* * *

 

На озере Волчьем вечерние ветры ворчливы,

Не дуют, а кружат, как будто пропажу ища…

А может, ворчливы не ветры, а старые ивы —

И бог камышовый, что трется о полу плаща.

 

Полоска заката коснется воды, догорая,

И чья-то судьба — на мгновение только — мелькнет:

Камыш порыжелый, да лодки резина сырая,

Да шепчущий что-то

не сдавшийся темени рот…

 

Ни тени удачи, манящей добычей грошовой,

Ни темного жара последней любови шальной.

Лишь темные воды,

да маленький бог камышовый,

Да вечное небо — в разрывах деревьев —

со мной…

 

Над волчьей водою качаются ивы устало,

Но дальнее небо еще с темнотой не слилось.

И в редких просветах

простора щемящего мало,

А было бы много —

к чему бы так сердце рвалось…

 

* * *

 

Ты снилась мне, Река,

А я не знал, что снилась:

В груди, как у мыска,

Течение теснилось.

 

И все, как наяву,

Как наяву, бывало:

К тому мыску листву —

И луны прибивало…

 

Восторг… И боль. И злость.

Заката угасанье.

И незнакомых лоз

Знобящие касанья.

 

Смыкала льды тоска.

Даль полыньей дымилась…

Ты снилась мне, Река,

А я не знал, что снилась!

 

Смеялся. И тужил.

Шептал теченью: «Вытай!»

И тем теченьем жил,

Как крутояр подмытый…

 

* * *

 

Вовсе не глухи вода и камыш,

Немы лишь, немы лишь…

Что ж ты в потемках пришло и стоишь,

Озеро Немереж?

 

Я и не звал тебя — просто шептал

Что-то потерянно…

Так, как ольховник, когда облетал

В стынущей темени.

 

Лист за листом — затихала листва,

О воду торкаясь.

Чтоб пожило в нас хоть час или два —

Тихое, тонкое.

 

Нет, не волненье, не грусть-полугрусть —

Жизнь недопевшая…

Слышишь, как, торкаясь, просятся в грудь

Дни облетевшие?

 

Вовсе не глухи, не глухи они, —

Немы лишь, немы лишь.

А на всем свете — одни мы, одни,

Озеро Немереж…

 

РОДИНА

 

Здесь щемяще, высоко, обрывно;

Здесь легко, заступив за черту,

С тополями лететь неотрывно

На ту сторону грусти, на ту!

 

И узнать, что там воздуха нету;

И отдать все, до вздоха, тоске,

И поплыть через бездну на эту

На сухом тополином листке…

 

* * *

 

Месяц-сазан дремлет меж камышовых мереж…

Ангел сбирает со тьмы золотой виноград…

Кто-то ведет поперек человеческих меж

Край мирозданья, что тонок и зеленоват…

 

Розное станет пред этой чертою — одним.

Вот и костер умирает — гляди! — как живой:

Пламя скулит, и в былое вжимается дым, —

И обрастает ветвями, корой и листвой!

 

Дым мимолетный — а ведь не истек, не исчез,

Не запропал меж ночных омутов и стремнин:

Ширясь и ширясь, выходит из времени лес —

И обнимает озябшие плечи равнин…

 

* * *

 

Идут твои снега — отсюда ли, сюда ли?

Но вот сюда тебя по кругу привели.

Где прошлое сквозит январскими садами —

От всякого жилья, от всех дорог вдали.

 

Январские сады и разглядишь не сразу.

Синеют, будто след, что полузанесен.

А в мерзлых почках мир — большой, зеленоглазый,

Сокрытый до поры — о жизни смотрит сон.

 

Шумерское письмо хранит сорочья наследь.

Но разгадать его — ни времени, ни сил.

И рвется дней кино, и ленту клеит — насмерть —

Вишневый клей, что ты невесть когда скусил.

 

И на губах еще горчит кора сырая,

Как будто говоря: «Не трожь меня, не трожь!»

Но разве жизнь поймешь… И, горечь с губ стирая,

Невольно все слова привычные сотрешь.

 

Но можно ведь сказать — сорочьими следами…

Пусть не поймет словарь, зависнет весь Инет.

И станет все, чем жил, январскими садами,

Чтоб там, где нет дорог, как чей-то след синеть.

 

ЕЩЕ ЦВЕТЕТ КИПРЕЙ

 

Еще цветет кипрей

По вырубкам и гарям,

Еще цветет кипрей,

Еще звенит пчела…

Но сердцу горячо

Недаром, брат, недаром

От музыки ночной

Утиного крыла.

Еще цветет кипрей,

Еще помедлит выстрел,

И музыки полет

Свинец не оборвет…

Но низкий пал туман

И луговину выстлал,

И, кажется, в ответ

Метель вздохнет вот-вот.

Еще цветет кипрей,

Еще утрами жерех

Бьет о воду хвостом —

Весь в брызгах перекат…

Но сумерки найдут

В осоках порыжелых

Тончайший посвист крыл

И грусть разбередят.

Тончайший посвист крыл

Как над водою слышно!

А может, просто слух

С годами все острей?

И молодость прошла,

И все так просто вышло:

Ни слез, ни горьких слов…

Цветет, цветет кипрей…

 


Александр Гаврилович Нестругин родился в 1954 го­­ду в селе Скрипниково Калачеевского района Во­ронеж­ской области. Окончил юридический факультет Воронежского государственного университета. Публиковался в журналах «Подъ­ём», «Наш современник», «Молодая гвардия», «Роман-журнал ХХI век», «На любителя. Русский литературный журнал в Атланте» и других. Автор девяти книг поэ­зии и прозы. Лауреат премии «Имперская культура» им. Э. Во­­лодина, международного литературного конкурса им. А. Пла­тонова «Умное сердце», им. С. Есенина, «Родная речь» журнала «Подъ­ём». Живет в райцентре Петропавловка Воронеж­ской области.