Повороты жизненного пути каждого человека в значительной степени бывают предопределены его родовыми генами, первыми шагами по земле, средой и условиями босоногого детства. Уже на ранних этапах судьба частенько подает знаки, «намекает» нам на некую ее заданность.

Василий Троицкий родился в семье конторщика Петра Ивановича Троицкого. Точной даты рождения, по его собственному утверждению, он не знал, поэтому в соответствующей графе паспорта значилось «1 января 1917 года». В автобиографии при оформлении на работу он сообщал: «…родился в 1917 году (в) р.п. Эртиль Воронежской области». На его надгробном обелиске дата рождения также совпадает с началом года великих потрясений.

При составлении солидного и объемного издания «Воронежская историко-культурная энциклопедия», куда по моей просьбе включили биографические сведения о В.П. Троицком, указанную мной дату его рождения исправили на «19 декабря 1916 года»1. Не имея точных сведений об источнике информации, на основании которой совершена данная поправка, надеюсь, что она верна.

В «Метрической книге» Архангельской церкви села Шукавка Бобровского уезда за 1911 год случайно обнаружил запись, сделанную священником Василием Данилевским: «Села Борисовки Тамбовской губернии Усманского уезда личный почетный гражданин Петр Иванов Троицкий и законная жена его Татьяна Иванова, оба православного вероисповедания…» Из дальнейших записей следовало, что 16 сентября 1911 года у четы Троицких родился сын, которого при крещении нарекли Николаем. При этом в графе «Восприемники» или, попросту говоря, «крестные» записано: «Села Никольско-Сергиевского Бобров­ского уезда сын псаломщика Вениамин Алексеев Павлов и крестьянка Александра Иванова Новосельцева».

Записи в «метрике», хотя и не касаются напрямую Василия Петровича, тем не менее, многое проясняют. Очевидным становится его некрестьянское происхождение по отцовской линии. Статус отца, как «личного почетного гражданина» указует на это. Сама фамилия «Троицкий» подсказывает ее происхождение от лица церковного чина. Заметим, что и близкий друг Петра Троицкого — сын псаломщика. О том, что в его роду имелись священники, мне как-то говорил и сам Василий Петрович.

Крестной матерью Дмитрия — старшего брата Василия — стала незамужняя девица Новосельцева, которая приходилась родной сестрой матери новокрещенного младенца. Вполне допускаю, что Новосельцевы тоже были, что называется, не из последних по своему материальному положению.

Как явствует из автобиографии В.П. Троицкого, отец его «до революции 1917 года и после (до 1937 г.) работал счетным работником при Эртильском сахкомбинате». Иными словами Петр Иванович вначале трудился конторщиком на заводе князя Орлова, а затем до печально известного 1937 года его профессионализм пригодился и на вновь построенном комбинате. К этому следует добавить, что Петр Иванович какое-то время работал и на свеклосушильном заводе — на том самом, что организовали на базе сожженного «антоновцами» прежнего завода. Скончался П.И. Троицкий в 1940 году.

Василий Петрович часто сожалел о том, что не знает даже, где похоронен его родитель. Это казалось мне тогда очень странным. Он всегда живо интересовался историческими корнями многих, знал удивительные подробности жизни большого числа земляков. Но, если обратиться к фактам его драматичной биографии, то станет ясной причина такого незнания. Об этом речь пойдет ниже.

Татьяна Ивановна Троицкая умерла в 1919 году. Мне известно, что у будущего эртильского краеведа имелись родные братья Николай и Дмитрий, а также младшая сестра Анна, которая училась вместе с ним и преподавала потом в школе. В одной могиле с ней, по его же собственному желанию, похоронен и Василий Петрович. Братья Николай и Дмитрий были участниками войны. Один из них проживал в Смоленской области.

Маленький Вася не мог помнить своей родной матери. Кто же тогда заменил ее, кто поднимал на ноги и воспитывал четверых сирот? В православных традициях, которые в те времена являлись нормой и, как правило, соблюдались, в случае смерти матери заботы о воспитании малолетних детей ложились на мать крест­ную. Так произошло и в этом случае. Коля, Митя, Вася и Нюра проживали в семье Новосельцевых в Борисовке. Василий Петрович, помнится, рассказывал, что в раннем детстве носил фамилию «Новосельцев». Под этой фамилией он был записан в местной школе крестьянской молодежи, которую старательно посещал, проявляя себя способным учеником. Когда же по ее окончании встал вопрос о продолжении обучения в эртильской фабрично-заводской семилетней школе, то потребовалось «переписать» Василия на фамилию отца. В ФЗС тогда принимали только детей рабочих и служащих. Василий заново утвердился в своей законной от рождения фамилии.

Школа размещалась тогда на «Сушке» в тесном одноэтажном здании. Весьма бедное по набору учебного оборудования и предметных пособий, переполненное учениками учебное заведение отличалось довольно образованными и профессионально зрелыми кадрами. Большинство опытных педагогов были женами специалистов сахарного завода. Многие из них происходили из дворянско-мещанских семей и имели за плечами духовные семинарии и епархиальные училища. По географии, литературе, истории, русскому и даже немецкому языкам знания Василия Петровича отличались заметной полнотой.

П.И. Троицкому был хорошо известен городок Усмань, который находится ныне в пределах Липецкой области. В нем ему приходилось не однажды бывать по самым различным делам. Вполне возможно даже, что здесь у него проживали друзья или близкие знакомые. Именно сюда на обучение в педагогический техникум он и отдал Василия вместе с сестрой Анной. (Несмотря на полуторагодовую разницу в возрасте младшая сестра окончила Эртильскую семилетку тоже в 1933 году.)

С получением свидетельства об окончании Усманского педучилища пришло время распределения. Молодых специалистов-педагогов не хватало повсюду. Всеобщий интерес населения к обучению вывел профессию учителя в категорию наиболее авторитетных и престижных. В сельской глубинке грамотных и просвещенных людей просто боготворили.

В августе 1936 года брат и сестра Троицкие поселились в селе Старый Эртиль Щучинского района. Василию Петровичу доверили преподавание в местной семилетней школе географии, физики и химии в 6 и 7-х классах. Анна Петровна работала учительницей начальных классов, где у нее далеко не все получалось. В частности, методикой обучения чтению она владела своеобразно, стремясь научить детей читать не по слогам, а целыми словами. К тому же Анну мало интересовали идейно-политические проблемы Советского государства.

Среди коллег молодого педагога В.П. Троицкого выделяли не столько хорошее знание предметов, сколько ораторские способности, живость характера, самоуверенность и склонность к определенного рода театральности. После года работы аттестационная комиссия так характеризовала его способности: «К работе относится добросовестно. <…> Читает методическую и художественную литературу. За короткий срок работы проявил себя дисциплинированным и аккуратным учителем. Уделяет серьезное внимание воспитательной работе. Уроки проводит живо и занимательно. С первых дней завоевал авторитет у учащихся. Политически грамотен. Общественная работа — помогает колхозу в выпуске стенгазеты».

Василий Петрович имел собственный велосипед, и когда ехал на нем вдоль села, местные жители восхищенно завидовали: «Вона, Василь Пятров опять на веломашине своей едя…» И брат, и сестра активно занимались ликвидацией неграмотности среди взрослого населения Старого Эртиля («Ертила», как его долгое время именовали сельские жители), участвовали в различных пропагандистских акциях и работе местной избы-читальни. Василий Петрович любил подчеркнуть, что многие ученики в классах были его ровесниками, но слушали его раскрывши рты.

Два года работы в старинном, многолюдном селе стали временем мужания и обретения первого педагогического опыта, общения с простыми людьми — бесхитростными сельскими тружениками. Попутно он учился ориентироваться в происходящих драматичных событиях. На глазах Василия Петровича произо­шла великая ломка привычного деревенского уклада с насилием, раскулачиваниями и обобществлениями имущества крестьян. Советская власть агрессивно и цинично рушила церкви, притесняла и шельмовала православные и бытовые устои. В 1937-38 годы прокатилось железное колесо репрессий в отношении «бывших», «подозрительно умных», неблагонадежных и тех, на кого следовало по тем понятиям списать неудачи и преступления прежних лет. Летели с плеч «руководящие головы» не только в столице, но и на местах. В с. Щучье несколько дней длился показательный процесс по делу руководителей Эртильского сахкомбината. Зал, битком набитый людьми, аплодировал приговору к смертной казни в отношении директора завода Е.И. Седнева. Были расстреляны также главный инженер завода Н.В. Алейников, первый секретарь Щучинского райкома партии В.И. Сопин, первый секретарь Токайского райкома партии Е.И. Емельянов, директор Битюг-Матреновской МТС Н.В. Полянский и другие руководители. Многие получили большие сроки лагерного заключения. Обстановка подсказывала: безопаснее находиться на стороне сильных, не особенно высовываться и держать свое личное мнение при себе.

Но оставаться всю жизнь в Старом Эртиле Василию Петровичу не хотелось. Молодого человека больше привлекал Эртиль. Здесь ему все было знакомо и мило. Поселок рос и развивался вместе с сахарным заводом. Поражала воображение красавица-школа, знаменитая на всю округу. Строительство и работа сахарного, глицеринового, а затем и маслоконсервного заводов привлекли в степной поселочек невиданное количество специалистов и рабочей молодежи. Здесь бурлили энергия и энтузиазм, азартно и весело проходили спортивные состязания, в клубе имени Тельмана «крутили кино», а по вечерам на «пятачках» танцевало и пело столько симпатичных и энергичных комсомолок, что у молодого красавца голова шла кругом.

Счастливый билет вскоре выпал — Василию Петровичу представилась возможность преподавать географию в восьмых классах Эртильской средней школы. Общественная жизнь, комсомольские поручения, агитационные акции, собрания и художественная самодеятельность влекли его больше, нежели классные уроки, дежурства, педсоветы, планы уроков и проверка ведения тетрадей. Его друзьями-приятелями стали молодые педагоги Петр Гаврин, Дмитрий Глазунов, Иван Максимов, Василий Силин. Он подружился с сестрами Александрой и Еленой Осокиными — дочерями авторитетного заводского слесаря-передовика и новатора производства Осокина Ивана Петровича.

По утверждению В.Н. Силина, работавшего после окончания Пензенского художественного училища учителем рисования в той же школе, Василий вначале увлекся Александрой Осокиной, но затем его симпатии переместились на Елену. Девушку отличали особого рода внутренняя сила, основательность, строгость в поведении, доброта и спокойная рассудительность. В 1937 году Елена экстерном окончила Усманское педучилище и уже третий год преподавала в начальных классах. Она идеально подходила для создания надежной и счастливой семьи. Не могу домысливать относительно того, в каких отношениях находились отцы молодой пары, но то, что они были хорошо знакомы по совместному производству, сомнений не вызывает. Бурный роман Василия и Елены завершился свадьбой 5 января 1939 года. Тридцатого сентября у молодых супругов родилась дочь, которую они нарекли Эммой.

Создание молодой семьи совпало с организацией Эртильского района, выделенного из части Щучинского. В числе других необходимых учреждений создавался районный отдел по народному образованию. Руководить им назначили Петра Васильевича Чернышева, который до того заведовал средней школой и, конечно, хорошо представлял себе способности молодого географа. Он и позвал к себе в помощники В.П. Троицкого и П.И. Гаврина.

Восьмого августа 1939 года Василий Петрович стал инспектором РОНО. В его ведении находился обширный «куст» начальных и семилетних школ. Новые обязанности и важные задачи поглотили его без остатка. Василий Петрович рассказывал: «Чтобы провести проверку школы, до нее приходилось добираться пешком или попутным гужевым транспортом. Школы располагались в плохеньких приспособленных помещениях, классы везде были переполнены ребятишками. Чуть ли не половина из них с наступлением холодов бросала учебу. Нищета везде была ужасающая, не хватало всего: книг, тетрадей, учебных пособий, парт, досок, а, бывало, скамеек и даже мела».

Между тем задачи перед школами и педагогами стояли фантастически серьезные. В апрельском приказе по РОНО за 1939 год отмечалось: «Партия, правительство и весь советский народ в третью Сталинскую пятилетку будут осуществлять грандиозную работу по развертыванию обязательного 10-летнего образования в городе и городских поселках и 7-летнего — в сельской местности. Наша страна должна быть страной передовой науки, техники и культуры. Напоминанием о проклятом прошлом, о бескультурии и невежестве Царской России являются остатки неграмотных и малограмотных трудящихся. Учитывая культурный рост и потребности широких масс Советского Союза, партия своим решением установила сроком ликвидации неграмотности и малограмотности 1 мая 1939 года …» И не беда, что даже и сам приказ о задачах ликвидации неграмотности был написан с большим количеством ошибок.

Но, помимо задач по образованию населения, перед страной победившего социализма все яснее вставала проблема готовности к грядущей большой войне. Шло перевооружение армии и наращивание ее кадрового потенциала. Повсеместная кровавая «чистка» штабов и командного состава полков и дивизий значительно подорвала боеготовность воинских частей. В 1939 году для укрепления армей­ских рядов производился массовый призыв лиц руководящего состава. Призывались молодые директора совхозов, председатели колхозов, партийные и комсомоль­ские работники, педагоги и техническая интеллигенция.

В октябре пришел черед примерить шинель и Василию Троицкому. Он покидал родной Эртиль, когда его дочурке Эмме было всего девять дней от роду. Вместе с ним призвали и родного брата жены — Александра Осокина (он потом погибнет смертью героя в сражениях Великой Отечественной войны). Настали будни солдатской службы. Ему повезло попасть в часть, находившуюся в сытой, теплой и экзотичной Грузии. Младший сержант Троицкий отличался способностями быстро постигать требования уставов, общительностью и развитым кругозором. Не имея инженерного образования, он настолько быстро овладевал премудростями саперного дела и фортификации, что частенько привлекался к обучению сержант­ского и офицерского составов. Их саперное подразделение в 1940 году сорвали с места постоянной дислокации и направили в сторону Ленинграда, где к северу от города шли тяжелые бои с финнами. Но в марте 1940 года война завершилась, и всех вернули в прежние казармы.

Войну с фашистской Германией Василий Петрович Троицкий встретил офицером, командиром взвода саперного батальона, членом ВКП(б). Осенью 1942 года их подразделение, входившее в состав Южного фронта, участвовало в тяжелых боях на Кубани. Немецким частям поставили задачу в максимально сжатые сроки захватить Кавказ и овладеть нефтяными районами Грозного, Орджоникидзе и Баку. Наши войска вынуждены были отступать под мощным напором превосходящих сил противника. Они подвергались массированным ударам с воздуха, атакам механизированных полков, попадали в окружения и несли значительные потери. Моральный дух измотанных боями и длительными переходами, голодных людей тоже был далек от идеального.

Дальнейшие события я буду выстраивать и трактовать так, как услышал их в беседах с Василием Петровичем. Подчеркну: при всей его словоохотливости он откровенничал на тему своего военного прошлого крайне редко и настороженно, нервничал, часто замолкал и говорил, лишь уступая моему искреннему стремлению сопереживать глубине его личной драмы. Моя настойчивость в расспросах была рождена слухами о том, что, находясь в плену, Троицкий, якобы, настолько ревностно пособничал немцам, что выслужил себе первый офицерский чин. От бывшего Предрайисполкома я слышал, будто тот самолично держал в руках справку из управления КГБ, в которой сообщалось именно об этом.

К тому времени я был знаком с Василием Петровичем как с директором созданного им прекрасного музея, со школьных лет собирал вырезки его газетных статей о прошлом района и высоко ценил его как содержательного и остроумного рассказчика. Как, наверное, и большинство из слышавших его музейные экскурсии, я видел в нем истинного патриота, идеолога социалистического образа жизни и пропагандиста героического прошлого нашего народа. Мне совсем не хотелось разочаровываться в этом, поэтому и пытался получить опровержение нехороших слухов, что называется, из первых уст. О том, что мне самому известно о судьбе Василия Петровича Троицкого — неординарного человека, которого еще помнят многие эртильцы, я и собираюсь теперь рассказать.

Итак, в октябре 1942 года трое молодых офицеров-саперов оказались в окружении. Они срезали петлицы, выдававшие их как командиров, но это им не помогло. Кто-то из местного населения в городке на Кубани выдал небритых, тощих людей в военной форме немцам, и с 14 ноября они стали военнопленными. Начались допросы с выяснением личностей, принадлежности к подразделению и воинской должности. От расстрела лейтенанта Троицкого спасло, вероятно, то, что он служил в части не прямого боевого применения. На допросе Василий Петрович назвал себя Анатолием Кашириным. Предположу, что эту фамилию он выбрал потому, что она в нашей местности не слишком редкая и, в случае проверки, могла сойти за реальную. Может быть, он лично знал и какого-то конкретного Анатолия Каширина. Настоящая его фамилия «Троицкий» в сочетании с черными волосами и смуглым цветом лица могла быть «распознана» оккупантами, как признак еврейского происхождения, со всеми печальными последствиями.

Условия содержания советских военнопленных были ужасающими. Василий Петрович говорил, что на всем пространстве лагерной территории нельзя было сыскать даже травинки — все съедалось истощенными до крайности людьми. Грязь, завшивленность, дистрофия, дизентерия, побои и другие «лагерные прелести» вели к гибели пленных. Каждое утро из бараков выносили десятки умерших военнопленных. Положение несчастных ухудшилось с наступлением холодов.

И вот в такой отчаянной ситуации в лагерь заявился офицер инженерной службы с целью набора специалистов в военно-строительную организацию «Тодт». Доходяг-военнопленных построили шеренгами. К ним на хорошем русском языке обратился прибывший вербовщик. Он сказал, что вермахту требуются специалисты для строительства и обслуживания транспортных коммуникаций в тылу немецких войск. Всем желающим послужить Германии обещались сносные условия питания, обращения и даже медицинская помощь при необходимости. В рядах военнопленных сдержанно загудели. Стоявший рядом с Троицким товарищ подсказал: «Давай, Толик, выходи. Они знают, что служил сапером. Глядишь, и поверят. Выходи, все одно всем подыхать здесь, а так хоть надежда…» Сердце учащенно колотилось от страха, что распознают в нем отсутствие инженерной выучки и расстреляют на месте. Немцы не терпели обмана. Но замаячила надежда на спасение, и «Анатолий Каширин» сделал те шаги вперед. Помню вопросы, которые раздраженно задал мне Василий Петрович, прочитав разочарование на моем лице: «А что, разве лучше было бы, если бы я сгинул там? Кому нужна была моя заурядная гибель»?

После несложной проверки и сытного питания — впервые за многие недели, военнопленным настоятельно предложили принять присягу и подписаться на верность Германии. Отказ означал возвращение в лагерный кошмар к неминуемой гибели, и Троицкий, в числе других, расписался на немецкой бумаге. Их переодели в робы песчаного цвета с надписями на рукаве и отправили на железнодорожную сортировку составлять поезда с техникой и живой силой. Как наиболее сообразительного и к тому же сносно понимавшего немецкую речь, Василия Петровича назначили старшим над группой «тодтовцев». Я спросил, не пробовали ли они сыпать песок в смазку колесных пар вагонов, что вело бы к крушению поездов в пути следования. Василий Петрович удивился моей осведомленности и ответил отрицательно. Немцы тщательно расследовали каждое ЧП и подозреваемых расстреливали безо всяких колебаний десятками и сотнями, отправляли в лагеря смерти, а людям, поверившим в спасение, умирать уже не хотелось.

Через некоторое время Василий Петрович вместе с другими строителями был направлен на строительство дорог в Псковской и Ленинградской областях. Немцы никак не могли вступить на улицы Ленинграда. Осажденный город пытались стереть с лица земли бомбовыми ударами и дальнобойной артиллерией. Подвоз орудий большого калибра для стрельбы по городу был невозможен в условиях болотисто-лесистой местности. Тогда изобрели оригинальный способ строительства зимних дорог: плотно укатанный снег поливали водой, затем укладывали послойно хворост и лапник елей, засыпали снегом, вновь укатывали и поливали водой. Такой слоеный «пирог» неплохо держал технику. Военнопленных сюда согнали великое множество. Они трудились здесь день и ночь, погибая от голода, холода и болезней.

В окрестных лесах в тылу у гитлеровцев активно действовали советские партизаны. Военнопленные часто обсуждали их успехи. Многие хотели бы влиться в ряды народного сопротивления. Все время нахождения в «Тодте» Василий Петрович искал возможность связи с патриотами, осторожно искал тех, кто мог бы ему помочь в этом. В отличие от лагеря здесь у него имелась некоторая свобода передвижения. К нему уже попривыкли и полицаи, и немцы. Однажды ему удалось уговорить одного из старших по охране моста отлучиться в деревню за рекой, якобы «по делам любовным». Василий Петрович пообещал полицаю за эту услугу раздобыть самогона.

В деревне он отыскал девушку-связную партизан, и она потом сопроводила его до нужного места. Так бывший военнопленный в октябре 1943 года попал к своим и вновь стал Троицким. Но по какой-то причине имя «Анатолий» он оставил за собой. Через некоторое время, как написал в автобиографии сам Василий Петрович, его назначили командиром отряда, который насчитывал около трехсот партизан, а несколько позднее заместителем командира партизанской бригады Ленинградского фронта. По словам Василия Петровича, он отвечал за строительство оборонительных и заградительных сооружений и минно-подрывные действия целого партизанского соединения.

Перед тем, как двинуться фронту от Ленинграда, происходили непрерывные, тяжелые бои партизан с карательными отрядами и регулярными частями немцев. Стремясь обезопасить свои коммуникации при отступлении, оккупанты хотели подавить активность партизанских отрядов. Партизаны несли значительные потери. Василий Петрович утверждал, что получил приказ скрытно переправить через линию фронта большой отряд в двадцать восемь подвод с ранеными партизанами. Командование надеялось, что он, как географ, сумеет «на ощупь» отыскать верный путь по лесам и болотам. Троицкий сумел провести свою легко уязвимую колонну без потерь и получил благодарность командования. В марте 1944 года он снова влился в регулярную армию.

Дальнейшая служба его проходила в саперном батальоне, где он был на высоком счету у командования. Он рассказывал, что однажды ему пришлось выступить в роли фактического начальника переправы через полноводную реку Нарва. После наведения понтонной переправы он, якобы, докладывал об этом генералу, члену Военного совета фронта и просил его сохранить жизнь старшему офицеру, который до него с этой задачей не справился. В проявление талантов подобного рода, честно говоря, я верить не склонен. Скорее, тот рассказ — плод хвастовства Василия Петровича, которым он, бывало, иногда грешил.

В этот период он близко познакомился, а потом и полюбил Раису Чеснокову. Молодая девушка была на 6 лет моложе. В 1944 году после окончания Свердлов­ского медицинского института ушла на фронт. На Ленинградском фронте старший лейтенант Чеснокова служила в медсанчасти 54-го отдельного строительно-дорожного батальона. Троицкий не смог открыть ей, что еще до войны был женат, что в Эртиле у него растет дочь, что зовут его Василием, а не Анатолием. Кстати, и Чеснокова зачем-то впоследствии поменяла свое имя «Раиса» на «Ираиду».

В то же время в далеком тыловом Эртиле законная жена его Елена Ивановна Троицкая, не получая более двух лет никаких вестей от мужа, теряла остатки надежды и все чаще оплакивала свою «вдовью» судьбину.

Войну В.П. Троицкий окончил, освобождая Прибалтику, а потом продолжал службу начальником инженерной службы саперного батальона в звании старшего лейтенанта. Его рапорты об увольнении из армии решительно отклонялись. Командование не хотело терять перспективного и грамотного офицера. Демобилизации подлежали лишь те, кто имел документы, подтверждающие педагогическое образование, но таковые остались в Эртиле, куда появляться ему уже не хотелось или попросту было чревато неприятностями.

Каким-то образом Василию Петровичу удалось выхлопотать справку наркомата просвещения о том, что «учителю Троицкому Василию (Анатолию) Петровичу» в 1940 году «действительно присвоено персональное звание учителя средней школы». Справка выдавала подлинное имя Троицкого. Ему пришлось прятать ее от нежелательных глаз, но, возможно, именно обстоятельства ее получения рассекретили его перед обеими женами. Между тем Ираида Игнатьевна имела уже несколько месяцев беременности. Василий Петрович вынужден был лично обратиться в Главное управление кадров в Москве, после чего в июне 1946 года и получил желанную отставку-высвобождение из Вооруженных сил.

Решено было ехать на Урал на родину фронтовой супруги. По пути в поезде у Ираиды начались роды. Василий Петрович утверждал, что лично принимал их. На свет появился сын, которого назвали Владимиром.

Жизнь Василия Петровича в городе Серове Свердловской области складывалась вполне удачно: имелась хорошая квартира; как фронтовик он пользовался уважением, а супругу его — хирурга-ординатора металлургического завода имени А.К. Серова — хорошо знали и боготворили за профессионализм. Она помогла с устройством на работу. «Анатолий Петрович» работал учителем географии в школе №18, а затем завучем школы №25. Параллельно с этим он заочно обучался на географическом факультете Свердловского государственного педагогического института. Первый из государственных экзаменов уже был успешно выдержан, но 1 мая 1949 года Ираида Игнатьевна, получила тревожную телеграмму: «Троицкому Василию Петровичу. Умерла жена. Дочь Эмма осталась сиротой. Срочно выезжай». Неизвестно, была ли подпись у той телеграммы или нет. Вполне допускаю, что имелась. Скорее всего, автором и исполнителем оригинального способа доставки Василия Петровича в Эртиль являлся начальник МГБ по Эртильскому району капитан Антипин, проживавший в Эртиле по улице Садовой в соседстве с Троицкими.

На семейном совете Ираида Игнатьевна подвела черту: «Не оставлять же ребенка сиротой. Поезжай в Эртиль и забери дочь, будем жить и воспитывать вместе». Следующим днем поезд уже мчал Василия Петровича в родные края. В Москве он зашел в ресторан, выпил водки, мысленно помянув Елену Ивановну. Он волновался перед скорой встречей с Эртилем, где не был целых десять лет, и представлял, как удивятся все, узнав, что он жив и здоров, сколько будет разговоров и пересудов на тему его чудесного «воскрешения». Версия на сей счет им была заготовлена еще до отъезда.

Вот за окнами вагона уже и вывеска «Станция Оборона». Здесь пересадка на тихоходный поезд до Эртиля. У вокзала к нему подошли двое милиционеров и предложили пройти в отдельный кабинет. Один из них — старший по званию, сказал, что в его вагоне произошло убийство, и теперь они допрашивают всех, расследуя обстоятельства преступления. Однако многое в поведении милиционеров не сходилось, выглядело неестественным, да и шума в вагоне за всю дорогу он никакого не слышал. И Василий Петрович начал догадываться, что весь этот маскарад и та телеграмма из Эртиля — только предлог выманить и задержать именно его. Опасения стали явью. Третьего мая 1949 года свобода вновь издевательски помахала ему рукой.

Он все-таки прибыл в Эртиль, но не на поезде, а в машине с нежелательным сопровождением. И доставили его не куда-нибудь, а (не знак ли судьбы?) в… музей. Нет, не в музей, конечно, тогда его еще в Эртиле не было, а в камеру предварительного заключения, где расположены теперь фонды краеведческого музея. Здесь его продержали трое суток. Провинциальный Эртиль в один момент облетела сенсационная новость: «Троицкого привезли под охраной, как настоящего преступника. Говорят, полицаем у немцев служил».

Василий Петрович спрашивал у охранявших его милиционеров: «За что меня арестовали? Я ничего такого не совершал». Те уклончиво отвечали: «Это не нашего ума дело. Пусть с тобой разбираются, кому положено».

Из Воронежа приехали те, «кому положено». Им занялись бойкие ребята из госбезопасности. Его обвиняли в измене Родине, выразившейся в сознательном переходе на сторону врага и действиях в ущерб военной мощи страны. Подобные обвинения при отсутствии смягчающих обстоятельств предопределяли плачевный финал. Перспектива прояснялась безрадостная. Допросы шли как будто хаотически: то интенсивные — по нескольку раз за сутки, то о нем будто бы забывали и, тогда ожидание новых встреч со следователем становилось еще более зловещим и мучительным. По ночам частенько врубали яркий свет, от которого не было спасения. С ним обращались то вполне корректно, то били по ребрам и голове. Следствие длилось без малого полгода. Следователь уже впрямую говорил, что, если он будет продолжать и дальше упорствовать в даче признательных показаний, то при очередном вызове на допрос его «шлепнут при попытке к бегству».

А он все твердил, что в плен попал в условиях безвыходных обстоятельств, что и присягу на верность Германии подписал только потому, что очень хотелось жить. Он объяснял, что никаких действий в ущерб стране не предпринимал, называл имена свидетелей его достойного поведения в плену и умолял сделать запросы в Ленинградскую область, где его хорошо знали по партизанским делам в тылу противника. Но все казалось тщетным. Однажды подполковник, с которым он попал в одну камеру, спросил, в чем его обвиняют. И когда услышал ответ, сострадающе посоветовал: «Подписывай бумаги. Все равно тебя не выпустят. Зазря что ль столько искали и мариновали? По статье 58—1«б» тебе «червонец» светит. Это все равно, что на «очке» пересидеть. Здесь если не «четвертной» дают, то «вышку». А тебе, дружок, крупно повезло. Не упирайся, а то и вправду разозлятся, да «при попытке» и кончат».

Особое совещание, как и предсказывал участливый подполковник, «нарисовало» ему десять лет исправительно-трудовых лагерей. Наказание Василий Петрович отбывал в северном Казахстане. Искупая вину перед народом, здесь заключенные крепили индустриальную мощь державы. По словам Василия Петровича две вещи спасали его: опыт пребывания в фашистском плену и то, что камни, как большинству, дробить и ворочать ему пришлось только в начале срока. Он и здесь пригодился в роли инженера строительных работ, и здесь он пользовался уважением среди «политических» и даже среди «блатных». Мне представляется, что это близко к истине. Василий Петрович, насколько помнится, не имел пристрастия ни к картам, ни к крепкому чаю, не умел, вообще, что-то мастерить собственными руками. Для этого он не стеснялся прибегать к посторонней помощи. В этом всегда стройном и подтянутом человеке ничто не выдавало заключенного, тянувшего немалый срок. Напротив, все, кто видели его в традиционном пиджаке при галстуке, отмечали в нем подчеркнутую интеллигентность, утонченную образованность и доброжелательный склад.

Многие слышали о его способностях увлекать и увлекаться женщинами. Мне по большому счету представляется, что он и любил-то по настоящему только две вещи: хорошеньких женщин и… историю жизни людей в родной местности, то есть краеведение. В личной беседе со мной уже после смерти Василия Петровича его дочь Эмма Васильевна Кувшинова говорила: «Женщин у него было немало. Он у нас такой живчик был. Не сказать, что «Дон Жуан». Нет. Но вот как-то ловко все получалось у него с ними. И они его любили тоже. Так уж выходило. Тем более он умел всегда хорошо говорить…»

Но вернемся к новым событиям в жизни нашего героя. В марте 1953 года ушел из жизни Сталин. Страна застыла в ожидании и одновременной боязни перемен. Преемники вели борьбу за освободившийся «престол». Им хотелось, чтобы народ увидел их человечные лица и благодарно оценил их «послабления». Даже Берия задумал провести амнистию заключенных, а за ним Маленков, а потом уже и Хрущев. В срочном порядке пересматривались многие смехотворные и наиболее сомнительные дела по обвинению в пособничестве нескольким разведкам сразу, по обвинениям в покушениях на жизнь «вождя всех народов», к примеру, прямо из какой-нибудь нашей Александровки, Ростошей или Сластенки. Из тюрем выпускали и тех, кто «не всерьез», «не явно изменил» советскому строю.

В декабре 1955 года на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР освободили из мест заключения и Василия Петровича Троицкого со снятием с него судимости.

Он написал письмо о своем освобождении в Серов, но оскорбленная Ираида не могла принять его. Более того, она уже пребывала замужем за каким-то своим коллегой-медиком. Гордой, широко известной женщине, обласканной вниманием и уважением горожан, оказалось не под силу преодолеть обиду и унижение от известия о муже-«изменнике Родины». Она постаралась вычеркнуть его из своей жизни.

Василий Петрович возвратился в Эртиль, и Елена Ивановна — истинно смиренная и милосердная женщина, не отринула его, стала жить с ним, деля общий кров и осуждения педагогов и подруг. Она приняла его, несмотря на то, что вся жизнь ее была искромсана вначале ожиданием писем с фронта, потом слезами скорби по без вести канувшему мужу, а когда он объявился, горькой обидой, унижением и людскими пересудами. Она, правда, невольно помогла «компетентным органам» лишить свободы Василия Петровича. Эмма Васильевна рассказывала: «Году в сорок шестом мама и близкие родственники уже знали, что папа жив и живет с новой семьей на Урале. Оттуда приходили алименты. Они были больше, чем вся мамина зарплата. Как-то к нам зашла мамина коллега по работе Антипина и заговорила с ней: «Мы, вот, с мужем вчера поспорили: на кого же больше похожа твоя Эмма — на отца или на мать. Дай мне, пожалуйста, карточку мужа». Мама отдала довоенную фотокарточку, где они вместе с отцом были сняты, и через какое-то время переводы с Урала приходить перестали».

Любящая женщина Е.И. Троицкая прошла через все, подорвав здоровье и веру в свое личное счастье. Простила ли? Поняла ли? Бог весть. Отец ее и родная сестра долгое время не хотели и слышать о Троицком. В Эртиле говорили, что дочь Эмма — умница и красавица, окончившая Эртильскую среднюю школу с серебряной медалью, публично отреклась от родного отца.

Не получилось счастливой жизни и в новой уральской семье Ираиды Чесноковой. Она распалась. Ираида Игнатьевна предпринимала попытки вернуть Василия Петровича, слала оскорбительные письма в адрес Елены Ивановны, называла ее бедной провинциалкой, которая, в отличие от нее, ничего не может дать мужу. В феврале 1984 года, приняв смертельную дозу лекарств, она ушла из жизни. В некрологе газеты «Серовский рабочий» говорилось: «Скоропостижно на 61 году жизни скончалась врач медсанчасти металлургического завода им. А.К. Серова, кавалер ордена Ленина, Почетный гражданин города Серова, отличник здравоохранения, ветеран Великой Отечественной войны Ираида Игнатьевна Чеснокова». Двое ее детей, Владимир и Надежда (от второго брака), тоже не сумели построить свое семейное счастье. Брат Дмитрий в письме к Василию Петровичу сообщал, что не он стал причиной добровольного ухода из жизни его бывшей супруги, а ее две серьезные операции, пьянство сына, разгульная жизнь дочери. Военное время нечаянно свело молодых людей, а его отголоски все потом и порушили. Что ж тут удивительного? Драма обеих семей — всего лишь малая частица великой общенародной трагедии под черным словом «Война».

 

* * *

 

В судьбе удивительного человека В.П. Троицкого, с которым мне довелось общаться и исследовать один и тот же предмет — любовь к родному краю, к его «отеческим гробам», так много отобразилось особенного и типичного для людей его поколения, что она сама выглядит ярким историческим артефактом. И целое, и противоречивое у него сложилось, кажется, во всем: в смене имен и фамилий, в смене женщин и присяг, в смене семей, лагерей и мест жительства, в нелепой записи в паспорте «Василий-Анатолий Троицкий». Такой биографии, точно, хватило бы на несколько жизней.

Удивительно, на первый взгляд, как это мог мудрый секретарь райкома В.И. Песков поставить во главе идеологического учреждения, коим, без сомнения, долгое время выступал наш музей, бывшего «изменника Родины». Но это удивительно лишь на поверхностный взгляд. Василий Иванович, который в прошлом сам служил в правоохранительных органах, знал Троицкого подлинного, ценил и доверял ему, потому что не верил в справедливость приговора.

Но прошлое не оставляло Василия Петровича. Брат его жены, младший политрук Александр Осокин погиб в отчаянной рукопашной схватке, отбивая атаку немцев, прорвавшихся на артиллерийскую батарею. Оба старших брата, Николай и Дмитрий, прошли дорогами войны. При этом Дмитрий, будучи на оккупированной врагом Смоленщине, в апреле 1942 года попал в партизанский отряд имени Соколова, а затем в регулярную армию, имел тяжелое ранение и награды. А он… находился в немецком плену, и об этом знали многие.

Однажды на мое предложение написать в Военную прокуратуру ходатайство о реабилитации Василий Петрович равнодушно ответил: «Ни о чем просить их я не буду. Не хочу. Если и был я в чем-то виноват, так это только перед Еленой Ивановной. И судить меня надо было только за нее. А люди ко мне безо всякой реабилитации относятся в Эртиле хорошо».

И это правда. Многие в Эртиле уважали, любили и добрым словом вспоминают учителя, создателя музея, умного и интеллигентного человека — Василия Петровича Троицкого.

 

1 С.428 указ. издания.