Село Никольское, улица Станиславского

Впервые я попала на фестиваль «Театральные встречи в Ни­коль­ском», когда он уже проводился в третий раз — в 1998 го­ду. Это был год столетнего юбилея МХАТа, и фестиваль посвящался памятной дате. Мое недоумение по этому поводу — где МХАТ и где скромный областной фестиваль любитель­ских театров — быстро рассеялось, когда инициатор и создатель фестиваля, выпускница Воронеж­ского института искусств, ведущий методист областного центра народного творчества Светлана Сукачева рассказала мне историю народного театра села Николь­ское. Оказывается, в 1894 году сестра Константина Сергеевича Станислав­ского — Зинаида, выйдя замуж за известного москов­ского хирурга Константина Соколова, переехала в купленное мужем небольшое имение в Воронеж­ской губернии, чтобы учить и лечить крестьян. Это была идея Соколова, которую жена всем сердцем разделяла. Можно как угодно относиться к так называемой теории «малых дел», но, судя по дневнику Зинаиды Сергеевны «Наша жизнь в Николь­ском», эта деятельность действительно ее захватила. Учеба, «лечеба» и создание крестьян­ского театра стали смыслом ее жизни на долгие годы. Все счастливо сошлось: молодость, любовь, творчество, которым была пропитана вся их деятельность (Константин был артистом-любителем, которого Станислав­ский не раз приглашал в МХТ).

Придя на работу в областной центр народного творчества, Светлана, знакомясь с любитель­скими театрами области, обнаружила, что Николь­скому народному театру в 1994 году исполняется 100 лет. Конечно, в его работе были перерывы по разным причинам, но характерно, что театр упорно возрождался: видно, крепко супруги Соколовы заложили его основы. Изучая архивные документы, расспрашивая старожилов, Светлана постепенно пришла к мысли о создании фестиваля любитель­ских коллективов именно на базе села Николь­ского. Ну, а столетие его народного театра было хорошим поводом. Так и возник этот фестиваль, которому в августе 2014 года исполнилось 20 лет.

В Николь­ском мне сразу понравилось. Клуб — бывшая школа, построенная Соколовыми — маленький, но уютный. Здесь в 1901 году ночевали Константин Сергеевич Станислав­ский и Мария Петровна Лилина, его жена, гостившие у сестры. В честь этого события главная улица села названа именем Станислав­ского.

Если по отреставрированному мостику перейти на другую сторону дороги, то выйдешь к бывшему дому Соколовых, где в первые годы проведения фестиваля еще располагалась сель­ская школа. Сейчас она стала музеем. Здесь в дни фестиваля проводится выставка из фондов краеведче­ского музея. Можно увидеть письма, афиши, программки, фотографии из архива Зинаиды Сергеевны, а также костюмы и предметы крестьян­ского быта тех далеких лет. Все это создает неповторимую атмосферу, и два-три фестивальных дня ты как будто живешь и тогда, и сейчас. Вокруг до­ма — порядком запущенная роща, и когда по ней гуляешь, так и кажется, что сейчас тебе встретится сама Зинаида Сергеевна.

На ночь нас увозили за несколько километров в соседний хутор Эртель, в пионер­ский лагерь, расположенный в бывшем имении писателя Александра Ивановича Эртеля, кстати, друга семьи Соколовых. Это тоже весьма живописное место, воспетое Константином Паус­тов­ским в рассказе «Воронеж­ское ле­то». Здесь после войны располагался дом творчества писателей. В первые фестивальные годы мы еще жили в бывшем доме Эртеля, но в последнее время он разваливается прямо на глазах. И сколько бы разговоров ни велось о реконструкции усадьбы, о создании мемориально-туристиче­ского комплекса, все остается, как было, вот уже 20 лет. Местным властям, видимо, не под силу, а богатеям выгоднее возвести какой-нибудь магазинчик, либо питейное заведение. Но ни грустный вид разрушающихся зданий, ни другие лишения не уменьшают нашей любви к этим привольным местам. Каждые два года в конце августа или начале сентября мы в Николь­ском! Погода радует последним теплом, еще ярким солнышком, начинающими желтеть березками, голубизной неба — за городом это ощущается свежее.

Несколько лет фестиваль открывался театрализованным прологом, написанным Светланой Сукачевой: отрывками из дневника Зинаиды Сергеевны (ее роль неизменно исполняла заслуженная артистка Украины Татьяна Сезоненко, в роли же Константина Соколова выступал заслуженный работник культуры РФ Владимир Разуваев). Пролог, исполненный с большой сердечной простотой, тоже вводил в атмосферу конца XIX века, когда люди жили неспешно, имели благородную цель в жизни и исполняли свой долг без истериче­ского надрыва и обвинений близких. «Какой свет был в наших душах!» — вот лейтмотив этого представления.

Теперь перехожу к рассказу о самих театрах — постоянных участниках фестивалей, с коллективами которых успела сдружиться, многих полюбила за их преданность театральному искусству в нелегких условиях выживания в те непростые годы.

Но прежде, пожалуй, остановлюсь на различиях между профессионалами и любителями. В России вплоть до конца XIX века не было специальных театральных училищ, просто каждый крупный артист, как правило, имел своих учеников и свою систему преподавания. Лучшим учителем считалась сама сцена. Крупнейшими педагогами были Иван Дмитрев­ский, Михаил Щепкин, Александр Лен­ский. Не имели специального образования ни Мария Савина, ни Вера Комиссаржев­ская, ни Пелагея Стрепетова, ни Константин Станислав­ский. Так кто они — профессионалы или любители? Десять лет драматиче­ский кружок Станислав­ского существовал при обществе Любителей литературы и искусства, прежде чем из него вырос МХТ. И все-таки именно любителю Станислав­скому удалось создать не только новую, ставшую в XX веке главной, театральную профессию — режиссер, но и создать систему обучения артистов-профессионалов, принятую теперь за основу театрального образования в России.

К чему я вспомнила здесь эти общеизвестные истины? Да к тому, что частенько артисты-профессионалы свысока относятся к артистам-любителям, считая, что любой спектакль профессионального театра все равно лучше любого любитель­ского. Между тем профессиональный актер, вращаясь только в своем кругу, нередко теряет связь с живой жизнью и работает, используя штампы. У актера-любителя своя жизнь, свой быт, своя работа, и он, выходя на сцену, несет с собой весь опыт прожитой (неактер­ской!) жизни. Вот это-то и есть самое интересное в любитель­ском искусстве. Я учитываю, естественно, способности, обаяние. Велик ли процент перехода любителей в профессионалы? Нет, не велик. В основном он происходит в молодые годы, когда впереди еще много времени. Но если у человека уже есть профессия, семья, дети, он остается любителем. Но не перестает быть артистом.

Прежде всего вспоминается Ли­скин­ский народный театр. У него тоже богатая история, он приближается к своему столетию. Этот театр я назвала бы актер­ским, так в нем много самобытных талантов. Руководитель Маргарита Анатольевна Повышева в театре около сорока лет, и ее режиссер­ские решения не отличаются смелостью или новизной, но всегда — слаженностью ансамбля. Я не была на репетициях Маргариты Анатольевны, но почему-то мне представляется, что ее артисты постоянно что-то предлагают, и спектакль рождается не благодаря железной воле режиссера, а совместными усилиями. Первая же их постановка, которую я увидела — «День отдыха» В. Катаева — была полна актер­ских удач даже во второстепенных ролях. Эта незатейливая пьеска, несмотря на водевильную путаницу, всегда ставилась как-то тяжело, громоздко, в духе соцреализма, и вызывала смертную скуку. У ли­скинцев она вышла безумно смешной. Освобожденная от реалий времени, она обнаружила бессмертную природу комедии положений и обогатилась точно выбранной типажностью персонажей. Я сразу отметила колоритную Ирину Горбатенко в роли директора дома отдыха — дежурно жизнерадостную, столь типичную, что она казалась просто пародией на то время. А рядом Юрий Капустин, с его мягким юмором и обаянием. Эти артисты — украшение ли­скин­ской труппы. Они хороши как в паре — например, Кабан и Свинья в «Кошкином доме», так и по отдельности. В спектакле «Любовь — книга золотая» Ал. Толстого Горбатенко играет эпизодиче­скую роль дворовой девки Саньки, и ей пришлось даже притушить себя, чтобы не затмить главную героиню, в то время как Капустин в роли князя Серпухов­ского, наоборот, расцветает всеми своими красками. Запомнились они и в спектакле «Моя жена — лгунья» американ­ских авторов М. Мэйо и М. Эннекена в экс­центриче­ском рисунке ролей метрдотеля и начальницы приюта.

Для Горбатенко был поставлен бенефисный спектакль «Шесть блюд из одной курицы» Г. Слуцки. К сожалению, содержание пье­ски сводится к анекдоту о еврей­ской маме, но Ирина обогащает героиню своими наблюдениями, своим видением, и в результате получается хотя и слегка утрированный, но весьма узнаваемый образ мамочки, безумно любящей сына и на все готовой ради него.

В поставленной к юбилею фестиваля комедии югослав­ского драматурга Б. Ну­­шича «Госпожа министерша» Горбатенко вновь блеснула в роли мещанки, волею случая вознесенной к вершинам власти.

Очень своеобразен Александр Межевитин, так сказать, мастер эпизода. Когда он на сцене, то приковывает к себе внимание постоянным пребыванием в образе. Запомнился он и в спектакле «Любовь — книга золотая», и особенно в «Квадратуре круга» В. Катаева в колоритном образе пролетар­ского поэта Емельяна Черноземного (заставил вспом­нить о Демьяне Бедном, но более всего — о Васисуалии Лоханкине из «12 стульев» И. Ильфа и Е. Петрова). На юбилейном фестивале Межевитин оказался приглашенной «звездой» в спектакль бобров­ской арт-студии «Ли­ра» «Мария Тюдор» по пьесе В. Гюго. Его реплика в конце «Я спас Англию!» поставила ударную точку в этом романтичном триллере режиссера Татьяны Колмыковой.

Одну только роль Николая Каратаева мы увидели в этом театре, но как она запомнилась! Обычно классика нелегко дается любитель­ским театрам — ведь профессионального ремесла не хватает, а свой жизненный опыт недостаточен. Два спектакля ли­скинцев — «Беда от нежного сердца» В. Соллогуба и «Любовь — книга золотая» — несмотря на отдельные актер­ские удачи, трудно назвать достижениями. Первый — вместо водевиля обернулся бытовой комедией, вышел грубоватым, а положительные герои — беспомощными. В «Любви — книге золотой» была провалена роль адъютанта императрицы Завалишина (Ю. Колгашкин), ибо, кроме фактурной внешности, исполнитель более ничем не обладал, и вряд ли зритель понял, почему из-за этого неуклюжего увальня разгорелись такие страсти.

Но «Женитьба Бальзаминова» А. Ос­тров­ского оказалась у ли­скинцев исключением. И именно из-за образа главного героя в исполнении Каратаева. Этот юноша спортивной современной внешности совершенно не похож на убогого дурачка, каким его чаще всего играют. Недалекий, мечтательный, он вдруг проявляет незаурядную хватку в поисках богатой невесты, а переодевание его в сапожника совсем не выглядит унизительным, а скорее увлекательным приключением. Точно так же встреча с купчихой Белотеловой — не поединок кролика с удавом, а закономерный результат авантюры. И старая пьеса заиграла совершенно новыми красками.

Милая, очаровательная Светлана Артемова выросла на наших глазах за эти фестивальные годы. Начав с довольно стандартной блондинки Клавы Игнатюк в «Дне отдыха», она удачно перевоплотилась в жизнерадостную капризную фрейлину в спектакле «Любовь — книга золотая», а затем сыграла Кетти в «Моей жене — лгунье», которая из бездумной пустышки превращается под влиянием будущего материнства в женщину, обретающую смысл жизни. А несколько лет назад Светлана поразила нас, поставив мюзикл «Бремен­ские музыканты» (это уже на фестивале дет­ских театральных коллективов «Синяя птица») с привлечением музыкального и танцевального дет­ских коллективов. Будучи по профессии учительницей музыки, она показала себя хорошим организатором и обнаружила режиссер­ские задатки.

Ли­скинцы предпочитают ставить комедии, развлекать и веселить зрителя. Они хорошо «одевают» свои спектакли, большое значение придают музыкальному оформлению. На фестивале они всегда — любимцы публики.

Несомненными любимцами николь­ских зрителей являются и артисты из села Морозовка Россошан­ского района. Это вообще уникальный коллектив. Пьесы они сочиняют сами, но если даже берут автор­ский текст — «Фараоны» А. Коломийца, к примеру — впечатление, что тоже сами придумали. На сцене все подлинное: скатерти, рушники, прялка, рубель, живые поросенок и курица с цыплятами. Еда — настоящая, ее готовят на наших глазах. Горилка — тоже домашней выделки. Чтобы никто не сомневался, ее на наших глазах поджигают. Играют морозовцы — как песню поют: все школы, все средства выразительности отступают перед неподдельностью этих самородков. Режиссер Вера Филатова работает методом импровизации, как некогда в итальян­ской народной комедии. Здесь тоже есть свои ма­ски: домовитая женственная молодка (Валентина Зыкова), двое мужчин, один взрывной, темпераментный (Иван Филатов), другой — себе на уме, подначивающий (Василий Пряников) и дед наподобие Щукаря (Михаил Белогорцев). Вариации их взаимоотношений бесконечны, поэтому никогда не устаешь их смотреть. А проблема чаще всего исчерпывается названием — «Як жинка чоловика дурыла», «Неожиданное сватание», «Где колбаса и чара, там кончается свара». Так неожиданно в россий­ской глубинке возродился дух комедии дель-арте!

Панин­ский народный театр — тоже со своими особенностями. Несколько лет они показывали спектакли режиссера Евгении Некрасовой, в последние годы ее сменил актер этого же театра Василий Золотарев. Мне очень запомнился их первый спектакль, который я видела — «Чужие дети» Л. Казакова. Пьеса — из тех, что вызывает у эстетов кривую усмешку: слишком мелодраматично, назидательно, прямолинейно. Судите сами: единственный сын привозит в деревню к матери женщину, на которой он женился, взяв ее с двумя детьми. Представляете реакцию? Нет никакого житья молодой семье, свекровь, как Кабаниха, точит сына день и ночь. Он начинает пить и погибает, провалившись пьяным в полынью. Вдова, естественно, собирается уезжать. Но мать просит ее остаться, и через несколько лет считает чужих детей своими внуками, с гордостью рассказывает соседям об их успехах в школе. И вот эту историю режиссер и актеры наполнили дыханием подлинной жизни. В первую очередь это относилось, конечно, к главной героине — Марье Петровне (Мария Филиппова). Вот уж истинно народный характер: цельный, страстный, мудрый. Поражала убежденность актрисы в победе доброго начала в своей героине — не от драматиче­ской схемы, а по жизни. Достоверны были и другие участники спектакля.

Много подлинно народного было и в спектакле «По соседству мы живем» С. Лобозерова. Здесь тоже могучие характеры: Дед (М. Животенко), Федор (Ю. Заздравных), Матвей (А. Боровлев). Точно, грамотно выстроенный спектакль, где каждый исполнитель уверенно ведет свою линию роли, образец ансамблевости, где заметна даже все время молчащая Люба (Н. Куршина). Молчит-то она молчит, а в действии все равно участвует. И это лучше всего характеризует кропотливую работу режиссера. Выдержанный в жанре народного лубка «Трибунал» А. Макаенка (режиссер В. Золотарев) и смешил, и вызывал боль и жалость. Юрию Заздравных в роли Терешка-Колобка удалось создать такой подлинно народный образ, такой емкий, такой неоднозначный! В этой, казалось бы, насквозь совет­ской пьесе вдруг талантом постановщика и артистов высветились такие глубины, которых, возможно, и не подозревал сам автор. Жена Терешка Полина (Наталья Заздравных) и его дети, узнав, что немцы назначили его старостой, учиняют над ним трибунал (автор в соответствии с идеологией своего времени находит это вполне естественным). Но этот трибунал в совет­ском духе перерастает в спектакле в суд совести, когда народная ненависть к завоевателям перевешивает чувство любви к мужу и отцу. И здесь такая удивительная жизненная правда! Ясное дело, Терешко-Колобок оказывается партизан­ским связным, а самый чистый и невинный герой, сын его Володька, гибнет. И в этом своя правда — такие гибли в первую очередь.

Последняя работа панинцев — горько-ироничная сатира В. Красногорова «Кто-то должен уйти» в постановке Василия Золотарева, тоже удалась. История о том, как при сокращении штатов в одном учреждении был уволен самый работоспособный и дельный сотрудник, увы, знакома многим не понаслышке. Точно расставленные акценты делают эту работу и смешной, и печальной. Партнер­ский ансамбль, которого так трудно добиться в любитель­ском коллективе, — сильная сторона панин­ского театра.

Бутурлинов­ский народный театр — тоже постоянный участник фестиваля. Его руководитель с гоголев­ской фамилией Вакула на первых порах подвергался на обсуждениях резкой критике. «Поздняя любовь» А. Остров­ского — уж такой замшелый по самодеятельным штампам спектакль, что после его обсуждения Николай Вакула собрался бросить режиссуру, ограничив себя деятельностью руководителя РДК. Пару раз Светлана Сукачева не допустила его спектакли на фестиваль (она очень тщательный отборщик), а потом вдруг театр начал набирать обороты. Довольно сложную пьесу М. Яблон­ской «Плюшевая обезьянка в дет­ской кроватке» вполне уверенно разыграли, а на восьмом фестивале бутурлиновцев ждал неожиданный, но заслуженный успех со спектаклем с многозначительным названием «Всеобъемлюще» по пьесе Н. Коляды. Он был признан лучшим спектаклем фестиваля. Здесь сошлось все: превосходная пьеса (она мгновенно разошлась на цитаты среди участников), тема — судьба двух неудачливых актрис, жизнеутверждающая идея любви к вечно прекрасному искусству театра, несмотря на собственную судьбу, блистательная игра Ларисы Сердюковой и Татьяны Мухортовой и, наконец, легкое и изящное сценографиче­ское решение. Успех был закреплен на последнем фестивале. Была выбрана превосходная пьеса Людмилы Разумов­ской «Бесприданник» (грустный парафраз основных пьес рус­ской драматургии), и сам Вакула в главной роли, и пять основных актрис театра сочно, размашисто, хотя порой и грубовато, на мой вкус, но очень свободно разыграли этот текст, вполне освоив то, что за ним скрывалось. Можно только приветствовать режиссера, сумевшего переломить неблагоприятную ситуацию.

Острогож­ский театр влился в фестиваль не так давно. Его энергичному руководителю Лидии Никитиной удалось вовлечь в коллектив много молодежи. Они блистательно выступили в первый раз, показав вне конкурса оригинальную сцениче­скую композицию «Не бойтесь седьмого неба», а затем два известных чехов­ских водевиля — «Медведь» и «Предложение», объединив их названием «Сплошная путаница». Художнику понадобились всего лишь круглый столик, старинный стул и диванчик, чтобы создать чехов­скую атмосферу. Получился очень живой, веселый и — главное — уверенный по режиссер­скому почерку и актер­скому исполнению спектакль. А уж о таких юношах, как Дмитрий Лавров и Сергей Конищев, просто плачут театральные вузы!

Острогожцы, пожалуй, единственные, кому удаются спектакли по классике. Потерпев неудачу с вампилов­скими «Провинциальными анекдотами», они очень свежо поставили «Урок дочкам» И. Крылова. Сохранив наив­ность и некоторую прямолинейную назидательность пьесы, острогожцы придали ей современное звучание увлеченностью дочек всем француз­ским (в наши дни американ­ским) и отвращение к исконному рус­скому. Их озабоченность этой проблемой очень искренна и не могла не передаться зрителю. Так актуально сработал заряд пьесы, созданной 200 лет назад!

Россошан­ским народным театром с 1984 года руководит замечательная супруже­ская пара — Галина и Евгений Хунгуреевы — выпускники Бобров­ского училища культуры, отделения режиссеров народных театров. Особенностью россошанцев является то, что участники спектаклей сначала проходят через театральную студию, а затем уж приходят в народный театр. В этой творче­ской паре счастливо сочетаются педагогиче­ский талант Гали и уверенная образная режиссура Евгения. На первом же фестивале в Николь­ском их спектакль «Репка» завоевал всеобщие симпатии свежестью, неординарностью подхода к затрепанной сказке, а молодые ребята звонко и задорно разыграли ее на современный манер. Философ­ская сказка Л. Устинова «Лу и ворона» поразила тщательностью проработки характеров. Лу (Ольга Любченко) — нежная мечтательная героиня с трудной судьбой, не желающая сдаваться и пасовать перед жизнью. Почти все действие героиня неподвижна, в ее распоряжении — только речь. Но действие развивается настолько напряженно, что о неподвижности сразу забываешь. Зато у второй героини — Вороны в исполнении Ларисы Ткачевой — движения было более чем достаточно. Поражала ее пластика — угловато-птичья, но не без изящества. Девушки играли с пониманием философ­ского смысла и роли, и пьесы. Смысл этот, заключенный в библей­ском изречении «спаси и спасешься», был ясен и внятен. И, как всякое движение от сердца к сердцу, он впечатлял.

Оригинальным получился спектакль «Помещик и его ангелы», поставленный Евгением Хунгуреевым на тему комедии Н. Некрасова «Осенняя скука». Мотив скуки — разновидность особой рус­ской то­ски, определяемой обширными нашими пространствами и печальным климатом — становился почти осязаемым. От нее задыхался помещик Ласуков (Сергей Садовников), а вместе с ним и зрители. Вся дворня его — и повар Максим, и домоправительница Анисья, и скотница Татьяна, и дворецкий Егор, и кучер Антип — занята в основном тем, как бы улизнуть от приказаний барина или исполнить самый минимум. А меж тем в снах Ласукова гремит «Марсельеза», и ангелы с крыльями замахиваются на него мечами, то есть живет подспудный страх перед расплатой за это ничтожное, никчемное существование.

В последних спектаклях Г. Хунгуреева занята поисками актуального театрального языка, используя пластику, клоунаду, музыку, интересный видеоряд, создавая вполне современное зрелище. Она выбирает оригинальную драматургию и даже сама создает инсценировки. Например, на юбилейном фестивале она показала спектакль по рассказам Л. Енгибарова «Немного доброты холодной серой осенью», в котором много интересных придумок.

Калачеев­ский народный театр «Фигаро» интересен прежде всего личностью руководителя — Петра Щербакова. Оправдывая свое имя (Петр значит камень), он всегда очень настойчив и тверд в проведении своей линии, напорист в работе с артистами и в обсуждении спектаклей. Это самый «муж­ской» режиссер, и в спектаклях ощущаются сила и твердая воля. Большое значение он придает сценографии, свету, звуку — компонентам, без которых нет современного спектакля. Начиная с первой его работы, которую я увидела — «Рядовые» А. Дударева. Пьеса, когда-то заигранная всеми театрами Совет­ского Союза, теперь кажется длинной и несценичной. В ней больше идей, чем образов, а играть идею всегда трудно. Но Петру удалось сделать живой, динамичный, по-муж­ски суровый спектакль. Калачеевцы, совсем еще молодые ребята, напомнили нам о народном подвиге. Каждый из них не идею играл, а создавал образ со всеми индивидуальными чертами: и мучающийся сознанием своей вины перед погибшей семьей Дервоед (Борис Покузиев), и обожженный войной Буштец (Игорь Краснов), и, конечно, старшина Дугин (эту роль Петр превосходно сыграл сам).

Петр получал от жюри немало критики, в основном за приверженность устаревшей совет­ской драматургии 70-х годов, например, за «Печку на колесе» Н. Семеновой. Жанр был обозначен как комедия-лубок, и интонации эти прозвучали в режиссер­ских заставках, но Щербаков не справился с фальшиво звучащим сейчас пафосом пьесы.

Фестиваль 2010 года оказался, как никогда, богат на спектакли о войне — возможно, в связи с 65-летием Победы, хотя никто специально не призывал ставить о войне. И снова Щербаков одержал победу на материале пьесы того же А. Дударева «Не покидай меня!» (я же говорю, что он упорен в своих пристрастиях). Автор многое напридумывал, желая выбить слезы из зрителей: смерть героинь по сути была нелепой. Как-то не очень верится в этот концерт для немцев, который зачем-то нужно было организовывать, чтобы обнаружить какой-то объект для нашей артиллерии. Но у режиссера получился строгий спектакль-реквием, свое выстраданное слово о войне.

Но, пожалуй, самые большие страсти разгорались на обсуждении спектаклей Бобров­ского народного театра. Много-много лет руководит им Надежда Анатольевна Лизнева, педагог Бобров­ского училища культуры, отделение режиссеров народных театров. Середины нет: ее спектакли либо блестящий успех, либо сокрушительный провал. Мое с ней знакомство началось с провала, с очень тяжелого впечатления от спектакля «Кроткая» по Ф. Достоев­скому. Материал оказался непосильным для молодых исполнителей (в основном Лизнева работает со своими студентами, хотя есть и постоянный многолетний коллектив Бобров­ского народного театра). Были в этом спектакле и топор, и икона, и плачущий ребенок — словом, все темы так или иначе связанные с автором. Но режиссер слишком буквально поняла термин «переживание». Бедные ребята так старались «вжиться» в свои образы, что у девочки началась истерика. Вот что бывает, когда режиссер идет не от природного естества артиста, а пытается насильно втиснуть его в свой рисунок.

Затем был спектакль, вызвавший большие споры у членов жюри — комедия С. Лобозерова «Семейный портрет с посторонним». Мне он понравился сочетанием материала деревен­ской жизни, хорошо знакомого участникам, с приемами театра абсурда. Оригинально выглядела сценография Юрия Сафонова (он и художник большинства спектаклей, и артист), почти натуралистичная (даже настоящее сено на сцене) и в то же время поэтичная. Необычен подбор музыки, помогающий понять замысел режиссера (именно музыка вносит абсурдист­ские нотки: «Давай покрасим холодильник в черный цвет! А для чего? А просто так!») На обсуждении звучала мысль, что содержание спектакля, дескать, укладывается в первые пятнадцать минут, а потом все идет по кругу. Но именно в этом-то и состоит замысел и драматурга, и верно понявшего пьесу режиссера. Да, именно по кругу, но каждый раз на новом витке. Абсурд нашей жизни и нежелание людей понять друг друга. Все актеры работали грамотно, правильно решая поставленные режиссером задачи, образуя настоящий ансамбль. Но один персонаж все-таки очень выделялся — бабка (Наталья Ефремова) — такая правдивая, такая живая! Как она пилила бревно, как она курила цигарку! Настоящий самородок!

Надо признать, Надежда Анатольевна — единственный режиссер, кто попытался освоить эстетику театра абсурда, привезя на один из фестивалей спектакль «Пейзаж» по пьесе англий­ского драматурга Г. Пинтера. Трудность ее постановки заключается в ином способе общения актеров на сцене: оно должно быть ассоциативным. Рус­ские актеры не привыкли к подобному. Н. Лизнева своеобразно решила эту задачу с помощью поэтичной сценографии все того же Юрия Сафонова и перебивкой монологов двух героев выразительными пластиче­скими этюдами. Очень старательно работали Наталья Бороздина и Сергей Филимонов, и многое у них выходило верно, например, тема вечного антагонизма мужчины и женщины, но в целом все выглядело как-то монотонно.

На привычном реалистиче­ски-бытовом пространстве Лизнева чувствует себя уверенно и прочно, что и доказал спектакль «Мы идем смотреть «Чапаева» по пьесе О. Данилова.

На сцене — интерьер обычной город­ской квартиры, но с элементами спор­тивного зала: швед­ской стенкой, бок­сер­скими перчатками, тренажером. Между сценой и зрителями натянут канат, сразу вызывающий ассоциацию с рингом. Именно на этом ринге и будет разыгран поединок между героями. Их личный конфликт осложнен конфликтом социальным: жизнь наша круто изменилась, а люди во многом остались прежними. Простой совет­ский инженер Евгений (Сергей Филимонов), добрый, совестливый человек, не может приспособиться к новым условиям существования. Жена его, Наталья (Марина Сергеева), узнаваемый тип женщины, считающий своего мужа рохлей, изводит его нотациями и придирками. Узнав, что среди приехавшей делегации американцев, собирающихся вложить инвестиции в завод, где трудится ее муж, есть их давняя знакомая Анна, она требует от супруга просить у нее место в совмест­ном предприятии. Его отказ выводит ее из себя, и поединок на «ринге» начинается. За ним пристально наблюдает их дочь (Мария Павленко). Она любит отца, но ей жаль и мать. Все артисты точны в передаче социальных характеристик своих героев.

У читателя может возникнуть вопрос: а при чем здесь Чапаев? Из текста мы узнаем, что Евгений является неистовым поклонником фильма «Чапаев» и старается посмотреть его везде, где показывают. Но в принципе это символ той прежней, совет­ской жизни, где все было понятно, просто, и люди ощущали себя счастливыми. А главное, как говорит другой герой пьесы, сантехник (Валерий Капустин), «те люди имели цель в жизни». А нынешние, стало быть, ее не имеют, отсюда и все невзгоды.

Как снег на голову, сваливается на Евгения замор­ское счастье: Анна (Наталья Бороздина) сама находит его и признается ему в любви. Вот она, синяя птица удачи, хватай и не выпускай! И Евгений почти что уже решается, но… Такие натуры, как он, просто не могут бросить близкого человека в несчастье…

В пересказе все выглядит банальной мелодрамой, однако спектакль дышит правдой жизни, и финал очень убедителен. Когда расхристанная неопрятная Наталья видит элегантную Анну и понимает, что та хочет увести ее мужа, которого она давно записала в неудачники, потрясение ее велико. Весь ее монолог звучит страстным обвинением (кому: власти, жизни?) за то, что ее так загнали в угол. И у зрителя рождалось ощущение ужасной несправедливости. При всем том спектакль никого не обвинял, а показывал, как тяжело и трудно люди переживают перемены жизни.

Отдельная страница в истории Боб­ров­ского театра — это спектакли по произведениям Федора Абрамова. Как признается сама Надежда Анатольевна, книги этого автора стали для нее откровением. Подобно молодым артистам Льва Додина в период подготовки спектакля «Братья и сестры», Лизнева со своими студентами совершила поездку на родину писателя, познакомилась с его вдовой, подышала воздухом северной деревни, что, безусловно, помогло проникнуться атмосферой «времени и места». Все это действительно повлияло на создание трех спектаклей по Абрамову, из которых самым значительным мне представляется «Чистая книга». Инсценировка сделана Н. Лизневой, прихотливо выстроена, когда действие перебрасывается из прошлого в настоящее и обратно — не всегда эти переходы внятны. Но философ­ское осмысление материала, богатство мизансцен, метафоричность режиссер­ского мышления позволяют говорить о настоящем профессиональном мастерстве. Густо замешанный на быте спектакль вырастает до обобщения. Сценограф Юрий Сафонов использует природную фактуру (дерево, солома) для достоверности действия, хорошо сочетая ее с рисованным задником. Той же цели служит тщательно отобранный реквизит. Способ актер­ского существования — подробное проживание в образах. Но главная ценность спектакля — его граждан­ское звучание. Это, по сути, плач по России. По той России, которая безвозвратно исчезла и не вернется уже никогда…

И напоследок хочу рассказать о хозяевах фестиваля — Николь­ском народном театре. На первых фестивалях, когда его руководителем был старейшина среди руководителей народных театров Василий Вощаев, спектакли были сделаны хотя и добротно, но где-то в традициях 1950-х годов, и режиссура сводилась к элементарной разводке. И «Женитьба» Н. Гоголя, и «На бойком месте» А. Остров­ского оставляли впечатление, как будто мы перенеслись на 100 лет назад во времена Соколовых. Вероятно, именно так играли крестьяне в те дни. Мешковатые костюмы, окладистые бороды, приклеенные к молодым лицам — ряженые, да и только! И даже суфлер с томиком Остров­ского — почти на сцене.

После ухода Вощаева руководство театром решает взять на себя Светлана Сукачева, и, невзирая на все неудобства (ей приходится несколько раз в неделю ездить в Николь­ское из города, но, как видно, тень Зинаиды Сергеевны ее вдохновляет), работа в театре приняла совсем другое, более современное направление. От фестиваля к фестивалю театр преображался. Если первые опыты («Деревен­ские чудики» В. Шукшина, «Дом окнами в поле» А. Вампилова) скорее можно было назвать э­скизами, то последующие спектакли выглядят все интереснее и интереснее. Появилась ансамблевость, на фоне которой особенно заметны отдельные взлеты, как, например, в спектакле «Женитьба Бальзаминова» (любят, ох любят народные театры эту пьесу!) исполнение Евгением Яковлевым главной роли. И снова — не убогий дурачок, а доверчивый, простодушный и мечтательный юноша, которого хочется защищать и оберегать.

Остроумно обыграно небольшое пространство николь­ской сцены, дающее представление и о домике Бальзаминовой, и о хоромах купчихи Ничкиной, и о садике вдовы Белотеловой. Все актеры очень точны по рисунку, общение свободное, я бы сказала, радостное. Сочно, выразительно звучал текст.

Не довольствуясь актерами-любителями, Светлана приглашает и профессионалов. Это дает весьма интересный результат. Так, артист ТЮЗа Григорий Южаков сыграл у нее героя повести В. Тендрякова «Три мешка сорной пшеницы» Женьку Тулупова. Этот совет­ский идеалист сталкивается с жестокой несправедливостью: с доносом и предательством, в результате которых хороший человек отправляется в тюрьму, а колхозников, для которых он оставил на весенний сев три мешка сорной пшеницы, ждет голод. Сцену прощания колхозных баб со своим председателем забыть невозможно: так по-настоящему, так смиренно-покорно, со всей терпеливостью рус­ских людей провожают они своего кормильца.

Южаков же нашел тему для следующего спектакля: ему на глаза попались стихи некоего Коли Шалыганова, рано умершего одаренного юноши. О нем мало что известно. Судя по разбросанным в стихах бытовым подробностям, школьные его годы пришлись на голодное послевоенное время, следовательно, родился он перед самой войной. В последних стихах упоминается реактивный самолет, значит, скорее всего, умер он где-то в начале 1960-х. Короткая и тяжелая жизнь. Чем же она примечательна?

Основной смысл, как мне представляется, — в неувядаемости поэтиче­ского народного начала. Как бы тяжело и трудно ни жилось народу, как бы ни были грубы формы его жизни, душа народная, как родник, питается творчеством. И регулярно рождает таких самородков, как Алексей Кольцов, чьим творчеством вдохновлялся Коля, именно в нем находя свой идеал.

Соединить в одном спектакле любителей и профессионалов (а помимо Южакова, в нем участвуют еще артисты театра драмы имени А. Кольцова Максим Толстиков (Писатель) и Юрий Шаршов (Сторож) — задача нелегкая. Профессионализм в любитель­ском спектакле может выглядеть искусственно, равно как и неумение любителей порой оборачивается беспомощностью. Режиссеру удалось органично сочетать игру тех и других. Словно из гущи народной выхвачен этот Сторож — грубоватый, примитивный как будто, но с душой, способной понять чужое страдание. С другой стороны, любитель А. Левин (спившийся друг Коли) играет ярко и запоминающе свой короткий эпизод. Кажущаяся неумелость Г. Южакова в чтении стихов как раз очень уместна в данном спектакле и придает образу ту самую наивность, которая порой так пленяет в любитель­ских работах.

В 1914 году фестивалю исполнилось 20 лет. Польза его несомненна. Пройдена огромная творче­ская дистанция: от довольно примитивных первых опытов — к спектаклям большого дыхания. Некоторые коллективы (например, села Морозовка) теперь получают призы на международных фестивалях любитель­ских театров. Режиссер­ский и испол­нитель­ский уровень повышаются от фестиваля к фестивалю. Хочется, чтобы он жил как можно дольше и был стимулом для возникновения театров в других райцентрах области. Ведь их у нас тридцать два!