Нежность в твердом переплете

Если долго-долго смотреть на секундную стрелку, то начинаешь понимать, как бездарно уходит время. Сначала секунды сбиваются в минуты. Затем минуты складываются в часы. Часы набегают в дни. А дни — в седину волос, паутину морщин и кардинальную дезориентацию в жизни.

И вся эта невыносимая тяжесть бытия долбит тебе голову, и ты отчетливо начинаешь понимать, что тебе уже никогда не развить такой скорости, чтобы догнать свою молодость. Зато крейсерская скорость твоей глупости — именно та роскошь, которую ты еще можешь позволить своему немолодому сердцу.

У нее не было имени. Вернее, оно было. И оно было столь же восхитительным и прекрасным, как и она сама. Но для нее у него не было имени. А то, что было удивительным и очень ей подходящим, он никак не решался произнести вслух.

Поэтому он звал ее — Тимоша. Это было мужское имя, но обволакивающий слух кончик «ша» делал его интригу­ющим, кошачьим и домашним.

Так ему, по крайней мере, казалось.

Тимоша появилась в его жизни, словно из сна. Она вдруг возникла из прохлады и деликатности солнечных лучей летнего утра. Она появилась из ниспадающих прядей волос. Из запаха, который, казалось, не имел аналогов на этой планете. Из нереальности обручального кольца на ее пальце.

— Привет! — ее не имеющие ни малейшего намека на дно глаза пытливо изучали его.

— Привет, — во всяком случае, это его еще ни к чему не обязывало. Простая демонстрация хороших манер. И не более.

Их жизни уже пересекались в этом веке. Это было, казалось, только вчера. Но время беспристрастно прибавило к этому «вчера» еще пять лет, и в сумме оказалось, что с момента их последней встречи минуло столетие.

Они отражались в глазах друг друга. Он видел в своем отражении немолодого мужчину, она — интерес. Они ради приличия совершенно обыденно обменялись номерами телефонов, заверяя друг друга, что обязательно созвонятся. Еще в этой жизни.

А эту жизнь они уже проживали по сценариям, написанным в соавторстве со своими вторыми половинами и многочисленными родственниками. В их жизнях нашлось место своим семьям, детям, небольшому количеству любви, чуть большему — обмана и огромному желанию быть счастливыми по-настоящему.

 

МОЛОКО И ШАФРАН

 

Она пригласила его к себе в гости. Ею двигали любопытство и желание. Он понимал, что навещать замужнюю женщину — это, по крайней мере, неприлично. Но она настаивала. И он уступил. В конце концов, в том, чтобы неспешность беседы разбавить чашкой-другой чаю, он не видел ничего предосудительного.

На лестничной площадке, обделенной освещением, он набрал номер ее телефона. И через мгновенье полоса яркого света указала ему путь. В этом контровом свете, который словно ждал утраты бдительности и наконец-то вырвался на свободу из-за двери ее квартиры, он угадывал женский силуэт. Это была Тимоша. Необыкновенно домашняя, совершенно непохожая на ту, которую он помнил по встречам на улице. Он еще не видел ее такой. Он хотел ее такой запомнить.

Она отступила в глубину коридора, и он, набрав в легкие как можно больше воздуха, перенес свои немного отнимающиеся от волнения ноги через порог. Он преодолевал этот порог так, как будто прыгал в рокочущие и непредсказуемые океанские волны. Так и есть. Для него ее мир мало чем отличался от неизведанного океана. Целая жизнь из повседневности быта, зародившихся традиций и алгоритмов отношений. Весомость далее происходящего уступила месту зыбкости сновидения. То ли от простуды, то ли от волнения у него вдруг пропал голос.

— Идем, покажу тебе, как я живу, — она повесила в нишу его куртку и повела по своим чертогам.

Дом встретил его уютом, а еще порядком и чистотой, близкими к помешательству. Он украдкой взглянул на ее руки и понял: в этом дворце она — не принцесса.

Он обвел взглядом периметры ее семейного счастья: целеустремленность коридора, одиночество зала, энергичность детской, таинственность спальни.

— Господи, все, что нужно человеку для нормальной жизни — у тебя уже есть. Чего же тебе не хватает? — почему-то именно этот текст непроизвольно сорвался с его губ.

Каким мог быть ее ответ на его вопрос? Как она могла сейчас доверить ему терзания, которые на протяжении всей жизни так и не переставали теребить ее сердце? Как она могла признаться в том, что отлаженный быт для нее, конечно же, важен. Но ей всегда было необходимо гораздо большее. Вот и теперь ей нужна его любовь. Именно здесь и именно сейчас.

— Пошли пить чай, — вынырнула она из своего замешательства и повела его на кухню.

Кухня была и его любимым местом в доме. На просторах любой комнаты всегда есть вероятность затеряться. Кухня — это тепло очага и очень близкое общение. На этой кухне можно было поведать о самом сокровенном и запросто выпить чашку чая. Здесь готовы были раскрыться не только кулинарные таланты хозяйки. Здесь предоставлялась возможность узнать человека ближе. Здесь чувствовалась особая магия. Под ее чарами чопорный гость в процессе кормления утрачивал свое внутреннее напряжение и превращался почти в родного человека. Когда мужчина ест, он не ждет нападения. Вот так незаметно, но абсолютно безальтернативно он увязает во власти женщины. Теперь это происходило и с ним.

Тимоша перемещалась по кухне с особой грацией. В этом изученном пространстве была заключена ее свобода. Она скользила по полу, не отрывая глаз, смотрела на него, а ее руки привычно извлекали все необходимое для чайной церемонии из прохладного сумрака кухонных шкафов.

— А что с голосом? Простыл? — она источала флюиды заботы и участия.

— У тебя есть молоко? Должно помочь, — его сдавленный то ли простудой, то ли волнением голос незнакомо отозвался под сводами кухни.

— Ты любишь кипяченое молоко? — ее удивлению в этот миг по-детски не было предела. — А вот я терпеть его не могу! И пенка сверху там всегда плавает такая противная! Фу!

— Что делать, лечиться-то надо, — он так и не привык к своему новому тембру.

Он звучал как безнадежно простуженный шкипер, буквально на днях вернувшийся из очередного плавания. Но не его голос был сегодня для нее приманкой. Она просто доверилась своей интуиции. Она так же, как и он, не могла поверить в реальность происходящего. Она впитывала в себя мимику его лица, додумывала контуры его тела, непростительно скрытые одеждой, провожала взглядом каждый жест его рук и ловила его запах.

Именно по запаху в этот момент она пыталась принять окончательное решение. Так мог пахнуть только ее мужчина!

— Знаешь, у меня есть шафран. Хочешь попробовать? Он сделает молоко вкуснее, — она продолжала заботиться о нем, как о самом близком и родном человеке.

— Давай, хуже ведь не будет! — в этот момент он был готов принять из ее рук даже яд.

Возможно, он сам подписал себе этот приговор. Но ведь это были только высохшие частицы растения, погруженные в кипяченое молоко. Ни намека на колдовство, ни тени магии. Обыкновенная народная медицина. Простое желание хоть чем-то помочь человеку, стремительно становящемуся близким.

Он сделал всего пару глотков. Питье начало обволакивать его горло и потихонечку расслаблять голосовые связки. Была выпита еще одна кружка. И, о чудо, он зазвучал! Прежний тембр голоса уверенно занимал позиции, оставленные ненадолго под натиском то ли простуды, то ли волнения.

В такие мгновенья люди обычно не следят за безжалостностью минутной стрелки. До нее им нет дела. Они просто живут. Не могут наглядеться друг на друга. Не могут наслушаться друг друга. Не могут насладиться друг другом. Вот, собственно, и все.

— Большое спасибо за молоко с шафраном. Я обязательно запомню этот рецепт и этот вечер. Мне уже пора идти, — она ждала неотвратимости произнесенных им слов с момента его появления в ее доме.

Они не знали, как себя вести. Какие слова должны быть произнесены и какие движения должны быть сделаны в этом ритуале прощания. Она просто в отчаянии прильнула к его щеке, а он неумело обхватил ее рукою. Они могли бы стоять так вечность. На пороге ее дома. В последние дни прожитой осени. И непосвященным до конца в эту историю рождения новой любви так и не было бы понятно, они только что встретились или уже расстаются?

 

КРЕЩЕНСКИЙ ПОЦЕЛУЙ

 

— Влюбленные люди чаще встречаются! — из ее уст это прозвучало как ультиматум. — И телефоны, между прочим, пока продолжают работать!

Их влекло друг к другу. Но их желание быть все время вместе сдерживалось их семейным статусом, полным отсутствием территории для встреч и каждодневными домашними заботами. А душе хотелось праздника! Хотелось совсем ненадолго отключиться от реальности и впасть в фазу кратковременного счастья.

Боже, как все-таки мало нужно человеку для счастья. И как это счастье часто бывает из-за этой самой малости недостижимым.

Им повезло. В их полулегальной жизни случались такие вечера, которые они могли проводить вместе. И они гуляли. Болтали без умолку, радовались, словно малые дети, и иногда лишь замолкали, чтобы услышать, как бешено бьются их сердца.

— Я думаю, ты классно целуешься, — Тимоша не высказывала предположения. Ей просто надоело ждать, когда он наконец-то проявит себя как мужчина.

— Курс ускоренной подготовки на помидорах я благополучно завалил в юности, — его слова невозможно было расценить как маневр уклонения, в них было с избытком иронии.

— Ой, а я губы забыла накрасить, — как бы о своем, женском, продолжала она.

До Крещения было подать рукой. Порывы ветра пускались во все тяжкие, чтобы разлучить их и не дать им познать вкуса друг друга. Окружающая температура норовила остудить их пыл. Словом, природа упиралась, как могла. Но они же были сумасшедшими влюбленными. Каверзы стихии уже не могли остановить их на пути друг к другу.

Увязая в глубоком снегу, они добрались до странного архитектурного сооружения, которое на время защитило их от ветра и скрыло от любопытства посторонних. Они шумно дышали и не отрывали глаз друг от друга. Облаченные в зимние одежды, они больше походили на неповоротливых гигантских кукол. Тех, в костюмы которых наряжаются пока непризнанные таланты и веселят честной народ во время концертных вы­ступлений и безудержных народных гуляний.

Козырек своей кепки он лихо сдвинул на затылок. Она не закрывала глаз. Ее лицо так близко он никогда еще не видел. В свете луны оно было прекрасно.

— Жаль, что ты видишь меня лишь вечером, когда я уже уставшая и некрасивая, — его достиг жар ее дыхания. И в этот миг их губы оказались так близко, что ответить он уже не успевал.

Их обоих накрыла горячая волна страсти. В это первое касание у них перехватило дыхание. Трудно было даже понять вкус губ. В долгожданном и выстраданном первом поцелуе они были неумолимы, ненасытны и одержимы. Они пришли в себя только тогда, когда осознали, что им обоим нужен кислород. Они ведь могли просто задохнуться от своей страсти.

Они оторвались от губ друг друга и жадно вдохнули в себя морозный воздух полной грудью. Словно ловцы жемчуга, ловко сбросившие груз и буквально вытолкнутые толщей воды на поверхность с драгоценной добычей. Их добычу нельзя было увидеть глазом или подержать в руках, но ее можно было оценить. Потому что прекраснее жемчуга может быть только поцелуй.

 

ДВАДЦАТЬ ДВА

 

В конце концов, это должно было с ними когда-нибудь произойти. Наверное, это могло случиться еще вечером, пахнущим молоком и шафраном. Могло, но все бы испортило. Не так, чтобы «все» и «окончательно». Но им нужно было еще время, чтобы узнать друг друга лучше, научиться друг друга чувствовать, а главное — вырастить древо взаимного доверия. И такой день в их жизни настал. Это был двадцать второй день обычного весеннего месяца.

Близость — это всегда пик. Те, кто торопятся и стремительно добираются до этой вершины, не находят в ее покорении ничего примечательного. Те же, кто вносят коррективы в свой маршрут и правильно рассчитывают душевные силы и фазы восхождения, бывают вознаграждены и любовью, и терзаниями.

Каждый из них внутри своего сознания уже не один раз проживал варианты того, как это будет происходить. И всякий раз ошибался. Теперь, когда они отыскали друг к другу правильные тропы, их чувство ждало новое испытание.

Они избавляли друг друга от одежды, не потому что так принято у людей в подобные моменты. Они обнажали сути друг друга. Они боялись, что в складках материала могут затаиться нерешительность и старые обязательства. Они хотели в этот миг просто принадлежать друг другу. И не могли позволить, чтобы в их, пусть и украденную на время, сказку внед­рилась разрушительная сила реальности.

Он догадывался, что, лишенная таинства покровов, она еще более ослепительна. А она просто теряла рассудок от его долгожданной близости, запаха его тела и водопада его жаркого шепота. За них все решила природа…

— Знаешь, у тебя пушистые ресницы, — Тимоша из забытья постепенно возвращалась в себя. Перевернувшись на живот, она внимательно изучала его лицо, словно оно было дорожной картой ее любви. — Представляешь, какой бы красивой была девочка с твоими ресницами?

Он нашелся бы, что ответить, если бы не тонкий латекс, отделявший их от идеального момента для зарождения новой жизни. Если бы.

— Ты хоть сказки умеешь рассказывать? — серьезно морща носик, спросила она.

— О том, как мы будем жить с тобой «долго и счастливо»? — отозвался он.

— Сказки. Маленьким деткам. На ночь! — ее голос звучал требовательно.

— Ты хочешь сказку? Про кого?

— Про лисичку, — игриво капризничая, заявила она.

— Хорошо. Пусть будет про лисичку, — он легко согласился. — Припасена у меня для тебя одна маленькая сказочка… Так вот. В жизни каждой удивительной лисички наступает такой момент, когда на ее пути попадается милый только ее сердцу… Кто бы это мог быть?

— Зайчик? — с детской хитринкой спросила она.

— А почему зайчик-то? Что, разве зверя в лесу достойнее мы не сыщем?

— Хм, волк, что ли? — Тимоша начала подбрасывать варианты.

— Ни за что не отгадаешь! Не мучайся уже, это еж!

— Еж? — удивилась она.

— Ты уже выбрала себе зверя. Теперь — моя очередь. Я подумал, еж ничем не хуже.

— Ладно, давай рассказывай, — милостиво позволила ему она.

— Итак, лисичке встретился ежик! Ах, что же делать?! Лисичка в смятении, лисичка в затмении, лисичка в очаровании и путей жизненных искании! И, надо тебе сказать, какую бы аппетитную курочку она бы ни несла в этот момент в своих острых и не лишенных привлекательности зубках, лисичка очень интеллигентно отпускает ее на свободу.

— У нее аппетит пропал из-за ежика? — Тимоша не ожидала такого поворота событий.

— Тут ей уже не до еды. Теперь, дружок, все ее помыслы сосредоточены лишь на одном беззаботном лесном персонаже. На ком? Правильно, на ежике! А ежик — мелкий, коротконогий, натурально, не бегун. Он обреченно тащит на своих иголках груз добровольных обязательств семейной жизни и свою нерастраченную любовь. И тут вдруг: бац, шмяк, бум! Ходи сюда, мой сладкий ежик!

— Это ему так лисичка говорит, что ли? — радостно вторглась в повествование Тимоша.

— Ага! А он у нее так, между прочим, и интересуется: а ты будешь щекотать мне брюшко и катить в сторону ближайшей речки? «Да!» — так отвечает изумительная лисичка. «Боже мой!» — это так воскликнул ежик. Дескать, делай со мной все, что тебе только придет в твою дикую и изобретательную голову! Только не бросай меня никогда! Лисичка улыбнулась ежу так, как только любимая девушка может одарить своим взглядом бесконечно любимого мужчину! И стали они жить-поживать, и было им хорошо в их необъятной, но очень вовремя случившейся с ними любви! Тут и сказка истончилась и под лавку закатилась!

— Хорошая сказочка. Жизненная, — Тимоша одобрительно зевнула и с удовольствием потянулась.

Иссякал двадцать второй день обычного весеннего месяца. Таяли зажженные им свечи. Они лежали, прижавшись друг к другу, обессилевшие, но наполненные счастьем. В пространстве своей любви они были абсолютно беззащитны. Теперь их не защищал даже плед, стилизованный под шкуру хищника. Его художественная агрессия не могла скрыть неж­ности настоящих чувств. И их счастье было видно невооруженным глазом. Они были уязвимы, словно мишени. И если бы они только на мгновенье утратили свою любовь, осознание этого расстреляло бы их сердца в упор. Если бы.

 

ДВАЖДЫ БОЛЬ

 

Тимоша была готова снова стать матерью. Это состояние мятежного ожидания чувствуется в женщине так же отчетливо, как готовность пашни принять в свое прогретое весенними лучами лоно проросшее зернышко или семечко. Это было видно по ее глазам. Это звучало в ее словах. Это было главным желанием всей ее жизни. И ее истомленное ожидание он ощущал каждой клеточкой своего естества.

Труднее всего для него было увязать несовместимое. В этой жизни она любит его. Все более-менее логично. В другой жизни — новорожденный становится продолжением отношений с ее законным мужем. И это тоже — любовь. И тут тоже все ясно. Но как это совмещается в одной и той же женщине? Его разуму так и не удалось постигнуть!

Настал такой день, когда Тимоша затаилась. Она так поступала и раньше. И именно так вдруг вырывался на всеобщее обозрение ее неподарочный характер. Но он принимал и любил ее такой, какая она есть. Она была дорога ему без переделок и поправок. Они виделись непростительно редко. А выудить из ее молчания по телефону ничего обнадеживающего он не мог.

Но в нем жила любовь, помноженная на упорство. И в одном из телефонных разговоров ему все-таки удалось вывести ее на эту закрытую для их совместного обсуждения тему. Она призналась, что казнила себя уже четыре долгих дня. Она извела себя и не знала, как сказать ему об этом. Он был ей очень дорог. И от присутствия в ее сознании одной только мысли, что она может его потерять, она не думала больше ни о чем.

— Прости, я не могла тебя больше ждать! — она достала это признание из глубины соленых слез и недр сокровенного. — Я — беременна!

Он предчувствовал, это должно было когда-нибудь случиться. Но он не был к этому готов. Внизу живота что-то предательски оборвалось. Мысли в голове неслись, одна обгоняя другую. Было невыносимо больно.

— Не плачь, упорная ты моя. Я люблю тебя! — кто-то вовремя написал ему именно этот текст. — Это здорово! Ты так хотела этого ребенка! Чего же ты теперь льешь свои слезки? Малышу сейчас нужна твоя радость, а не раскаяние.

— Я думала, ты меня бросишь, — слезы Тимоши в этот момент помогли бы выполнить годовой план не одной фабрике по выпуску носовых платков.

— Я тебя удивил? — он уже почувствовал появление этой угрожающей трещины в фундаменте их отношений. От необратимого разрушения чувства их ничто уже не спасало. Она сделала свой ход. Теперь настал и его черед. Но он слишком трепетно ее любил, для того чтобы попрощаться и решительно положить трубку. И теперь она это тоже знала.

— Наверное, я у тебя — ненормальная? — она хотела знать всю правду о себе. — Люблю — тебя, а ребенка жду — от мужа. Он любит меня, и я должна быть ему благодарна.

Она никому и ничего не была должна в этой жизни. Она еще об этом просто не знала. Ее всегда вело по жизни горячее сердце, а не холодный расчет.

Прошло немного времени, и вся эта история удачно имплантировалась в их полулегальную жизнь. Он так и продолжал любить ее всем серд­цем, а она с нежностью и терпением носила под своим сердцем ребенка от другого мужчины. Овал ее лица начинал приобретать уже заметную округлость. От процесса женского преображения не отставали грудь и начинающий немного выпирать вперед животик. Иногда в его голову проникали мысли о том, что в ней хватит любви на всех. Это чувство и подвигло ее дать жизнь еще одному человечку. Она была без ума от детей. И, может быть, это помогло бы восстановить что-то утраченное в их отношениях с мужем, занятым почти круглосуточной добычей денег.

Вроде бы все сходилось. Но он так и не смог понять, что же он тогда делает в ее жизни? Было ясно, ей нужна эмоциональная поддержка. И выходит, что дать ее мог только он. Ей всегда не хватало его слов. Из них возникал ее мир, состояла жизнь и черпала силы ее любовь.

Его просто выхватило из сна. Он проснулся от необъяснимой тревоги. Посмотрел на часы. Половина четвертого утра. За окном летний рассвет уже жадно допивал прохладный сумрак. Он поворочался, попытался отыскать причину своего беспокойства. Все тщетно. Кое-как он забылся тяжелым сном.

Утро не принесло ему облегчения. Он сразу понял: что-то произо­шло. Он научился чувствовать ее даже на расстоянии. Казалось, их души были прочно связаны незримыми нитями. И сейчас тревога дергала за них просто с остервенением. На его бесчисленные телефонные звонки она не отвечала.

Почему человек так устроен, что ему обязательно надо думать о плохом? Он извел себя вариантами самых жутких и неправдоподобных догадок. Причем, две из них лидировали в списке его предположений. Первая — она его бросила! Обычно эта мысль в головах сумасшедших влюбленных занимает главенствующую позицию по навязчивости. Вторая — что-то случилось! Хрен редьки не слаще.

— Она в больнице, — это будничное сообщение ее коллеги по работе обожгло его сознание.

В последнее время Тимоша жаловалась на боли в области живота. И вообще очень тяжело переносила первые недели своей беременности. Она была мужественна, потому что желание иметь этого ребенка было сильнее всех болей. Но в те долгие часы, когда она оставалась с собой наедине, только она одна знала, откуда у нее берутся силы.

Тимоша не отвечала на его sms и не откликалась на его звонки. И только на следующее утро, полное отсутствием ясности, его телефон вдруг откликнулся радостным сигналом полученного от нее sms-послания: «Как ты?».

Что значит, «как он»? Главное — как она! Что происходит? И где она сейчас?

Он стремительно набрал ее номер.

— Девочка моя! Как ты? Что случилось? В каком ты отделении? — строчил он словно из пулемета, боясь, что желанная связь с ней из реальности вдруг превратится в наваждение.

— Не волнуйся. Теперь уже все позади, — Тимоша говорила отрешенно, загоняя вглубь себя плач. — Я в гинекологии. Мое окошко — четвертое.

— Я буду там! — он не просто к ней спешил. Он старался догнать свое сердце, которое уже устремилось в сторону городского родильного дома.

Он разглядел ее за пыльным стеклом больничной палаты. Он видел ее такой впервые. Бледность осунувшегося лица, краснота выплаканных глаз, несуразность больничного халата.

— Ты пройди внутрь. Туда можно, — она говорила в створку приот­крытого окна и слабым движением руки указывала ему направление.

Он взлетел по ступенькам. Распахнул дверь, следом — другую. В скудном освещении старых ламп она, будто призрак, парила перед ним.

Он обнял ее и очень трепетно прижал к своей груди. Мир вокруг них завертелся так, словно они стояли в центре карусели. Мимо неслась болотная зелень больничных стен, бесцеремонные санитарки с огромными кастрюлями, назидательные и обветшалые стенды с какой-то медицинской информацией. Но он видел только ее испуганные глаза. Осознание невосполнимой утраты в них соседствовало с его всклокоченным отражением.

— Я потеряла ребенка, — она выдохнула куда-то в пространство между его плечом и шеей.

Он бережно коснулся своей правой рукой ее живота. И замер. У него в запасе всегда были десятки слов, которые могли поддержать ее в любой ситуации. Но сейчас он не нашелся, что ей сказать. У него просто перехватило горло.

 

БЕЛКАМ ТОЖЕ НУЖНА ЛЮБОВЬ

 

В этой жизни каждому человеку достаточно постигнуть две простые дисциплины. Химию любви и географию понимания. Казалось, он знал наизусть все элементы периодической системы любви. Они помогали ему любить ее так, как никто больше не делал этого на всем белом свете.

Жизнь удивительна уже тем, что она имеет непотопляемое качество продолжаться. Судьба то ли проверяла силу их чувств, то ли отчаянно сигнализировала, что им не стоит быть вместе. Но пока их полные любви взгляды были устремлены друг на друга, они не замечали подсказок.

После той утраты, что постигла их минувшим летом, они держались вместе и не давали хандре завладеть их душами. Каждая их встреча, каждый разговор превращались в маленькие праздники жизни.

— А давай сегодня пойдем кормить белок? — он предложил Тимоше легкую прогулку по осеннему парку.

— Я их боюсь, — в ее глазах промелькнул испуг.

— А мы наберем с собой орехов. Белки увидят, что мы пришли к ним с добрыми намерениями и не с пустыми руками. Они и не будут грызть наши пальцы.

— Не смешно. Хорошо, давай их накормим, — она решительно согласилась.

Они неспешно шли по выметенным от обреченно опавшей хвои дорожкам. Она взяла его под левую руку и припала к нему всем телом, чтобы лучше слышать, как бьется его сердце. Он чувствовал ее тепло. Он ловил ее запах. Он бережно отогревал ее озябшую ладошку в своей руке. И, наверное, все это и называлось счастьем.

— В твоей жизни было много женщин? — Тимоша задала один из тех вопросов, которые так и вертятся порой на языке.

Дон Жуан не был его кумиром. И неистовый любовный фанатизм Казановы его не манил. Он просто всю жизнь учился так понимать женщин, чтобы потом помочь им понять самих себя. Он не хотел лукавить. Она ждала от него правду.

— Знаешь, даже не считал. Ведь каждая женщина приходила в мою жизнь в свое время. И каждая была будто моим отражением. Они проживали со мной часть жизни и выводили меня на новый виток развития чувства. Благодаря этому я и стал таким, каким я тебе сейчас дорог. С этими женщинами я учился искренне любить. Правда, не со всеми и не всегда это получалось. И было их, куда намного меньше, чем арахиса в нашем кульке.

— Гордишься собой? — она прощупывала его самомнение.

— Я не коллекционирую сраженные моей любовью сердца. Я просто люблю.

— Ты не жалеешь, что это случилось с нами? — она пристально посмотрела на него. Ему показалось, что ее взгляд проник в укромный уголок его сознания, отвечающий за правду.

— Судьба преподнесла мне тебя как удивительный дар. Как можно от него отказаться?

— Да, уж. Ничего себе «подарочек», — очевидно, в этот момент она вспомнила особенности своего местами вздорного характера и улыбнулась.

— Смотри, а вон и белки!

Две рыжие бестии, словно языки пламени, скользили по стволам сосен. Они или так грелись, или так играли друг с другом. Сколько грации и изящества было в радостном хаосе их движения! Белки то карабкались наперегонки по шершавым стволам деревьев, то застывали в причудливых позах между веток, то зигзагами неслись по опавшей хвое, то деловито рыли в земле свои тайные погребки.

— Самое время доставать наши орехи!

— Ой, а мне страшно. Вдруг они кусаются? Давай, ты их будешь кормить? — в голосе Тимоши звучал струнный квартет беспокойства и интереса.

Он достал из кармана куртки кулечек с арахисом, высыпал на ладонь немного орехов и присел на корточки.

Белок надо было еще подманить. И он стал издавать языком частые клацающие звуки. Один из зверьков явно заинтересовался.

— Гляди-гляди, одна идет прямо к нам, — произнесла с восхищением Тимоша и бесшумно опустилась рядом с ним. Она, словно охотница, затаила дыхание и стала ждать. Ее глаза завороженно следили за беличь­ими маневрами, а кончик языка от нетерпения был слегка прикушен зубами.

Белка короткими перебежками приближалась к своему арахисовому счастью. Но не торопилась стать его безраздельным обладателем. В нескольких метрах от них она выжидающе застыла. Он осторожно вытянул вперед ладонь, на которой в гордом одиночестве вызывающе покоился орех.

— Она, наверное, есть не хочет, — шептала Тимоша.

— Не переживай. Инстинкт и любопытство победят ее страх. В этом она очень похожа на тебя.

— А ты — на вот этот твердый и немного пригоревший орешек? — она уловила аналогию и озорным взглядом указала на его ладонь.

Орех лежал в центре ладони. Для того чтобы его достать, белке надо было передними маленькими и когтистыми лапками встать на краешки пальцев. Так и получилось. Довольная и невредимая белка стремительно уносила свой съедобный трофей вглубь парка.

— Попробуешь?

— А коготки у нее острые? — опасливо спросила она.

Тимоша взяла один орешек. И с серьезным выражением лица зацокала язычком. Белка осторожно протянула свои хваткие лапки к арахису. Наконец, и этот орех был буквально сметен с ладони.

Тимоша веселилась как ребенок. Закормленные белки радостно гонялись друг за другом.

— Жалко, что у нас нет с собой фотоаппарата, — Тимоша немного укоризненно посмотрела на него.

— Давай будем хранить такие моменты в памяти.

Он знал, что ни одному снимку не удастся передать всю полноту их ощущений. Остановленная лишь на мгновение фотоаппаратом жизнь так и останется нереальной. А память бережно сохранит все. Зрительные образы, настроение и даже запахи.

 

БОМЖ И СКАМЕЙКА

 

Любовь — это вирус. Любовь — это недуг. Но, странное дело, они стремились переболеть ею осознанно и добровольно. Сначала они ощутили не­обычайный взлет душевных сил и необъяснимость совершаемых поступков. Вроде бы вчера для них светило то же солнце, что и сегодня. Но именно с этого дня вселенское светило к ним было как-то особенно расположено. А зайчики, которые так и норовили сорваться с гладких зеркальных поверхностей, именно сегодня делали это на удивление изобретательно и феерично.

Так привычный мир вокруг мужчины и женщины начинает меняться, стоит им только попасть в фазу любви. Энергетические напитки и наркотические вещества здесь абсолютно ни при чем. Это их любовь пробудила в них желание жить именно так.

Любовь была беспощадна, изобретательна и неистребима. Ее не останавливали ни их оглушительная разница в возрасте, ни их обреченный семейный статус, ни повод, который они давали общественному мнению на агрессивное вторжение в их личную жизнь.

Чуть позже любовь заставила их пережить ревность и эгоизм, чтобы они научились понимать и прощать друг друга. Правда, потом они еще долго пытались себе объяснить, откуда это вдруг на них навалились уничтожающая пустота, сжимающееся в кольцо одиночество и разрушительность обмана. Потом они сполна заплатят за все. И даже с процентами. Это и будет плата за кратковременность их счастья. Счастья, которое они получили от судьбы в кредит.

Кому придет на ум ставить знак равенства между социальным статусом человека и его высочайшим чувством? Нелепо и провокационно сравнивать мироощущение бомжа и любовь. Но и в том, и в другом случае мы имеем дело с попытками проявления внутренней свободы.

Да, вот такая она, чья-то внутренняя свобода. Пьяная, грязная, дурно пахнущая, не обустроенная и одинокая. Такой она и бывает у людей без прописки в паспорте. А чем же тогда отличаются счастливые обладатели заветного штампа? У них ведь тоже зачастую не бывает душевного покоя. Кто-то собирает бутылки. А кто-то опустошенные и, к сожалению, собственноручно разбитые любовью сердца.

Они сидели на выцветшей и изрезанной чьими-то безжалостными автографами скамейке, склонив головы друг к другу. Они укрылись в городском сквере от мирской суеты лоскутным пледом, сотканным из утратившей цвет жизни листвы и теплых нитей своего чувства. Это и было их тихое счастье. И скамейке нравилась исходившая от них умиротворенность.

— Богоугодным делом занимаетесь, молодые люди, — из звона пустых бутылок и шелеста разнокалиберных и нещадно смятых полиэтиленовых пакетов вдруг возник человек. Внешне он был грязен, оборван, нечесан и нелеп. Но то, как он строил свою речь, никак не вязалось с его жизненным амплуа отщепенца.

— Вы смотрите друг на друга как влюбленные голубки. И Богу это видно. И Бог внутри каждого из вас. Он в таинстве ваших взглядов. Он в нежности ваших прикосновений. Он в созвучности ваших мыслей и в трепете ваших сердец. Это он зажигает их огнем любви. Любви, которая подарит жизнь вашему ребенку. Добрые люди, дайте десять рублей, а?

Они оба были в замешательстве. Скамейку, на которой они примостились, этот текст не удивил. Даже в скоротечности своей скамеечной жизни она успевала выслушивать и не такое.

Может, этот бомж действительно увидел их чувство, которое они так самоотверженно укрывали от посторонних? А может быть, он просто подыгрывал им? Так или иначе, но именно он произнес самые главные слова. Те, которые они так и не решались до этого дня сказать друг другу. Как завороженный, он протянул ему деньги.

Бомж, боясь спугнуть удачу, осторожно, кончиками грязных пальцев взял купюру и ловко сунул ее в один из своих пакетов. Одарил их в ответ своей извиняющейся улыбкой и пошел шаркающей походкой по направлению к другой лавочке. Там сидела еще одна пара. Бомж снова деловито осмотрел содержимое урны и завел свой разговор. Слов не было слышно. Но из мимики и жестов было совершенно понятно, что этот бомж тот еще психолог. Он снова просил денег. Скамейку это почему-то ни досточки не удивило.

— Боже мой, как я люблю тебя! — Тимоша смотрела куда-то поверх его головы. — Как я хочу проснуться утром в твоих объятьях. Я хочу поцеловать тебя и сказать, как я счастлива. Я хочу заняться с тобой любовью, когда я хочу, а не когда «все удачно складывается». Я хочу нашего ребенка, который похож на нас и которого мы любим до безумия. Боюсь, жизнь пройдет гораздо быстрее, чем все это произойдет. Очень боюсь. Ну, хотя бы обмани. Ну, скажи, что так все и будет!

Обманывать затуманенное любовью сознание легко, а вот говорить правду любящему сердцу — непросто! У их чувства не было будущего. И они оба знали об этом. Только признаться в этом друг другу им не хватало душевных сил.

А он переживал. Он делал что-то очень важное с ее сердцем, и ее жизнь преображалась. Он делал что-то очень подлое с жизнями тех, кто ее окружал, и их судьбы разрушались. И еще он хотел быть честным с нею всегда. Но это было трудно. Слова потянули бы за собой поступки, а расставания именно сейчас они бы просто не пережили.

— Твое молчание не может огорчить, — обреченно произнесла Тимоша. — Я и так все понимаю. Знаешь, бывают такие минуты, что, кажется, все еще может измениться. Я просто хотела еще раз… Когда знаешь, на что можешь рассчитывать, когда знаешь свое место в чьей-то жизни. И это уже хорошо. И я все так же сильно люблю тебя, и я все так же безумно скучаю. И все так же…

Скамейке вдруг стало грустно. Она пыталась сберечь в своих деревянных недрах остывающее тепло, оставленное их телами. Она провожала их своим печальным скамеечным взглядом, пока они окончательно не скрылись из вида. И вместе с их исчезновением она утратила зыбкую надежду на то, что еще хоть когда-нибудь их здесь увидит.

 

ТВЕРДЫЙ ПЕРЕПЛЕТ

 

Прогресс облегчает нам жизнь и, тем самым, губит нашу любовь. Нужны доказательства? Они — в каждом мобильном телефоне. В шаблонах разработчиками уже заложено послание «я тебя люблю». Порыв каждого влюбленного сердца уже предвосхищен. И никаких мук творчества. Надо лишь знать, где именно ты можешь отыскать эту фразу. В телефоне, а не в сердце! Вот странная примета нашего времени.

Он не терпел пользоваться шаблонами. Он предпочитал делать это по старинке. Ведь, чтобы написать «я тебя люблю», он должен был всякий раз заново пережить это состояние влюбленности. И эти душевные переживания рождали точные эпитеты, а классический стиль любовного признания приобретал черты его индивидуальности. Тимоша дорожила этими посланиями. Она хранила их в своем телефоне ровно в таком объеме, в котором позволяла это делать его встроенная память.

Когда тоска, ревность и невозможность делить ни с кем своего любимого мужчину в ней обострялись и пытались брать верх, она перечитывала их и так постепенно укрощала свой бунтующий разум. Благодаря этим словам она чувствовала, как сильно и нежно он ее любит.

Так она выживала. И так коротала свое душевное одиночество. Муж приходил домой только спать. Круг ее общения складывался из редких подруг, родственников и ребенка. Но теперь в ее жизни был еще один мужчина. Тот, кто понимал ее, поддерживал и даже смешил.

Он предчувствовал, что рано или поздно это их и погубит. И он говорил ей об этом. Она все слышала, но не принимала сказанное им всерьез. Влюбленность всегда недооценивает необратимость последствий. Он продолжал писать ей послания. А она продолжала оставлять самые трогательные и нежные из них. Так было вплоть до того утра. Утра, которое рассчитывало быть добрым. Пока нелепое стечение обстоятельств не вложило в руки ее мужа мобильное хранилище ее женских секретов.

Как может чувствовать себя мужчина, которому изменила женщина? Та, которой он еще до момента ее неожиданного разоблачения мог доверять. Наверное, паскудно.

Что стало причиной ее обмана? Ее женские инстинкты или его равнодушие к ней? Чего не хватало женщине, которую он, как ему казалось, знал? И причем знал уже всю свою жизнь. Нагромождение вопросов и ни намека на просвет ответов.

Лишить ее жизни? Нет! Уж лучше найти того, другого, и отнять жизнь у него! Во что теперь верить и как можно теперь любить? Ведь их уже связывали годы совместной жизни и их ребенок. Он хотел второго. Она не была против. Ну, не получилось! Она потеряла их ребенка! Ну, разве он виноват? Что теперь? Его жена отвернулась от него и нашла ему замену.

Легко предугадать, что мужчину в такие мгновенья редко посещают мысли о том, что он сам сделал что-то не то и не так. Скорее, он винит во всем женщину и ее природное непостоянство. Как ему теперь со всем этим жить? Эту занозу так просто не вытащить. Кто станет сочувствовать и в чьих глазах он теперь превратится в посмешище?

Простить ее сейчас, чтобы потом попрекать всю жизнь? Или быть выше всего и просто продолжать любить ее и делать ее счастливой?

Может, надо просто ей самой предоставить право выбора? Да, вот верное решение! Пусть она все решает сама. А он будет ждать. От такой тактики еще тлела лучина надежды, что она выберет их ребенка, их дом, спокойствие родственников, а значит, и его.

Может, он просто боялся остаться без нее? Он ведь к ней уже привык. Что же, опять заводить новые отношения? К чему завоевывать новую женщину и обустраивать новую жизнь? А вдруг она будет более непред­сказуема, чем эта?

Конечно, мужчины устроены несколько примитивнее. Но если слепую ярость, бешеный стук сердца и молниеносное желание уничтожить соперника разложить на составляющие, то не исключено, что в мужском сознании могут возникнуть контуры именно этого множества вопросов. Теперь бы найти того, кто дал бы на них исчерпывающие ответы.

Когда муж в сердцах хлопнул входной дверью, она бросилась звонить тому, другому.

— Все случилось так, как ты и говорил, — он услышал потерянный голос Тимоши в телефонной трубке.

— Привет, что случилось?

— Мой муж прочитал твои сообщения, — она говорила отрешенным голосом так, как будто весь этот позор разоблачения происходил сейчас не в ее жизни. — Он очень больно хватал меня за руки. Говорил, что не хочет быть дураком, что сам воспитает ребенка. А потом он сказал, чтобы я уходила из дома.

Он начал гореть от стыда. Как будто, взяв то, что ему не принадлежало, он был уличен в воровстве. Да, он украл ее сердце. И ему казалось, что он горит не только внутри. Огонь перекинулся и на его кожу. Он смотрит через хищные языки дрожащего пламени на тех, кто его окружает. Люди видят огонь и не спешат его тушить. Они бросаются в стороны. Боятся, что от пламени его позора могут воспламениться и они. Они ведь сделаны из того же горючего материала. Имя которому — порок.

— Теперь я, как героиня Островского в «Бесприданнице», — произнесла она с горечью. — Может быть, хоть кто-то меня возьмет?

— Дай мне немного времени, хорошо? Я что-нибудь придумаю!

Он не был готов к тому, чтобы разрушить ее семью. Хотя разве не этим самым он только что занимался? В ее жизни сейчас рушилось все. Он стоял в стороне и видел, как откуда-то с небес прямо на грешную землю низвергаются обломки придуманного ею семейного счастья. Разрушения, которые коснулись ее жизни, должны были затронуть и его. Почему именно эта мысль пришла в его голову?

— Ты должна объяснить ему, что это неправда. Ты хотела, чтобы эти послания рано или поздно попались ему на глаза. Он должен понять, что ты и ребенок — это не просто члены его семьи, которым нужны его деньги. Вам нужна его любовь и внимание. Расскажи ему, что иначе заставить пересмотреть его отношения к тебе было нельзя! Хочешь, я встречусь с ним и все объясню?

— Не стоит этого делать, — упавшим голосом произнесла Тимоша. Она ведь ждала от него совсем иного. — Не бросай меня сейчас, хорошо?

— Ты же знаешь, я не сделаю этого!

Вот и все. Реальность жизни кормой эскадренного миноносца сокрушительно ударила в утлую лодочку их счастья. И пустила ее на дно. Он знал, что она ненавидела обман. Знал, но уговаривал ее сделать все именно так. Он уже видел финал их отношений, и он не мог поступить иначе.

 

УБИТЬ ЛЮБОВЬ

 

Они убили свою любовь. В этой ситуации спасать ее было уже нелепо. Звонки стали реже, послания суше, а встречи мимолетнее. Жизнь продолжала свое движение и делала вид, что их никогда не было друг у друга.

Муж с Тимошей так и не разговаривал. Напряженность в ее доме сама собой перешла в фазу тягостного выжидания. Так больше не могло продолжаться. Оправдываться она не хотела. А для того, чтобы попытаться озвучить версию, которая была шита белыми нитками, подходящего момента не представлялось.

Что-то большое, необыкновенно нежное и любящее умирало в ней. Она менялась день ото дня. Стала задумчива и молчалива.

Она хотела поговорить со своим любимым мужчиной спокойно. Она хотела, чтобы он был счастлив. Даже без нее. Где-то на уровне подсознания она чувствовала себя отвергнутой. Почему он заставил ее лгать? Ведь она была готова сказать мужу правду. Она была готова оставить семью ради своего любимого. Но он не позвал ее с собой.

В ней не было презрения и не было ненависти. Она начала думать, что он просто ее никогда не любил. Он выдумал эту любовь и убедил себя в ее существовании. А ведь они могли быть по-настоящему счастливы. У них мог быть их ребенок. Она научилась бы некоторым кулинарным тонкостям и следила бы за тем, чтобы ее длинные волосы не попадались ему в расческе.

Но ей незачем было так поступать. Он ведь не сказал ей самого главного: «Тимоша, я люблю тебя! Давай будем вместе!»

Да, еще вот это мужское имя. Тимоша! У нее ведь было свое! Зачем ей чужое? Вот из этих, казалось, ничего не значащих нитей рассуждений и ткалось ее неприятие.

А он продолжал ей звонить. Он настаивал на встречах. Он не мог оставить ее наедине с душевным разладом. Он искренне хотел ей помочь сохранить себя. Хотя он понимал, что вернуть главное ему уже не по силам. Поэтому он честно, но безжалостно расставлял для нее приоритеты. Ей нужна семья. А что может дать ей он? Только боль. Она и сама понимала, что не может быть одинока. Ее пугало одиночество. Пусть уж лучше так. Через сжигающий стыд и несмываемый позор.

Женщина обладает редким талантом убеждать мужчину в том, чего даже не было. Она убедила мужа в своей любви. Она не стала оправдываться. Они лежали без света. И она просто говорила о том, что он ей необходим и как сильно она его любит. Она знала, что эти слова были предназначены другому мужчине. Но какая теперь разница! Она говорила, что всегда любила его. Того, с кем сейчас была укрыта одним одеялом. Просто он о ней почему-то забыл. И она решилась ему о себе напомнить. Да, именно таким не­ординарным способом. Да, ей помог ее приятель. Зачем ему это было нужно? Слава Богу, муж не задавал ей этого вопроса. Он и сам, наверное, хотел обмануться. И если бы на нее случайно в момент этого разговора упал свет, то она вспыхнула и мгновенно сгорела бы от стыда. И еще ото лжи.

Буря недавнего скандала постепенно улеглась. Муж теперь стал больше проводить времени дома вместе с ней и ребенком. Сбывалось то, чего она когда-то давно добивалась. С ее мнением наконец-то стали считаться. Но сейчас это признание ей было меньше всего нужно. Муж ведь так долго приучал ее к одиночеству. Теперь она не была одинока, но и хорошего настроения ей это не прибавляло. Ее раздражало все вокруг. И в редкие минуты просветления разума она желала тому, другому мужчине, счастья.

Она хотела для него счастья, потому что еще его любила. Но жить рядом с отвергнувшей тебя мечтой, ходить по одним и тем же улицам, знать номер телефона, по которому ты можешь услышать его до боли родной голос, — все это было выше ее сил.

Она не могла его представить несчастным без нее так же, как и счастливым рядом с другой женщиной. Это был только ее мужчина! И как раз именно этого мужчины у нее и не было. Она не хотела его ни с кем делить. Она не могла его от себя отпустить. И у нее не было ни малейшего шанса прожить оставшуюся часть своей жизни с ним рядом. Судьба загнала ее в ловушку и оставила для нее только один выход. И в этом она себя сама убедила.

Она так сильно любила, что готова была даже убить его. Освободить их обоих от невыносимости жизни в предложенных условиях.

В пухлой газете с рекламными объявлениями даже отвергнутая женщина всегда найдет то, благодаря чему она почувствует себя отмщенной. Она нашла объявление: «Уборка. Индивидуальный подход к клиенту. Качество гарантируем». Ниже был номер телефона. Смятение и неприятие ситуации двигало ее пальцами, набирающими эти роковые цифры.

Ей назначили встречу. От нее многого и не требовалось. Ее решимость, осознание невозвратимости любви, номер его мобильного телефона и задаток. Она откладывала деньги для себя. Она надеялась его удивить. Теперь это уже не имело смысла. То, что она задумала, в каком-то роде для него тоже станет сюрпризом.

— Только не делайте ему больно, — Тимоша почему-то напоследок произнесла именно эту фразу.

Она хотела взять у него жизнь, но так, чтобы он не мучился. Это должно было произойти мгновенно. Агония была бы ни к чему. Так она ведь поступила с ним раньше. Просто теперь она хотела об этом забыть.

Такой странной клиентки у этих парней еще не было. У ее денег был дерзкий запах мести.

 

БЛИЖЕ К ЗВЕЗДАМ

 

До Нового года оставалось совсем немного. Но в душе она не чувствовала приближения праздника. Она хотела отвлечься от дурных мыслей и угрызений совести. Машинальная борьба за чистоту в квартире должна была ей в этом помочь. Муж — на работе, ребенок — у ее родителей. Почему-то ей захотелось убраться везде. Даже в компьютере.

Она включила машину и модем, набрала логин, свой пароль и вошла в почтовую службу. Жирные буквы в почтовом ящике привлекли ее внимание. Новое письмо. От неожиданности она вздрогнула. В сердце что-то больно шевельнулось. Потому что она знала его отправителя.

Тимоша боялась читать. Но интерес победил страх. И она кликнула на жирной строке курсором. Перед ней раскрылся текст.

«Боже мой!!! Сколько же твоих слез утекло с той поры, когда я в последний раз писал тебе. Наверное, кубометры! А ведь совсем недавно заглянуть в свой почтовый ящик для тебя не казалось дурным тоном. Правда, это всегда напоминало подвиг разведчика. Однако и у профессионалов разведки случаются проколы. Так вышло и у нас.

Мы дали себя раскрыть и поплатились. Провалены все каналы нашей связи. И остался нераскрытым лишь этот. У нас есть своя почта. Ты о ней помнишь? Она, конечно, не голубиная. Но все еще годится, чтобы отправить нежное послание и получить краткое подтверждение чувства. А что еще нужно сумасшедшим влюбленным?

Что еще? До боя курантов осталось совсем немного. Мы прожили этот год вместе. День за днем, месяц за месяцем. Многое случилось, многому еще предстоит случиться. Многому хорошему, я надеюсь. Мы изменились, мир изменился. Но наши чувства так и остались величиной постоянной.

Люблю тебя всем сердцем! И ничего с этим чувством не собираюсь делать. Пробовал, да только получалось все с кровью: больно и неэффективно. Мне кажется, что мы связаны с тобой незримыми нитями. Разорвать их — значит лишить смысла жизни и простого земного счастья. Каждого из нас. Все предельно просто и как-то очень мудрено.

Мне тебя не хватает. Катастрофически! Мне нужна вся ты и на всю жизнь!

Я никогда в своей жизни не писал писем Деду Морозу. Даже когда был маленьким. Ты думаешь, он настоящий?

Тогда я готов рискнуть и написать ему пару строк. Хочу попросить у него для тебя здоровья. Хочу, чтобы он поддержал твою мечту. Мечту продолжать быть счастливой и любящей матерью. У тебя это получается! Ты рождена для того, чтобы дарить любовь и принимать ее от любящих тебя сердец!

Обязательно прочти это письмо. Оно не бог весть как складно написано, но в нем — вся моя жизнь. И мои мысли, и мои чувства, и еще очень много тебя. Такой разной, но неизменно мною Любимой!»

Она закончила читать. Плакать сил уже не было. В горле слезы стояли комом. Вышла на кухню. Достала початую бутылку водки. Разыскала в холодильнике апельсиновый сок. Налила себе в высокий стакан водки больше, чем это нужно, чтобы захмелеть. Немного разбавила ее соком.

Она не любила водку. Она вообще очень редко пила. Ей казалось, что это вредит здоровью. Она всегда знала, что полезно, а что — нет. Но не сегодня.

Она зажгла свечи. Наверное, все, что были в ее доме. Стало романтично и жутковато. Их дрожащий свет напоминал ей о нем. Она вернулась со стаканом к компьютеру, чтобы еще раз перечитать его письмо. Потом еще раз. И еще.

Мелкими глотками стакан был опустошен. На душе стало очень легко и вместе с тем невыносимо гадко. Она прижала кончики пальцев к губам, поцеловала их и коснулась ими экрана монитора. В том месте, где был написанный им текст. Она удалила письмо. Подумала и удалила из своего почтового ящика все его письма. Потом вошла в настройки и удалила сам ящик.

Но это не помогло. Она не могла вот так же быстро и навсегда стереть его из своей памяти. Это было невозможно. Дождалась, пока выключится компьютер. Обошла квартиру, касаясь ладонями стен и предметов. Она собирала тепло своего дома. Но ее ладони по-прежнему были холодны.

На кухне все было так, как будто только вчера здесь ее любимый мужчина лечил свое больное горло молоком с шафраном. Но его не было сейчас с ней. Его вообще уже не было.

Сегодня утром она встречалась с исполнителями ее заказа. Они показали его фотографию. Он был мертв. И ей без него вдруг стало одиноко. Она отрешенно отдала оставшуюся часть денег. Как оказалось, его жизнь в этом жестоком мире эти люди оценили не так дорого. Всего лишь цену хорошей шубы. Шуба ей теперь уж точно ни к чему. Она это знала.

Тимоша аккуратно составила горшки с цветами с широкого подоконника на кухонный стол. Она не хотела, чтобы они пострадали.

Она надеялась, что хотя бы они будут счастливы. И немного помедлив, открыла щеколды и рванула на себя створки рамы.

В кухню ворвалась декабрьская промозглость. Ветер не наполнил собою паруса штор. Потому что штор не было. Новые и отглаженные, они лежали в спальне на кровати. Она собралась их только повесить. Перед Новым годом.

Тимоша взобралась на подоконник. Путь до земли казался ей долгим. А к звездам отсюда было гораздо ближе. Раньше эти звезды были их общими знакомыми. Теперь уже нет. Она жила на седьмом этаже. Еще какое-то мгновенье назад…

 

У каждой большой любви есть свое подтверждение. Обычно эту роль доверяют детям. И эта история когда-то тоже напоминала маленькую девочку. Ей надо было помочь прийти в этот мир, заботливо написать и отдать в хорошие руки.

От такой силы их любви могло родиться гораздо большее. Но в памяти остались лишь следы темных слов на белой бумаге. Потому что такая любовь не может пройти без следа. И эта нежность к ним обязательно еще вернется.

В следующей жизни. В мягком переплете…

 

---

Павел Владимирович Коваленко родился в 1967 году. Окончил Эртильскую среднюю школу №2, факультет журналистики Воронежского государственного университета. Работал в редакции Эртильской районной газеты «Трудовая слава». Печатался в региональных изданиях. В настоящее время живет и работает в Воронеже.