Я живу и тревожусь

ПОЭТ МИЛОСТЬЮ БОЖЬЕЙ

1937-й — год своеобразный, и запомнился он не только печально известными массовыми репрессиями, а еще и продолжающейся индустриализацией огромной страны с емким названием СССР. Открывались новые комсомольские стройки, осваивались сибирские просторы. Молодежь манило небо, звали к себе моря и океаны. В честь столетия Александра Пушкина была выпущена почтовая марка.

В 1937 году в молодой рабочей семье Кинякиных Василия Федоровича и Прасковьи Герасимовны родился сын Сергей. И все было у них не так уж и плохо. Имелся хоть небольшой, но все же угол для жилья. Жили с надеждой на лучшее будущее. И вдруг негаданно-нежданно на страну Советов обрушилась война, мощным черным катком подминая под себя большие и малые села и города. Кинякины приняли безотлагательное решение вернуться в родительский дом, на малую родину в Мордовию, в село Пичпанду Зубово-Полянского района. Сергею в то время исполнилось всего четыре года. Он уже осознано понимал: вокруг что-то происходит невероятное, страшное. Заплаканные лица женщин, угрюмые мужчины, не вынимающие изо рта самокрутки. Сергей впитывал в себе, как губка, все ужасы военного лихолетья. Отца забрали на фронт, и он погиб в первые же месяцы войны. Несладко приходилось овдовевшей Прасковье. Она, собрав волю в кулак, трудилась на износ. Перед ней стояла одна и самая важная задача: поставить Сергея на ноги, дать ему достойное образование. Еще никто в те годы в селе не знал, что рядом с ними живет не простой мальчик Сережа, а большой поэт-лирик. И только он, как никто другой, мог впоследствии написать щемящее душу стихотворение «Я небольшим тогда был…». Сергей с фотографической точностью воспроизвел карттину полуголодной сельской жизни и уход отца из дома на войну:

В последний раз

Мелькнул картуз за ельником,

Остались лишь последние слова…

Потом мне часто

Приходилось веником

Мести в закутке

Камни-жернова.

Ну, что возьмешь с них?

Каменюки голые,

Мести сто раз —

Напрасные труды…

И навевают мысли невеселые

Щи из воды и хлеб —

Из лебеды.

Сергей Кинякин, окончив Ачадовскую среднюю школу (там он учился после неполной Пичпандинской школы), благополучно поступил в Мордовский государственный университет на филологическое отделение. Быстро промчались студенческие годы. В 1960 году он пришел работать старшим редактором художественной литературы Мордовского книжного издательства. Свое первое стихотворение «Миронь гуляня» («Голубь мира») появилось в газете «Мокшенгь правда». И это был действительно голубь — голубь высокого полета, взлетевший в поднебесье поэзии. Поэту тогда минуло всего двадцать лет. Он начал познавать вкус мордовского и русского языка, на котором писал его любимый поэт Александр Пушкин. К первой своей книге он подошел с хорошим багажом накопленных знаний. Книга «Эряфсь и вельгомась» («Жизнь и любовь») вышла в год его тридцатилетия. И стало понятно, что в мордовскую и русскою в целом литературу пришел поэт со своим голосом, своим видением мира, сложного и противоречивого.

Сергей Васильевич, работая ответственным секретарем журнала «Мокша», набрал творческую силу как поэт и как переводчик. На мокшанский язык перевел карело-финский эпос «Калевала», поэму Я. Кулдуркаева «Эрмель» и ряд классиков русской литературы — в первую очередь, светоча русской поэзии Александра Пушкина. Он вел семинары творческой молодежи, через его руки прошли сотни рукописей — из них он выуживал юные дарования, и это у него хорошо получалось.

В перечне наименований произведений поэта есть книга «Инь мазысьс» («Самая красивая»). За эту книгу поэт получил премию Ленинского комсомола Мордовии.

Сергей Васильевич воспевал любовь и верность. На первом месте у него была ее величество Женщина. И как он аккуратен и бережен к каждому слову, к каждому посвящению любимой:

Что говорить? —

Ты красива,

Звездочкой яркой

Сияешь.

Сколько в красе твоей

Силы —

Даже сама ты

Не знаешь.

На особом месте в стихотворениях Сергея Кинякина стоит мама Прасковья Григорьевна — боль его души. Он терзался от того, что нечастыми бывают встречи с ней, а как хочется порой поговорить наедине о пережитом, о трудном детстве, о тяжелой маминой работе в колхозе. Нелегко приходилось вдовам в послевоенное время воспитывать детей, которых в годы войны именовали подранками. Точное и глубокое определение.

Родная, здравствуй…

Близок час свиданья.

Приеду я в твою седую даль.

Вся жизнь твоя проходит в ожиданье,

Вся жизнь твоя — разлука и печаль.

И не совсем ты веришь мне порою

И плачешь — в самом деле ль встрече быть?

Приеду я…

Мы вспомним все былое,

С клубка годов разматывая нить.

После прочтения таких строк остается только восторгаться образностью языка, точному попаданию каждого слова в тему.

Сергей любил жизнь, любил друзей и дружеские посиделки с ними. Когда в 1988 году его избрали заместителем председателя отделения Союза писателей в Мордовии, словно вся литературная братия переместилась в его кабинет. Там развертывались шумные дискуссии на предмет, кто чего стоит в отечественной и мордовской литературе. Сергей Васильевич являлся отменным спорщиком.

А еще в кабинете зампреда разворачивались настоящие шахматные баталии. В них принимали участие народные писатели Мордовии Михаил Трофимович Петров, Федор Константинович Андрианов, иногда к ним примыкал Заслуженный писатель Григорий Ильич Пинясов и, конечно же, хозяин шумного кабинета. Они оспаривали негласный титул на звание «лучшего шахматиста вечера». И этот шахматный турнир заканчивался, когда в дверь заглядывал вахтер: «Все, по домам, скоро и автобусы перестанут ходить». Писатели не прекословили, разъезжались по домам.

Сергей Васильевич с уважением относился к ветеранам войны. Крепкая дружба его связывала с Ф.К. Андриановым, десантником и разведчиком. В одном из боев у него по самое плечо срезало руку. Поэт посвятил товарищу одно из лучших своих стихотворений «Рука»:

И встал над окопом, смертью объятый,

Под изрыгающий смерть пулемет,

Он вместе с рукою швырнул гранату

И вместе со взрывом шагнул вперед.

…Рука…

И одной он сделал немало:

Она надежно и без затей

Книги писала, жену обнимала

И по-отцовски ласкала детей…

В этом стихотворении драматизация ужасов войны доведена до предела, до высшей точки кипения.

Сергей Васильевич — из когорты таких поэтов, как Рубцов из Архангельской области, Прасолов из Воронежа, Попов из Орла. Они родились в преддверии войны, их судьбы схожи одна с другой. Они надежно и основательно влились в общий хор большой российской поэзии.

В 1997 году на мордово-мокша и русском языках вышла в свет книга — «Сизеф влашень вайгаль» («Голос уставшей лошади»). Необычное для литературы название. В среде любителей изящной словесности она наделала немало шума, дескать, куда движемся, это упадническая поэзия, она не несет ничего позитивного. Единогласия не было — книга взорвала устоявшиеся каноны. Находились, думается их было большинство, и сторонники новаторской поэзии Сергея Кинякина, ставшего при жизни классиком мордовской литературы.

Споры стихли, пена сошла. Книга, как говорят в молодежной среде, оказалась «классной». Во всех проявлениях в ней ощущается биение жизни. Я не могу читать спокойно стихотворение «Сосновый бор» из книги «Голос уставшей лошади». На мой взгляд, возможно, что и ошибаюсь, оно написано в духе баллад Роберта Бернса в переводах Маршака. Удивителен запев стихотворения:

Когда ты молод и красив,

Когда и море — по колено,

Когда еще ты полон сил

И жажды каждой перемены;

Когда не вызывает боль

Ни эта синь,

Ни это поле,

Когда не сделано тобой,

Быть может даже сотой доли;

Когда еще в твоей судьбе,

Все кажется намного проще,

Как недвусмысленно зовет

Березовая роща!

Стихотворение большое, а вот его сердцевина, читаешь — и мороз прошибает:

…На месте, где росли они,

Могучи силой удалою,

Теперь остались только пни

С натечной липкою смолою.

Наш трудный век суров и груб,

Он сказки переделал в были.

Тот великан пошел на сруб,

Того на доски распилили…

Такая вот аллегория — 1937 год. Какой простор в этом стихотворении, какая свободы мысли! Стихотворение хочется перечитывать еще и еще. Поэт неповторим, и этим можно только восхищаться. Многие произведение мастера созданы более полувека назад, но они, как и прежде, свежи и изящны.

Сергей Кинякин — автор слов гимна Республики Мордовия, положенных на музыку известным композитором Ниной Кошелевой. В 1998 году был награжден орденом Почета. Стал лауреатом государственной премии, Народным поэтом Республики Мордовия.

Умер поэт в 2019 году.

Геннадий ПЕТЕЛИН,

Заслуженный писатель Республики Мордовия.

Поселок Зубова Поляна

РАЗГОВОР С СЫНОМ

 

Я немало на свете прожил

И отметил с грустью не раз:

Наши дети на нас не похожи,

Не похожи они на нас.

 

И с моим ни сладу, ни спасу —

Спор рождают даже штаны:

Натянул на себя «адидасы»

Из какой-то заморской страны.

Я в рубахе ходил домотканой,

В стариковских топал лаптях,

Но доселе есть — как ни странно —

Сила в мышцах и крепость в костях…

 

Он, гляжу, вот-вот захохочет,

Он улыбку прячет в горсти:

— Я потопал бы в лапоточках,

Только некому их плести.

Ну, а эти штаны достали

В том селе, где ты вырос сам…

 

— Хватит, — вспыливаю, — зубоскалить,

В твои годы я, знаешь, там…

 

Не желает дослушать:

— Знаю,

Навалились круто дела,

И тебя тропинка кривая

Из деревни родной увела.

В легкомыслии не покаюсь,

Хоть подъемы будут круты,

Я туда теперь собираюсь

Пожинать, что посеял ты…

 

Я взбешен, я готов сорваться:

— А «военка», диплом, мечты?!

Он спокойно:

— В свои девятнадцать

Генералом ведь не был и ты…

И с улыбкою, без обиды

Добивает меня пострел:

— Старость молодости завидует,

Просто ты, отец, постарел…

 

Я немало на свете пожил,

Отмечаю без грусти сейчас:

Наши дети на нас не похожи,

Не похожи они на нас.

 

Я ЖИВУ И ТРЕВОЖУСЬ

                           А.В. Алешкину

 

Я живу и тревожусь —

Оттого, что вокруг себя

Вижу только улыбки

(Мечтайте об этом чуде).

Всем я друг,

Потому, не кляня, а любя,

Окружают меня хорошие люди.

 

Я живу и тревожусь —

Оттого, что уверен: так

Не бывает,

Чтобы все и всегда любили.

Может, попросту я —

Великий чудак и простак?

Или это мне с детства в голову вбили?

Я живу и тревожусь —

Оттого, что и друга враги

Приголубят меня,

Улыбнутся — и враз приголубят.

Если ж друг позовет,

Мол, врагов одолеть помоги!

Как же я помогу, коль они меня любят?..

Я живу и тревожусь,

Что вот, неожиданно, вдруг

(Не могу отвязаться

От этой назойливой мысли)

Посчитает врагом меня

Лучший и преданный друг —

Просто преданный друг —

В самом ясном

Предательском смысле.

Я живу и тревожусь,

Что мало священного зла

В моем сердце,

Но все ж нахожу оправданье:

Дескать, мне повезло,

И душевного хватит тепла

На друзей и врагов.

Но напрасны старанья.

Я живу, и тревожусь,

И долго смотрю, как в окне

Тучно солнце висит

И цветы погибают от зноя.

Я живу и тревожусь,

Что нет человека во мне,

Нет во мне человека,

Который подрался б со мною…

 

РУКА

Ветерану войны и труда

Ф.К. Андрианову

 

Рука похоронена честь по чести —

Как человек, настоящий солдат…

Небо горячей грохочущей жестью

Падало, рушилось на Сталинград.

 

Зло огрызались брустверы, башни,

Злость перехлестывала через край…

Выход один: идти в рукопашный.

И под-на Волгой взметнулось «ура».

 

И встал над окопом, смертью объятый,

Под изрыгающий смерть пулемет,

Он вместе с рукою швырнул гранату

И вместе со взрывом шагнул вперед.

 

Осталось в памяти зарево боя,

Вражьих позиций крутые рога…

 

Нет, не двумя — одной рукою

Он в черной траншее душил врага.

 

И лишь когда оторвали от фрица,

Он за пустой схватился рукав…

Волжский песок, его кровь впитав,

Ему до ныне все снится, снится.

 

Рука…

И одной он сделал немало:

Она надежно и без затей

Книги писала, жену обнимала

И по-отцовски ласкала детей.

 

Двум бы рукам сподручнее вместе,

Но ни к чему сожалеющий взгляд…

А рука похоронена честь по чести —

Как человек, настоящий солдат.

 

* * *

Да, конечно, спору нет:

В работе

За тобой

Угнаться нелегко.

У начальства

Ты в таком почете,

Что пойдешь,

Наверно, далеко!

 

Продвиженья

Верная примета —

Тут сомненью

Место есть едва ль:

К твоему

Красивому портрету

Неспроста

Прибавили медаль!

 

Так за что же я

Попал в немилость?

Или славу

Не ценю твою?

Ты сама

Настолько изменилась,

Даже я

Порой не узнаю.

 

Пилишь, пилишь —

Так ты попрекаешь! —

Дескать, я и груб,

И нехорош,

Дескать, ты со мною

Погибаешь,

Пропадаешь даром,

Ни за грош!

 

Милая!

Ведь жизнь —

Такая штука!

Есть в ней единицы

И нули,

Но попробуй отдели их,

Ну-ка!

Это ж — как без пешек

Короли!