное управление сельским хозяйством закончилось разорением из-за двух подряд неурожайных лет. «Я, считавшийся дельным хозяином в чужом богатом имении, оказался никуда не годным в своем маленьком», — вспоминал Эртель в письме Матвею Николаевичу Чистякову, который принадлежал к избранному кругу «толстовцев».

Знакомство у Федотова с П.В. Засодимским сыграло определяющую роль в судьбе Александра Ивановича. В 1878 году Павел Владимирович открыл в столице на углу Невского проспекта и Литейной улицы библиотеку в семь тысяч томов и, поскольку решил отправиться к тетке в вологодскую губернию, предложил молодому человеку, жаловавшемуся в письмах на скуку и безысходность сельской жизни, место заведующего. Обеспечены были только квартира, прислуга и дрова на зиму, остальные средства для жизни предлагалось изыскивать самому.

Весной 1879 года Эртель на 150 рублей, которые дал отец, перебирается с женой в Санкт Петербург, оставив двухлетнюю дочь у бабушки в Грязнуше.

Деньги вскоре закончились, пришлось заложить кое-какие вещи. В отчаянном положении под влиянием новых друзей-литераторов Александр Иванович решил ступить на писательскую стезю.

Первый рассказ «Ночь под Рождество» знакомый писатель С.Н. Кривенко попробовал пристроить в «Отечественные записки» — отклонили. Позже его напечатали в «Вестнике Европы» и выпустили отдельной брошюрой в Киеве. Что лишний раз говорит, как важно молодому автору найти своего редактора.

Затем Эртель переработал несколько своих историй и под общим заголовком «Записки Степняка» предложил поочередно в «Дело», «Неделю», «Русскую речь» — везде возвратили. «Вестник Европы» считался недоступным, но с отчаяния и без всякой надежды двадцатичетырехлетний сочинитель зашел в контору журнала на Васильевском острове.

Спустя три недели его пригласили в редакцию и сообщили, что рассказы понравились. Через пару месяцев в январе 1880 года их напечатали, редактор предложил за них триста рублей, оказавшихся как нельзя кстати.

Чуть раньше, в декабре, при содействии писателя Н.Ф. Бажина в «Деле» вышли «Два помещика», и с этого момента начался триумфальный и тернистый путь «воронежского мещанина» в большой литературе.

 

5

 

«Мне не раз случалось и плакать с пером в руках, и переживать минуты глубокого умиления. Но когда этот процесс проходил, и работа откладывалась в сторону, тотчас же выступали и другие стимулы так называемого творчества: нужда в деньгах, жажда успеха», — откровенно отмечал Эртель в послании Чистякову.

В самом первом опубликованном рассказе поразителен спор о литературе двух помещиков: старой потомственно-дворянской формации — Михрюткина — и новой, послереформенной — Никанора Карпеткина, начатый женой последнего.

« — Ах, Никанор, ты все с своей грубой, материальной точки зрения, томно возразила madame Карпеткина, грациозно смакуя мороженое, — но любовь, чувство… борьба… вот что нужно!

— Ах, отстань, матушка, с своей любовью! — грубо оборвал ее рассерженный господин Карпеткин, — не те времена нынче… Хорошо было о любви толковатъ бабушкам да дедушкам нашим, коли у них на носу ипотечных долгов не висело!.. Теперь не до любви… Рубль — вот идеал!.. Есть он у тебя — вот и перл жизни, нету — прохвост!.. Лови, бери, не зевай, а не то какой-нибудь кабатчик-оборванец (Никанор Михайлович произнес «оборванец» иронически) раньше тебя сцапает… И опять литература: учит она меня, как этот рубль заполучить, я ее уважаю, нет — плюю!..»

Михрюткин возразил:

« — Да насчет литературы… Возьмите хоть Дюма… Какая прелесть!.. Читаешь и не чувствуешь… страница за страницей… листик за листиком… Знаете, осенью затопишь эдак камин… закуришь эдак гаванну… возьмешь эдак мадеры хорошей и читаешь себе… “Три мушкетера” читаешь, или “Монтекристо” там… По-моему, нет выше наслаждения. (Господин Михрюткин сладко закрыл глаза и сентиментально перегнул головку.) Не все же польза, в самом деле!.. Надо, батенька, и идеалы!.. Идеалы — это такая вещь… Великая вещь!..

— Отстаньте вы со своими идеалами! — прервал его Карпеткин.»

Написано в конце XIX века, а как современно звучит! То же противоречие между рублем и идеалами. Ничто не ново под луной, даже ипотека!

 

6

 

По некоторым признакам, в одних рассказах «Записок степняка» описываются селения на берегу Плавицы (в тексте упоминаются населенные пункты Доброе и Лебедянь, хотя и отдаленные, но тяготеющие к этой местности). Другие связаны с уездным городом, в котором узнается Усмань. Третьи — с хутором Грязнуша и его окрестностями.

До чего же хорошо, живо, и, как сейчас говорят, атмосферно написаны «Записки»! Как ярко и любовно нарисованы узнаваемые картины родной природы на границе леса и степи. За полвека до Эртеля по пути из Липецка в Воронеж залюбовался этими местами В.А. Жу­ковский.

Благодаря записи в дневнике, известно, что приближенный к царской семье поэт остановился в Малой Приваловке, чтобы сделать пейзажные наброски.

В середине 20 века этими же местами восторгался Константин Паустовский в рассказах «Воронежское лето» и «Аннушка». После войны он отдыхал в Доме творчества писателей, открытом в бывшей усадьбе Эртелей.

Александр Эртель с трепетным упоением и мастерством описывает изменчивые, словно в калейдоскопе, картины природы. Неважно, что многие названия населенных пунктов в «Записках Степняка» изменены.

Писателю не пришлось выдумывать своих героев, они сами постоянно встречались ему в ближних и отдаленных селах, куда наведывался по делам, а то и заезжали сами на хутор Грязнуша. Яркие, незаурядные, они словно просились на страницы книги.

Взять хотя бы генеральского сына Ежикова, порвавшего со своим окружением и семьей, чтобы уехать в глухую деревню в двадцати двух верстах от Грязнуши учительствовать и последней копейкой из своего скудного жалования помогать односельчанам. Ежиков, возвращаясь с кучером из Воронежа, попал в метель и остался в Грязнуше на несколько дней. Пока стихия утихла, снега намело по самую крышу.

В другой раз возок с семьей помещика, возвращавшегося из воронежского банка, застрял в логу близ хутора в опасном весеннем зажоре (снежной мезге, насыщенной водой), что стало прологом новой захватывающей истории.

Чуть ли не в каждом рассказе звучит мысль, что после отмены крепостного права крестьяне попали в еще более тяжелое положение, чем при помещике. Пользуясь всеобщей безграмотностью, забитостью, их норовили объегорить чиновники, купцы и кулаки, спаивали трактирщики. При проникновении в деревню капиталистических отношений однодворцы, работавшие только на себя, не знавшие барщины, оказались в худшем положении, чем бывшие крепостные, привыкшие рвать жилы на своем и барском поле. Мелкопоместные дворяне разорялись, крупные выживали.

В одном из рассказов целая деревня в пятьсот душ решила всем миром переселиться в Сибирь, спасаясь от ежегодных неурожаев, недоимок, голода и произвола.

Но пробивали дорогу и новые прогрессивные процессы. Несмотря на пассивное сопротивление влиятельных земских ретроградов вроде Гермогена Пожарского, в селах появлялись школы и больницы, построенные на пожертвования.

 

7

 

В марте 1880 года в Санкт-Петербурге у молодого писателя открылось кровотечение из легких, переполошившее всех знакомых писателей, включая И.С. Тургенева. Приглашали лучших врачей. Новые друзья-литераторы дежурили по очереди у постели больного более месяца. В мае 1880 года Эртель с женой уехал сначала в Усмань, а затем в Грязнушу. Знаменитый Боткин не был уверен в благополучном исходе болезни.

Однако в Грязнуше знакомый врач на удивление быстро поставил больного на ноги, так что уже в июне он смог продолжить работу над «Записками степняка». Возможно, помимо лекарств, немалую роль сыграл целебный верхнехавский воздух, настоянный на степных и лесных ароматах.

Зиму 1881 года Эртель провел в Усмани, где на благотворительном литературном вечере познакомился с семнадцатилетней купеческой дочкой Марией Огарковой, которая заканчивала воронежскую гимназию.

Летом часто виделся и переписывался с шестнадцатилетней сестрой жены Анютой. Они даже планировали пожениться после ее возвращения с акушерских курсов в Петербурге. Чувства Марии Ивановны во внимание не принимались, так как в книжках 60-х годов проповедовалась полная свобода любви. И это в патриархальной России за сто лет до появления хиппи на Западе!

«Однако роман с Анютой как-то затих и, наконец, совсем пресекся, когда возобновилось знакомство мое с Марусей Огарковой, которая гораздо сильнее пленила мое воображение», — вспоминал писатель.

1883 и 1884 годы Александр Иванович с Марией Ивановной и дочерью Олей снова проводит в С-Петербурге. Библиотека, которой он заведовал, привлекала внимание революционно настроенной молодежи. Эртель не разделял радикальные взгляды народников, но однажды, после захвата подпольной типографии в Киеве, где нашли в бумагах его адрес, оказался в Петропавловской крепости.

В заточении снова резко ухудшилось здоровье. Перед самым его арестом Оля попала в больницу с дифтеритом, лечить который еще не научились…

После освобождения и ссылки в Тверь писатель встречается с Бакуниным, читает Толстого и вступает с ним в переписку, посещает Москву.

Весной 1885 года Александр Иванович побывал в Симеизе и в письме к Толстому выразил сожаление, что не застал его там. Зато позже попадет к великому писателю в гости в Ясную Поляну.

 

8

 

В том же 1885 году после десяти лет брака писатель разводится с женой и женится на Марии Огарковой. Через год в Твери у них родилась дочь Наталья. В 1889 году появилась на свет вторая дочь Елена, которая в 1906 году поступила на философский факультет Лондонского университета, окончила его в 22 года, вышла замуж за пастора и осталась жить в Англии. Позже в 1930 году в Англии окажется и Наталья. По некоторым сведениям — предположительно, не позднее 1914 года — Елена с мужем приезжала в Россию в имение Эртелевка, купленное Марией Васильевной после смерти писателя. Они забрали с собой в Англию одну из трех осиротевших сестер жены Матвея Чистякова, но это уже другая история.

 

9

 

Судя по датировке письма Чистякову, в июле 1888 года Александр Иванович с новой семьей вернулся на хутор Грязнуша.

Легко представляется, как, живя в избушке на хуторе с семьей и заботливой матушкой Авдотьей Петровной, не чуждой мечтательности и романтизма, Александр Иванович сочиняет свои произведения.

Около 1890 года Эртель покупает дом в Емпелевке (Трудовое), в десяти верстах от хутора, а Грязнушу арендует Матвей Чистяков.

Во время голода 1891–1893 годов по примеру Толстого писатель открывает на свои средства столовые для голодающих крестьян.

Стараниями Эртеля в соседнем селе Макарье в 1892 году построена школа на пожертвования богатых меценатов.

В 1894 году Александр Иванович побывал в Лондоне и Париже.

В 1896 году оставляет литературное поприще и становится управляющим огромного хозяйства в Тамбовской губернии.

Спустя десять лет Иван Бунин застанет его в собственном со вкусом обставленном кабинете в Москве.

 

10

 

Хутора Грязнуши уже не существует. Сложилось мнение, что он находился за околицей села Грушино и со временем слился с ним.

Но согласно карте Стрельбицкого 1871 года хутор был расположен между Сапруновкой и Грушино.

В апреле 2024 года я побывал в Грушино. Шел по улицам вдоль реки Грязнуша, перегороженной плотинами, в надежде отыскать по известным описаниям легендарное место. На южной окраине села спросил попавшегося навстречу мужчину, не знает ли он, где располагался хутор. И мне повезло.

— Как же, знаю! Мой отец из Грязнушки. Было в хуторе двенадцать дворов. И всего три фамилии крестьян с незапамятных времен. Сейчас там все распахали, ничего не осталось.

Он указал направление. Вдоль живописного пруда дошел до предполагаемого места. Все совпало со старинной картой. На пологом поросшем травой склоне оврага росли кое-где выродившиеся фруктовые деревья. Далеко внизу бежал, сверкая на солнце, ручей, вливающийся в залив пруда. Раньше, скорее всего, залив был перегорожен плотиной и представлял собой автономный водоем вблизи речного русла.

Рядом простиралось поле с изумрудными зеленями — те самые арендованные в позапрошлом веке 160 десятин земли.

От окружающего простора невольно охватило чувство восторга, который, наверное, испытывал в этих краях восхитительный мастер слова Александр Эртель. Самородка из Грязнуши еще предстоит открыть заново современным читателям.