Свет в ожиданье холодов

БЕЛОДОРОЖКА

 

Вдоль обочин, по кустам —

Белый неба дар.

Звуки, строки, поезда

вьются: вот-так-да!

 

С небом белый горизонт

Белой нитью сшит,

Из больших и серых сот

Человек бежит.

 

У полосок белых, вдоль —

Змейкою следы.

Человек веселый, коль

Пес — за ним, во льды.

 

Свет. Да ласковый мороз:

Мир, где нечем лгать.

И сосулька полна слез.

Правда.

Благодать.

 

ПУП

 

Там, где зарыта твоя пуповина,

Ветры над долом летят.

Мы ли виновны, иль ветры повинны:

Слов увлекающий ряд.

 

Где-то под солнцем холодные окна

Тени у стенок хранят.

Дымка повисла воздухом волглым,

Сух и прозрачен сад.

 

Ветры повеют весною бесчинной,

Выбросит стрелы ковыль,

И по дороге — плечи и спины,

Камни, разбитые в пыль.

 

По августовской дороге тягучей,

Черпая холод рос:

Что ты? Какой-то дурацкий случай?

С чем ты в рассветах рос?

 

* * *

 

Из осколков вымерших пустот

собираются мосты в былое,

И на Ты с коварным ожиданьем

говорит о деле простота.

Та черта осталась за спиною,

и галдит о будущем поспешность.

На полянке заповедный скот

 

все пасется, ожидая рая,

Зная место, впрочем.

Золотая по краям полоска

опускается в далекие края,

Тают в ветре злые отголоски,

правда, что-то важное тая.

 

Вот колеса по железу бьют,

неуют-

но увозя в квартиры.

То ли ветер, глупый и постылый,

то ли листья жгут,

то ли память застилает дымом.

 

Утро открывает нам глаза,

из кошмаров вынимая гвозди:

Будет день. И будет хлеб и осень,

будет ожидание грозы,

и бразды опять сдадут кому-то,

и опять кому-то не тому.

На экране — то темно, то мутно.

Вплавь и вскачь, то — в резкость, то — во мглу.

 

Не валяй дурака:

Та шальная строка

Не войдет ни в тома, ни в мозги,

Но грохочет река,

И —

не висни рука,

И —

работай в потоках реки.

 

Злобно-яростен зной

за холодной рекой,

А над пеной встает водосброс.

Прогрызаясь, не вой,

Продерись через сбой,

Ничего, обойдется, авось.

 

* * *

 

Нет, и не будет гремучей ртути,

Ясно, просторно, светло.

Солнце взбиралось все круче и круче,

В лето, к рассвету влекло.

 

Нет, и не будет тянущей боли,

Глупой из глаз воды,

Твердая, добрая, умная воля —

Верный заслон от беды.

 

Нет, и не будет мрака подвала,

Сжатых печалью губ,

Да, потеряюсь в глубинах вокзала,

Да, задохнусь на бегу,

 

Но не от боли, только от счастья,

От глубины серых глаз.

Дверь — нараспашку, окна все настежь.

Ветер и мудрый Спас.

 

Знаю, тебе суждено возвратиться,

Так возвращается рать,

Умная, яркая, легкая птица,

Мне же останется ждать.

 

* * *

 

Осиновый кол, апельсиновый двор,

Тревожные запахи тропиков сладких,

И льются в остатки когда-то озер

Чудные, шанельного цвета осадки.

 

Резиновый свод, тьма туманов свобод,

Подножные свитки сценариев ветхих,

И бьется в беде отожженный народ,

Как листья о ветки, как листья о ветки.

 

Под сенью орла расцветает урла,

И видят просторы родные приколы,

А главный пиджак не въезжает никак

Ни в гулкие звуки, ни в тихие споры.

 

Замри, у двери затаились цари.

И ждут, и смеются, с каемочкой блюдце

Несут на осколке вечерней зари

Псари-комиссары в тулупчиках куцых.

 

Чудная твоя, мой народ, простота

С какой-то надеждою беды скликает,

Святою святая и знаем не знает,

Что где-то — черта, под чертой — пустота,

За ней, не поймешь, то ли рожь, то ли ложь.

Дорога — для ног, это будет: шагать,

Шагать,

            машу вать,

                             машу вать,

                                               машу вать.

 

СПОРЫШНОЕ

 

Где у порога — дол, где без калиток дом,

Где над столом жердела с виноградом,

Одарит нас теплом и острым мудрым сном

Свет, по трудам понятная отрада.

 

Здесь ночь темнит, а день сулит тепло,

Будь синим иль замылен облаками,

Травой омыт прохладный мягкий склон,

Где обжит и осмыслен каждый камень.

 

Высокою травой дыша, по мураве ль

Вберешь росу босыми ли, в штиблетах.

Тот острый запах сена, неба колыбель

Размахом в мир и сладостное лето.

 

Опять поймешь простое и простишь

Большому граду суету и страсти,

И по своим местам расставит знаки тишь,

А ты промолвишь: «Все-таки я счастлив».

 

* * *

 

Под стопариком — испарина.

Или воспаренье в запредел?

Ставки каменны.

Вплавлено.

Это — воспаленье от несжатых дел.

Нет, не так.

Это — каменных дел мастер

вырубил, выложил, да ка-ак запоет:

Мол, оставьте приблуды и прибабаски

и катитесь за первый квартал.

Буквой «Б» до конца усталости

закружитесь в города дым,

Молодым все достанется и

безжалостно

заколотит окна дом.

 

Я не ною, что мягкой лапою

накрывает ночь синеву.

Да куда мне с моей зарплатою?

А колеса стучат: «На Москву…»

От бульвара-пруда в Зарядье

Маросейкой шальной пройтись

по провинции патрициальной,

по холмам ее вверх-вниз.

Надивившись столичной быдлости,

нахватавшись ее чудес,

возвратиться назад,

возвращусь назад

В лесостепь свою,

В город-лес.

 

АВГУСТОВСКОЕ

 

Тепло. Опять желтеет август

над звонким холодком воды.

Такая малость, радость, сладость,

Такая теплая усталость,

Такие тяжкие плоды…

 

Мосты, холодные рассветы —

Простая мудрость бытия.

Прогретая, парит земля.

Пирует громкая семья

в саду, у переулка лета.

 

Уходят буйства, сходит знанье

на голову, без лишних слов,

Но так же глуп, красив, здоров

свет, ускользающий в ненастье,

Свет

в ожиданье холодов…

 

---

Владимир Алексеевич Емельяненко родился в поселке Красногвардейский Белгородской области. Окон­чил физический факультет Воронежского государственного университета. Работает в концерне «Созвездие». Член клуба «ЛИК». Публиковался в региональных изданиях. Автор пяти книг стихов и прозы. Живет в Воронеже.