Говорят, отправляясь в дорогу, первую половину пути человек думает о том, что оставил, а вторую — что ждет его впереди. Похоже, так оно и есть.

Столько лет прошло после того слякотного утра 30 декабря 1990 года, но Алексей Волкотрубов помнит, как уезжал из дома. Как автобус отошел от крохотной Верхнемамонской автостанции, и он, молоденький летчик-лейтенант, действительно думал о том, что было. Подводил черту своему отпуску. И получалось — это не сделал, то не успел. Но ехать было необходимо. Утром 1 января ему надлежало быть в Таганроге, в летной части. Перед отъездом он больше успокаивал себя, чем мать: «Время пролетит быстро, мама. Мы скоро увидимся…»

Они встретились, едва расставшись. В Ростовском военном госпитале Любовь Николаевна Волкотрубова сына едва узнала. Та дорога, в которую она накануне провожала Сашу, ровно на своей середине разрубила надвое не только воспоминания, но и всю его жизнь. Тогдашняя пресса, еще щадившая нервы читателей, коротко сообщила, что на территории Чертковского района Ростовской области произошла крупная автокатастрофа. В результате сгорел автобус «Икарус-311», следовавший в Ростов-на-Дону из города Павловска Воронежской области. Погибли люди…

Пассажиров в автобусе было тогда, что называется, под завязку. В предновогодние дни кто-то торопился домой, кто-то ехал в гости. Ну а водители спешили подзаработать. Само собой, были заняты все 47 сидячих мест. Битком стояли люди и в проходе — еще около 30 человек. Александр сидел впереди в правом от водителя ряду. Поначалу его увлекли воспоминания, затем разговор с соседкой. А потом дорога и вовсе убаюкала. Очнулся он от резкого вскрика водителя-сменщика: «Что он делает?! Врежемся!»

На скользкой трассе «жигуленок» пошел на обгон автобуса. Навстречу из дорожного тумана неожиданно вынырнул «ЗИЛ». Профессиональный инстинкт летчика сработал у Волкотрубова мгновенно. Закрыв голову руками, он вжался в спинку переднего кресла. И в это время, пытаясь избежать столкновения с легковушкой, грузовик протаранил «Икарус». Все, может быть, обошлось бы не столь трагически. Но, к несчастью, «ЗИЛ» был нагружен 200-килограммовыми металлическими бочками с растворителем. Одна из них, будто снаряд, пробив лобовое стекло, влетела в салон. Вспыхнул пожар.

 

— Мне этот кошмар никогда не забыть, — говорит Александр. — Я очнулся, когда огонь бушевал сзади. В голове вертелось только одно: «Лишь бы снова не потерять сознание». Не погибать же зазря. Подхватил соседку и через разбитое лобовое стекло выбрался наружу. У автобуса уже собирались люди. Я закричал, что, мол, надо окна бить в автобусе, чтобы выхватить оттуда кого можно. А мне ответили: «Лучше отойди подальше. Сейчас все взорвется». Но что-то меня толкнуло туда обратно. Наверное, просто невозможно было видеть, как гибнут люди, с которыми ты только что был вместе, общался. В общем, полез я опять в пекло. Дышать нечем. Едкий дым. Языки пламени. Невыносимый запах горелого мяса. Нечеловеческие крики. На ощупь нашел девчонок-близняшек. Вытащил наружу. Потом еще нескольких человек. А вот мальчик-подросток, который сидел от меня наискосок, куда-то исчез. Так и сгорел…

Позже установили, что из 70 с лишним пассажиров только 15 удалось выбраться из пылающего автобуса. Но и из тех счастливцев врачи спасли всего семерых. А тогда всех пострадавших срочно доставили в ближайшую сельскую больницу. Поразительно, но Волкотрубов в эти минуты передвигался самостоятельно. В больнице даже к зеркалу подошел и, увидев себя, подумал: «Надо бы умыться — все лицо от сажи черное». Сильно болели только руки. Он решил, что все в порядке… И потерял сознание. Ожоги высшей степени были отмечены у него на 33 процентах кожи. На лице не было живого места. Вместо рук — обуглившиеся почти до костей фаланги.

 

Очнулся Александр в Ростове-на-Дону. Госпиталь, реанимационное отделение. Заплаканное лицо матери.

— Как же ты, сынок, себя не уберег?

— Все нормально, мама, я живой.

— Врачи говорят, что надо ампутировать руки.

— Мне нельзя без рук. Маресьев летал без ног. А как я полечу без рук? Нет, моя профессия — летчик.

— Сейчас твоя профессия — выжить, — вмешался в их диалог врач.

«Значит, худшее еще впереди», — подумал тогда Волкотрубов…

Сорок три дня в реанимации. И все время у его постели дежурили две сиделки — боль и мать. Руки, к счастью, удалось сохранить. Полтора месяца на спине, когда нельзя повернуть даже головы, чтобы приветствовать друзей. Они приходили в госпиталь едва ли не ежедневно, чтобы сдать для него кровь. А он каждый день ждал ту, единственную, которую узнал бы, даже не повернув головы.

Однажды жена пришла. Спокойно и как-то буднично сказала, что быть вместе им теперь невозможно. «Ты ведь меня понимаешь, Са­ша?» — спросила она. «Конечно, понимаю», — согласился он.

Когда жена ушла, он попросил у матери зеркало. На него в упор смотрело незнакомое лицо, которое не способно было выразить даже какие-либо эмоции. Лишь на изуродованной щеке блестела слеза. Но так совсем не годилось. Он был летчиком, и небо уже научило его многому. Прежде всего — не выть, если попадаешь в капкан. Даже на земле. Поэтому эта слабость так и осталась минутной. Он понял, что когда человек меняет кожу, он нередко меняет и жизнь.

Почти 200 дней на больничной койке от прежнего бравого лейтенанта Александра Волкотрубова оставили тень. Он похудел на 20 килограммов. Но физические страдания разжигала не менее жгучая тревога. Чем чаще он смотрел на клочок неба в больничном окне, тем острее осознавал, как далеко уходит его высота, на которую он поднимался за облака совсем недавно. Что ждет впереди? Начиналась другая половина его дороги — совсем иная жизнь.

После поправки он приехал в часть. Встреча была прекрасной. Друзья-сослуживцы говорили общепринятые комплименты: дескать, небо ждет его и пора ставить самолет на крыло. Из жалости избегали правды. Но человеку, испытавшему высоту, жалость не нужна. А правду он знал подавно: товарищи уходили в небо, а он оставался на земле. Теперь навсегда. Ему предложили службу на аэродроме. Александр отказался. Тоскливо жить без неба. Но еще мучительнее жить рядом с тем, о чем мечтаешь. В 1993 году Волкотрубов подал в отставку. Его наградили орденом «За личное мужество». Выплатили страховку. Проводили из армии в запас. Он вернулся домой, в Верхний Мамон.

 

По-разному люди переживают удары судьбы. Можно жизнь заполнить пустотой, горе залить водкой — кого на что хватает. Александра поначалу тоже зациклило. Он решил стать таким, каким был раньше. Внешне. Ради этого готов был терпеть все: любые хлопоты, любую боль. Несколько лет ездил в Санкт-Петербург. Ежегодно в медицинской академии ему делали по две-три пластические операции. При упорстве Волкотрубова, может, и свершилось бы хирургическое чудо. Но он вдруг ощутил, что это ему ни к чему. Потому что он стал другим.

Эта жизнь на земле, казавшаяся с высоты неба мелкой суетой, открыла вдруг неожиданные истины простых радостей, удач и огорчений. Он решил учиться и поступил на заочный юрфак Воронежского госуниверситета. Хватался за любую работу, и она доставляла ему наслаждение. В страду Волкотрубов искал для крестьян горючку. С ГСМ тогда было совсем туго. Но ему удалось исхитриться. Комбайны в поле не стояли. На полевом стане ему отломили кусок каравая из новин: «Это твой хлеб, Саша». Он никогда не знал еды вкуснее, чем эта.

Занимался как-то продажей детских игрушек. Однажды заявились к нему пацаны: «Дядь Саш, привези водяные пистолеты…» И вспомнилась ему пыльная улица его детства. Старьевщик со своей кибиткой, у которого они всей счастливой ватагой выменяли пистолет и ленту бумажных пистонов из серы… Все повторяется! И нескончаем этот круг жизни. А испытания тебя выбирают не только для того, чтобы ты проверил себя, но и чтобы попытался понять жизнь.

Между делом и любовь к нему пришла. С давним приятелем Мишей Пилипенко открыли они автомастерскую. Да так вклинились в работу, что порой обедать забывали. Таня — Мишкина сестра — их за это поругивала да подкармливала пирогами.

— Так и прикормила, — шутит Александр.

Сыграли они свадьбу. Потому что друг без друга жизни уже не представляли. Впрочем, и сейчас не представляют того, как друг без друга жили раньше. Александр — человек в районе уважаемый, занимается предпринимательством — тут свои трудности, но все преодолимо, когда тылы надежные. Таня работает в районной администрации. Предлагали ей как-то повышение — должность в Воронеже. Отказалась: «Я и дня без Саши не могу».

Построили свой дом. Место присмотрели привольное, откуда видна излучина Дона. Над тихой рекою там повис высокий мост. Через него скользнула к дальним холмам дорога, столь круто повернувшая когда-то Сашину судьбу. Но он устоял на этой земле. А горизонты крепко держат над ним огромное небо. Бывает, Александр засмотрится на серебряный крестик самолета в синеве. И вздрогнет душа. То ли от хлопка сверхзвукового барьера, то ли от того, что Танина рука невесомо легла на плечо. Или же от того, что так быстро подрастают их с Татьяной дочки… А может, вдруг откроется душе ясная пронзительная мысль: на свете есть только одна высота, которую человек пытается покорить всю свою жизнь. Это — сама жизнь.

 


Владимир Евгеньевич Новохатский родился в 1951 году в селе Новоселовка Воронежской области. Окончил Воронежский государственный университет. Более 40 лет работал в печати: в районной прессе, редактором газеты «Молодой коммунар», собкором «Парламентской газеты». Автор книги «Было у матери три сына». Лауреат премии администрации Воронежской области по журналистике в номинации «Мастер», премии «Родная речь», награжден знаками «Золотое перо», «Благодарность от Земли Воронеж­ской». Живет в Воронеже.