Голубика

БУСЫ

 

У девушек из глубинки

Такие глаза бывают,

Как ягоды голубики,

Когда их с куста срывают.

 

Цвести на болоте — зряшно,

А в руки чужие — страшно.

 

Мокшанкам широкоскулым

Так дарят синие бусы,

И спросу нет за посулы:

Греми, примеряй, любуйся!

 

— Не хочешь? Найду — любые!

— Нет. Нравятся. Голубые.

 

И тут бы до солнца взвиться,

Отдать бы сердце за песни.

Но птице — силок, девице —

Сережки, гривны да перстни.

 

Так новое метят место:

— Теперь ты моя невеста.

 

А сердце с сердцем… — поладят!

Да, мастер, видать, искусен.

И теплые пальцы гладят

Холодную тяжесть бусин.

 

НА КРЫЛЕЧКЕ

 

Посидеть на крылечке, как будто мне десять лет,

Посидеть на крылечке, как будто не умер дед

И в глазах его карих древний огонь горит:

«Ох, и жалко тебя…» — А дальше — не говорит.

 

«Вот дострою забор, а потом еще пять годков —

От ворот буду палкой гнать твоих женихов.

Ну а если какой и глянется, станет мил,

Ты смотри на одно: чтоб он работящий был».

 

Все-то дедушка знает. А вечер нетороплив,

И луна над домом сочней, чем белый налив,

Часовая стрелка плоским гребет веслом,

Пока мы на крыльце, под крылышком, под крылом…

 

ЖУК-СОЛДАТИК

 

В кинокадре, за шепотом черным,

Нить сюжета груба и проста:

Жук-солдатик ползет обреченно

По серебряной дрожи листа.

 

Дочка радуется: «Мой братик!

Мама, мамочка, это мой друг!»

Лист дозором обходит солдатик

И бессмысленный делает круг.

 

Небо замерло, отгородилось

Переливчатой сенью лесной.

Я подумала, что народилось

Много мальчиков этой весной.

 

* * *

 

У речки спрошу без затей,

Присев на косе,

Не здесь ли мальчишкой отец

Ловил карасей,

 

Не мимо ли этих берез,

От листьев светла,

Девчонкой на дальний покос

Бабушка шла.

 

А после спрошу у цветов

С нездешних полей,

Не помнят ли детских шагов

Мамы моей…

 

Березы мне вымолвят: «Нет.

Все помнить — нельзя.

Мы чувствуем только, как свет,

Струится, скользя,

 

Как ветер целует в висок,

Листву шевеля…

Но, может быть, помнит песок

И помнит земля».

 

НАШИ ДЕТИ

 

Наши дети боятся явиться на свет —

Свет, которого мало, которого нет.

Очарованным бабочкам негде кружить,

И приходится их уговаривать жить…

 

Из-под ста одеял, из-под ста облаков

Выходить, чтобы слушать вечерних сверчков,

Разговаривать с ветром и майским жуком

И по ласковым травам бежать босиком…

 

Этим душам с рождения тысячи лет.

Им не надо на свет — они видели Свет,

Улыбаются грустно, не могут забыть,

И приходится их уговаривать быть…

 

* * *

 

Ничего не надо: ни рощ, ни гор —

Так виднее неба разлив шальной,

Так яснее слава, стыдней — позор,

Свитые, как ризой, голубизной.

 

Смотрят три царевича: белый свет!

Царь послал за правдой, да нет пути.

Объявили старшие: «Правды нет!»,

Потому что трудно за ней идти,

 

Потому что грузом ложится грусть,

Волком воет в темных дебрях ума,

Потому что снегом одета Русь,

Спят ее волшебные закрома.

 

Но лучит морщинки премудрый царь,

Все ответы знающий наперед,

Не бранит, не думает гнать с крыльца

Двух сынов,

а третьего сына ждет.

 

—————————————

Мария Игоревна Знобищева родилась в городе Тамбове. Окончила Институт филологии Тамбовского государственного университета им. Г.Р. Державина, защитила кандидатскую диссертацию на тему: «Есенин и Гоголь: философия и поэтика русского пространства». Печаталась в журналах «Подъ­ём», «Наш современник», «Вопросы литературы», «Волга-ХХI век», «Крещатик», в «Литературной газете». Лауреат Всероссий­ской премии им. М.Ю. Лермонтова. Дипломант Международного Волошинского фестиваля. Автор нескольких сборников стихотворений.