* * *

 

Меня нашли в чужой капусте,

Чтоб истолочь и шинковать.

Бес там вредит, где Бог попустит.

Одна защита — Божья Мать.

 

Она хранит мой ямб увечный

И самого меня хранит,

Чтобы на станции конечной

Мой вопль пробился сквозь гранит.

 

Сквозь глухоту непониманья,

Сквозь все, что вы здесь наплели.

По злобе иль «из состраданья»

Вы костыли мои сожгли?

 

Наш век, на злобу урожайный:

То нож под дых, то пуля в лоб.

А я остался под Можаем

С ногами, вмерзшими в окоп.

 

Они бесчувственнее жести,

И, кажется, их вовсе нет.

Коснешься ног — они на месте

И так мозжат с тех страшных лет,

 

Что хочется кричать от боли.

Но мне был Глас: — А ты запой!

И я завыл в своей юдоли

Гимн Жизни — жалкий и слепой.

 

* * *

 

Парад зонтов, дождевиков,

Листва, похожая на силос.

Тут не хватает плавников —

Они бы, точно, пригодились.

 

Пижама жидкая дождя;

Собачья будка ощенилась.

Портретом вымокшим вождя

Бомжиха от дождя накрылась.

 

Мост через Сетунь в два прыжка,

А там дорога в поле чистом,

Где ямы вырыла река,

В которых тонут утописты.

 

Вдали темнеет мокрый лес,

И, прочищая горло матом,

Недавно призванный балбес

Грозит воронам автоматом.

 

И сразу возникает мысль,

Что этот дождь, солдатик пришлый

Таят неясный смертным Смысл,

О коем знает лишь Всевышний.

 

Ни бомж, ни беспризорный пес

Для Бога не бывает лишним.

 

* * *

 

Всяк мерит мир на свой аршин,

Блуждая среди лжи.

Несть человека, кто, пожив,

Остался негрешим.

 

Спаси мя, Бог, уничижи,

Низринь и подыми,

Разжалуй в зэки и в бомжи,

В изгои меж людьми.

 

Лишь об одном мой слабый глас

Тревожит Божью высь:

— Дай силы мне молиться, Спас,

И Сам во мне молись.

 

* * *

 

Пока старательный палач

Вел батюшек к расстрельной яме,

«Мы — не рабы!» — кричал кумач

У остальных над головами.

 

В атеистическом аду

Мы жизнь прожили вроде пленных.

Не дай нам новую беду —

Нашествие иноплеменных.

 

Восходит месяц-ятаган

Над православной головою,

И толпы шумных басурман

Теснят Торжок и Бологое.

 

Восток опасностью набряк,

Коты шипят, собаки взвыли,

Как будто кошек и собак

Мы в древности не приручили…

 

Клубится пыль от тысяч ног.

И слышен Глас: «— Пришельцев много,

Обаче, ждет их злой итог…»

Но нехристи не слышат Бога.

 

* * *

 

Во всех грехах повинный, каюсь.

Бездонно небо, ночь бездонна.

Безмолвствую и сокрушаюсь,

Молюсь, коленопреклоненный,

Святому Духу и Отцу:

Будь, Боже, милостив к слепцу!

 

Владыка Мира, тьмы и света,

В могильный погреб слепоты

Пошли хоть лучик. Нет ответа.

Ищу ощупкой то и это,

Но из разрозненных предметов

Не сложишь зримой красоты.

 

* * *

 

Жизнь дробится на сны и напасти.

И поди в этой мгле разбери,

Почему я помилован властью,

Хоть за мной и следили хмыри.

 

Знать, и службы подвластны абсурду,

Если я разминулся с бедой.

Без меня отправляется в тундру

Вагонзак, от мороза седой.

 

Вагонзак, увозивший когда-то

По этапу на зону отца

В царство низких березок горбатых

На прокорм воронью и песцам.

 

Ну, а я, неугодный закону,

Уцелел, может быть, потому,

Что менял города и перроны.

Впрочем, сам не пойму – почему.

 

Только страх поселился в подкорке

В тридцать страшные те времена.

Видно, брак получился при сборке,

Но ГУЛАГ заслонила война.

 

Как я выжил, худой недопесок,

Голодней подзаборного пса,

Средь сексотов, взирающих косо

На последыша зэка-отца?

 

ИГРУШКИ БОГА

 

Бог создал тварный мир

Из атомов и клеток,

Над замыслом трудясь

Без сна и выходных.

О, сколько нас,

Его слепых марионеток,

Блуждающих во тьме

Игрушек заводных!

 

Что толку намечать

Мне мой маршрут по звездам?

Планировать дела

На месяц и на год?

Приходит Время Икс,

Хватаю жадно воздух.

Бог все предусмотрел:

Кончается завод.

 

Кладбищенский компост

Жиреет год от года.

Становится землей

Весь род — отец и сын.

И дотлевает плоть,

Лишенная завода,

Как палая листва

Кладбищенских осин…

 

БЛАЖЕННЫЙ ВАСИЛИЙ,

ХРИСТА РАДИ ЮРОДИВЫЙ,

МОСКОВСКИЙ ЧУДОТВОРЕЦ

 

За не вполне разумный вид

Причислен к юродам Василий.

Всяк надругаться норовит

Над сим подобием России…

Ю.М.

Бысть месяц лютень, мраз велик;

Бияху стражники в набаты,

Костры для обогрева жгли

От Места Лобна до Арбата.

 

Калик померзло и бродяг!

Никто их тел не погребоша.

Лишь стаи злобные собак

Их костяную плоть грызоша.

 

Бысть некий юрод в те поры,

Не знавший ни одежд, ни крова,

И стражи, жгущие костры,

Вельми дивились на нагого.

 

Скоты и люди без числа

Нашли погибель в лютой стуже.

Сего же стужа не брала,

Поне нагой был бос к тому же.

 

— Ты кто? — святой иль сатана? —

Стрельцы юрода вопрошаху.

— Я нищ и наг, как вся страна,

И отдал нищему рубаху.

 

И Грозный-царь свои плащи

И шубы пусть раздаст бездомным.

— Да ты опасный бунтовщик

И кончишь дни на Месте Лобном! —

 

Вскричали в ярости стрельцы. —

Хватай его, тащи в темницу,

Где кровью плачут наглецы,

Мутить дерзнувшие столицу.

 

— Оле! Я, стало быть, из них!

Не много ль сабель и пищалей

И вашей всей со мной возни?

Иль вы без крови заскучали?

 

Во мне же нет почти руды —

На плаху много не прольется:

Во мне от пят до бороды

И горсть ее не наберется.

 

Всю выпил кровопийца-царь.

И только ль он! Опричник каждый,

Стрелец, мясник Малюта, псарь —

Все Васиной кровицы жаждут.

 

— Сейчас я кончу этот вздор! —

Он на всю голову безумен.

— Погодь кровавить им топор.

Пусть поблажит, пока не умер.

 

— Так что с ним деять? Удавить?

Чтоб в головах не сеял скверну,

Собак голодных натравить? —

Да жрать не станут — тощ безмерно.

 

Слегка замешкались стрельцы

Пред тем, как совершить расправу —

Отправить Васю в мертвецы.

Но что за диво, Боже Правый?!

 

На месте, где безумец был,

Сидит задумчивая птица.

А дурака и след простыл.

Не мог же, право, испариться?

Стрельцы дивились: где юрод?

И как возникла птица-голубь?

Не видел Васю и народ,

Но повторял его глаголы…

 


Юрий Николаевич Могутин родился в 1937 году в городе Москве. Окончил историко-филологический факультет Волгоградского педагогического института, Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А.М. Горького. Работал учителем, журналистом. Автор многих книг стихов и прозы, публикаций в центральной и региональной печати. Лауреат Горьковской литературной премии. Член Союза писателей России. Живет в Москве.