* * *

 

Кем мы были на этом свете,

Как любили, о чем мечтали,

Будут знать лишь бродяга-ветер

Да полоска булатной стали.

А крестьянин, взглянув на небо,

Поле сечи забытой вспашет.

И взметнутся колосья… хлеба

Над безвестной могилой нашей.

Горевать нам с тобой нелепо,

Ведь не зря подчинимся тленью.

Нам кормить свежим русским хлебом

Поколенье за поколеньем!

Хлебом-солью приветят князя,

И усобиц костры погаснут.

Значит, падали с криком наземь

Не напрасно.

 

* * *

 

Дети возвращаются домой.

Повзрослев, набив немало шишек.

Тихий материнский шепот слышен —

Им совсем немного по прямой…

Дети возвращаются домой.

 

Оставляют где-то за плечами

Горести былые и печали,

Братьев, что пока еще в начале

Долгого и трудного пути.

 

Чтоб до дома отчего дойти,

Нужно прежде к берегу причалить,

Где из мутной, межевой воды,

Копотью испачканы, разбиты,

Словно то старухино корыто,

Скалятся сожженные мосты.

 

* * *

 

Жили-были дед и баба,

Ели кашу с молоком.

Дед порой неслабо бабу

Мог ударить кулаком.

 

Выли волки, вьюга пела

За околицей села.

Бабка плакала, терпела,

Но по-прежнему жила.

 

Вновь и вновь стучались весны

В полумрак слепых окон.

Не просила бабка слезно

Зла для мужа у икон.

 

Даже в час осенней хлюпи

Утешала мысль ее:

Если бьет — так, значит, любит,

Если любит — значит, бьет.

 

Старый домик. Глушь. Разруха.

Лавка, печь, мешок зерна.

Но тебе, как та старуха,

Вечно Родина верна.

 

* * *

 

Сибирские реки на север текут —

Об этом с рождения знают

Татарин и русский, остяк и якут

И каждая птица лесная,

 

И сумрачный лес, перешедший в тайгу,

От плотности дерева черный.

Сибирские реки на север влекут

То лодки, то струги, то челны.

 

До снежных пределов, где космос лежит

На спинах у белых медведей.

Сибирские реки — на север, где жить

Способен лишь выстывший ветер.

 

Меж топей брусничных, в таежной глуши

Любая тропа — словно речка.

Теряясь, петляя, на север шуршит

И шепчет на вечном наречье.

 

* * *

 

Паводком проглочена дорога,

Из деревни в город нет пути.

Загрустила внучка у порога,

Исподлобья сын в окно глядит.

 

Охают соседи, дескать, скоро

Старику в могилу, коль врачи

Не успеют. Допотопной «скорой»,

Говорят, в объезд не проскочить.

 

А весна, что не привыкла мешкать,

Гонит в рост кустарник и траву.

Дед хрипит с ребяческой усмешкой:

«Даст Господь — подольше поживу…»

 

Припекает солнышко пригорок,

Где пестрят могильные кресты.

«Скорая, — рыдает внучка, — скоро!

Им до нас всего-то полверсты».

 

* * *

 

Самые светлые строки рождаются в час

Самого лютого приступа черной печали.

Это ль не довод, что в жизни всегда (и сейчас)

Тьма обратима, а истинный свет изначален?..

 

* * *

 

Дождь задумчиво многоточит

По асфальту и мокрым крышам…

Все длиннее и горше ночи,

Все неслышней деревья дышат.

 

Дождь пружинит от листьев легких,

Изможденных нехваткой света.

Всею силой кленовых легких

В редких кронах вздыхает лето.

 

ГАМАЮН

 

…А за окном — рассвет. И мир, как прежде, юн.

И облако кружит над ним воздушным змеем.

Загадочно поет о чем-то Гамаюн,

Но разве кто из нас понять его сумеет?

 

Привычным стал недуг душевной глухоты,

Хоть ощущает дух губительную жажду.

Но мир, как прежде, юн… И понимаешь ты:

О Родине поет. О нас поет. О каждом.

 

1914

 

…а жизнь была пугающе тиха.

И благостна. И так легко писалось.

Внезапная истерика стиха

В среде поэтов вызывала жалость.

 

Никто не верил, что придет беда

И где-то «Дранг нах остен!» крикнут зычно.

Лишь мальчиков в последние года

Рождалось многим больше, чем обычно.

 

Четырнадцатый… Рослы и стройны,

Юнцы готовы послужить Отчизне…

Шесть месяцев осталось до войны,

Которая перечеркнет их жизни.

 

Ну а пока: прозрачна и чиста,

Глядит заря в окошко слюдяное.

И время пишет с чистого листа

Привычное, банальное, земное…

 

* * *

 

У России глаза печальные, а иначе не может быть…

Грусть испробовав изначальную на заре горевой судьбы,

По дремучим лесам, опушками, шла по кручам, где лишь держись.

Окликала судьба кукушками:

«Будешь жить. Будешь жить. Будешь жить…»

 

Летней ночью под юным месяцем беспокойно держава спит.

Что усталой России грезится? Половецкий пожар в степи?

Или край, где о камни скользкие бьется вал ледяной волны,

Где холодные будни Кольского солоны?

 

Русь, измученная набегами! Что ей снится? Монгольский стан?

Синий сумрак течет под веками: глушь сибирская, Туркестан…

Смертный ворог сверкает глазками, но мечи он готовит зря.

На Россию с теплом и ласкою яснооко глядит заря.

 

НА ПЕРЕЛОМЕ

 

Тащат колокол. Волоком.

По сибирской земле.

По еловому пологу.

Через вздыбленный лес.

 

Лошадь тянет на привязи.

Ошалело косит.

Ну же, милая, вывези,

Божий голос спаси!

 

Смотрят сельские жители.

Не сдержать им слезы.

Он — старинный, внушительный,

Свесил медный язык…

 

Всех уверить пытаются,

Дескать, выдумка — Бог.

… Слишком долго срастаются

Переломы эпох.

 

* * *

 

Давным-давно

скворцом наш двор забыт.

Не он сейчас в скворечнике ютится.

Там маленькая пестренькая птица

налаживает свой нехитрый быт.

 

Былое не вернуть уже, но речь не

о звонком пенье юного скворца…

«Жилец» не знал истории скворечни,

а вот сосед махал рукой в сердцах.

 

Он говорил, подслеповато щурясь

и поминутно кашляя в кулак:

«Скворцы совсем петь разучились, Шурик!»

 

…а птаха пела. Пела, как могла.

 

* * *

 

Пахнет дымом свечным и ладаном…

Тянет сыростью из углов.

Этой церкви с фасадом латаным

Через бури пройти свезло.

 

Не осталось креста над куполом,

Потемнел на иконе лик.

Кто считал, сколько наших убыло?..

Скорбный список и так велик.

 

Но горит в той церквушке тусклая,

Распугав липкий мрак, свеча.

Это теплится, тлеет русское,

Изгоняя из душ печаль.

 

Потому-то здесь пахнет ладаном,

Потому отступает грусть.

Эту церковь с фасадом латаным

Наши предки прозвали: Русь.

 

* * *

 

Снова копья, мечи и луки,

Кони в сбруе, дома в огне.

Ратный путь — это путь разлуки.

 

Шепчет женщина: «Смерти нет».

Просит, молит о невозможном,

К небесам обратив свой взор.

 

…Ногу в стремя и саблю в ножны.

Смерть — повсюду, страшней позор!

Греет душу, что каждый вечер

У распахнутого окна

Ждет исхода кровавой сечи —

Мать, подруга, сестра, жена…

 

 


Александр Александрович Тихонов родился в 1990 го­ду в поселке Большеречье Омской области. Работает заведующим научно-краеведческим центром Тарской центральной районной библиотеки. Публиковался в журналах Москвы, Санкт-Петербурга, Екатеринбурга и др. изданиях. Автор книги стихов «Облачный парус». Лауреат всероссийского конкурса «Хрустальный родник», литературной премии им. М.Ю. Лермонтова. Живет в городе Тара Омской области.