БРОДЯГА

 

Спасенному, известно, рай,

а вольному, конечно, воля,

ее хлебнул он через край,

бредя проселком или полем.

Ему плевать на грязь, на снег,

душа, вот, стонет от ушибов.

Бродяга тоже человек,

хоть и особого пошиба.

От века было так всегда:

не вечны сумерки печали.

Кров иногда ему давали,

кормили тоже иногда.

На тропке, что на карте нету,

ему известной одному,

дабы вдвоем бродить по свету,

прибилась истина к нему.

Попутчицу он гнать не стал.

Хоть босиком ходить негоже,

обувку ей свою отдал,

не жалко, истина ведь все же.

В пути гроза настигла их.

В дверь не одну они стучали.

Там, где когда-то привечали,

теперь нет места для двоих.

 

ЛЕТО 2002

 

Третий час уж пошел

новых суток.

Ночь такая,

хоть глаз коли.

Не слыхать ни ругни,

ни шуток.

Родина спит —

хоть из пушки пали.

 

То не кот бродячий,

не пес бездомный,

хоронясь

от людского глаза,

человек шатается

по дороге знакомой —

туда и обратно,

туда и обратно

раз

за разом.

 

Вот такая, дружок,

антитеза:

сам он трезв,

а ноги пьяны…

Учится

ходить на протезах

ветеран

чеченской

войны.

 

НАУТРО

 

Рассвет-циклоп

уставился красным глазом

на старую дворничиху,

покачивающую

обширным

тазом.

Вшик… вшик…

Метла раз за разом

метет в кучку:

сломанную авторучку,

обрывок желанья,

спичечную коробку,

винную пробку,

комок страданья,

любви окурки,

колбасные шкурки,

сомнений блох,

простудный чох

и прочую заразу.

Вшик… вшик…

Улице начинает казаться,

что зубы почистили ей —

можно снова весь день улыбаться.

И мне крикнуть хочется:

— Ей-ей!

Дворничиха,

пожалуйста,

подметите в душе моей!

 

* * *

 

                            В. Молчанову

Поэт — человек особый,

хоть эдак, хоть так погляди.

Ему заработать

                            чтобы,

не надо корпеть

                             с восьми до пяти.

Напишет с десяток строчек

и рад, и парит, что Икар.

Ведь даже

                за многоточье

ему причитается

                               гонорар.

Свободен поэт, как птица!

Повсюду найдутся друзья.

Поэту можно напиться,

когда другому нельзя.

 

И беды со всей планеты

сквозь сердце поэта сквозят.

Народу

           нельзя без поэта,

как без совести

                           жить нельзя.

 

Поэту прощают много.

Неискренности

не простят.

Поэты у Господа Бога

на особом счету стоят.

 

НА РЫНКЕ ГАРМОНЬ ИГРАЕТ

 

На рынке гармонь играет —

голос пропитой жизни,

голос больного тела,

стон рвущихся нервов.

Небо цветет сиренево.

Лица-униформы,

пестрый хлам одежды

снуют по базару проворно.

 

— Взвесьте, пожалуйста, этой колбаски —

кота покормить за кошачьи ласки.

 

Скрюченные пальцы

«Прощанье славянки» играют.

Кивает

           в такт

                   голова.

Дырам-глазам

кажется —

             солнце

                       по небу

                                  скачет.

— Мама, купи «жувачку».

Вот эту, с красивой картинкой.

Мама,

зачем дядя плачет?..

 


Михаил Анатольевич Кулижников родился в 1958 го­ду в городе Белгороде. Окончил Воронежское музыкальное училище, Белгородский государственный педагогический институт. Автор поэтических сборников «Пейзаж с вечерним городом», «Покаяние», «Стихи одиночества», нескольких прозаических книг. Публиковался в журналах «Наш современник», «Роман-журнал ХХI век», «Молодая гвардия», «Подъём», «Звонница», «Славянин» (Харьков). Лауреат международного поэтического конкурса «Звезда полей». Живет в Белгороде.