Ветер в лицо

Редакция журнала «Подъём» начинает публикацию лучших рассказов и стихотворений участников Воронежского областного совещания молодых литераторов. Многие из этих авторов уже появлялись на наших страницах. Однако теперь их произведения становятся штрихами коллективного портрета молодой литературы Воронежского края.

* * *

Стихи Эльвиры Пархоц на редкость свое­нравны. Она пишет о том, что считает важным, что имеет свой звук и свой голос. Ткань ее стихотворений порой отрывочна и нуждается в определенной дешифровке. Так отдельными фразами о происходящем может поведать человек, только что вырвавшийся из центра событий и передающий встречному саму суть действий и значений внутри некоего явления — войны ли, колдовства, ссоры, вспышки страсти, внезапной перемены прежнего — на новое.

Все коллизии поэтессы развертываются в пространстве и времени русского мифа. Дохристианская Русь порой соединяется с православными штрихами, дает отблеск в картину нынешнего дня, но всякий раз автор возвращается к древнему истоку, в котором видит тайну русского характера и русского сердца.

Эти стихи чрезвычайно этничны. И когда касаются лирического отражения тридцатилетнего сидения Муромца на печи, и когда сюжет обращается к жестокой междоусобице гражданской войны, и когда читателю предлагается мистический монолог древней ведьмы, в котором добро и зло предстают в несколько отчужденном виде.

Фактура поэтической речи Эльвиры Пархоц содержит в себе отпечаток конструктивизма, причем отчетливо национального оттенка: тут не Илья Сельвинский, но Велимир Хлебников. Именно хлебниковская отрывочная речь, словно изначально прореженная кем-то невидимым, становится исторической предтечей поэтических повествований Эльвиры Пархоц.

Примечательно, что автор без видимого усилия выходит во внешний мир из своих внутренних чувствований и властно его осваивает. Широкий, выразительный словарь, острое зрение и способность соединить малую деталь с большим предметом или значительным действием притягивают внимание читателя, уже давно тоскующего о русском эпическом начале в поэзии.

Между тем, Пархоц несколько тесно в рамках своей нынешней творческой свободы, ее рука еще не вольна обратиться к волнующей теме легко и глубоко осознанно. Однако это состояние постепенно освобождающейся из плена немоты художественной воли очевидно в представленных на обсуждение балладах… Эволюция ее таланта обещает нам серьезные произведения, а самобытность почерка позволяет надеяться на появление на воронежском литературном горизонте совершенно необычной и долгожданной поэтической фигуры.

Вячеслав ЛЮТЫЙ

 

 

 

ЧТО ПОПАЛО

 

За межой — война,

Над Хопром — зима,

Белая кума.

Нет у поля дна.

 

Год замкнулся в круг —

Только, видно, зря.

По тебе, мой друг,

Все горит заря.

 

Знать, душой спились —

Обвалилась высь.

Сидор да Борис

Об одной дрались.

 

Путал бедный бес

Родину и квас.

А отрез небес

Не согреет нас.

 

Берегла трава

Голос мертвых сел,

Что меня повел

Собирать слова.

 

Всякий ночью сер.

Днем привычна новь.

Не бывало вер,

А была любовь.

 

НОЧЬ В ИНТЕРНЕТЕ

 

Дай мне сил отличить

Доказательства от оправданий,

Сплин — от боли,

А совесть — от блажи.

Я себя убивал тридцать лет,

Но живой.

Стынет на небе павшем

Закат

Ножевой.

 

Дай мне вспомнить,

Как спит над полями весна,

Разметавши туманные косы;

Как ласкается речка в июне,

А черная курица-ночь,

Уходя, подбирает небесное просо…

 

Я живу в соцсетях.

Тлеет жизнь,

Разговорами оплетена.

А вчера, сквозь бессмысленный чад,

Написала

Война.

 

Она ходит привычно-своей

Среди лжи, аватаров и котиков.

Что спросить у нее — подскажи,

Хоть бы…

В горле копится крик, как слюна…

Тишина.

 

Лунный посох коснулся окна:

Вечер слеп.

Наш кофейный мирок

Превращается в склеп.

По страницам в пыли — ветерок.

 

Дай остаток тепла

Хоть в горсти

До утра донести

Сил.

 

* * *

 

Кто-то скажет, что бред,

Кто-то выкрикнет: «Прав».

Полдень был умудренно-сед;

Был закат, как всегда, кровав.

Говорили: дружище, приди да спой,

Про весеннюю деву и звон степной,

Одиночек, крылатого над толпой —

Ой.

А я валялся оглохший, тупой,

Что мне песня, что в небо вой:

По изрезанным нервам и пьяным снам —

Красной ниткою —

Голос твой.

 

Говорили: давай, депрессивный, к нам —

Обсуждая мужей и дам,

Позабудешь в чужом свое…

Над моей головой — воронье.

 

Скажут: вышиби, дурень, клином.

Скажут: надо работать в дымину.

А еще — ничего, мол, не зря…

Ходит ветер с похмелья мимо.

И бледна, с синяками, заря.

 

Снова сплю в ожиданье зимы.

Под запретом

                       на рифму

                                   «мы».

 

* * *

 

По рассветной траве,

Глядя вверх,

Я пройду,

               задевая кусты черемух.

Услыхав колокольца птиц,

Пораспустит вязанье дрема —

Шерстяную туманную нить.

 

Крещена я водой криниц.

Отшептали меня стернЕ

Да лозинник отпел

                                   белый.

Уж не стану тебя винить:

Что предписано, то и делай

(А судьба твоя, знать, такая ж).

Зябнут руки, как на свиданье.

На десяток шагов воли дай мне.

На поляне, у пегого камня

Меня расстреляешь.

 

Жаль полынных небес

Да несчитанных верст.

Лес —

Тихим эхом в груди.

                                    Подожди…

Жаль

Желторогой козы — черной ночи,

Что по крыше цокочет

Копытцами звезд;

Да косматого рыжего пса,

Что бежит голубыми лугами;

Жаль

Светлоярых озер овса

С их березовыми берегами;

И приснившихся дивовых гор,

И тропинок нехоженых…

Жаль —

Мы похожи с тобой, похожи…

Слышу:

         щелкнул затвор.

…Ветер гладит пуховый,

Сероватый ослинник.

Травные слезы горят.

Из корзинки ольховой

Брусникой

Раскатилась заря.

КРЫЛЬЯ

 

Ветер в лицо.

Птичий щебет,

Как детский смех.

И толпа внизу —

Неспокойное озеро —

Ждет.

На колокольне стою.

Вот охота нашла —

Нет бы ткать,

Вышивать закатные солнца —

А мне надо самой

К солнцу!

По ночам

Собирала жар-птицыны перья

Вдоль заросших тропинок;

На рассвете срезїла

Несеченые волосы ив.

По углам — дымы паутин

В моем доме… а я

Мастерила, делала

                                  крылья.

Золотые,

             словно вечерние листья.

Чтобы встретить восход

И лететь за моря

Заповедных лесов и степей…

Кто бы верил.

На колокольне стою.

Сколько здесь до меня вот так?

Ветер щупает новые крылья

И подталкивает: «Лети».

Кто бы верил.

Тысячи глаз…

Что, друзья? Вот одна – в светло-карих

И испуг, и призыв:

«Ну же, падай.

Шансов нет: высоко. Панихиду

Я тебе закажу, каких не было…»

Вот другая — древесно-серые

Плачут (или слезятся от солнца):

«Говорила тебе, чудачка…

Ты не слушала. Поздно! Падай

И не мучь меня:

Ведь — любила…»

Вот и третьи глаза — меняются —

Голубые, а может — карие,

Словно щит (есть душа за ним?):

«Не взлетали,

И ты не сможешь.

Не жалею.

Да падай, падай».

 

Мои крылья — прочные, легкие,

Но поднимет их чья-то вера.

Сорный смех растет над толпой.

«Падай», — ветер шепнул со вздохом.

 

К черту!

Шаг с колокольни,

Руки раскинув —

Разбивайся-гори…

 

Подхватил воздух крылья,

Как вода — сухие листы.

Задрожали, расправились —

Понесли —

Над каменьями-взглядами

И над криками-стрелами,

И над хатами, в изумленьи присевшими,

Над дорогой — ползущей медянкой,

Над рекой, отражаясь в ней слитками,

И над лесом, над старыми гарями,

Над болотами и лугами —

На восход. И, не уставая,

Продираясь сквозь стаи дождей…

Был в толпе один, кто

Поверил.

 

---

Эльвира Олеговна Пархоц родилась в Воронеже. Окончила филологический факультет Воронежского государственного университета, в настоящее время аспирант. Автор сборников стихотворений «Поэзия переходного возраста», «Поэзия переходного возраста — 2» и «Баснословные птицы». Участник Воронежского областного совещания молодых литераторов (2013, 2016 гг). Живет в Воронеже.